© Твардовский А.Т., насл., 2019

© Ил. на обл. Савченков И. Ю., 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Стихотворения

Родное

 
Дорог израненные спины,
Тягучий запах конопли…
Передо мной знакомые картины
И тихий вид родной земли…
 
 
Я вижу – в сумерках осенних
Приютом манят огоньки.
Иду в затихнувшие сени,
Где пахнет залежью пеньки.
 
 
На стенке с радостью заметить
Люблю приклеенный портрет.
И кажется, что тихо светит
В избе какой-то новый свет.
 
 
Еще с надворья тянет летом,
Еще не стихнул страдный шум…
Пришла «Крестьянская газета»,
Как ворох мужиковских дум.
 
 
А проскрипит последним возом
Уборка хлеба на полях —
И осень закует морозом
В деревне трудовой размах.
 
 
Придет зима. Под шум метелей
В читальне, в радостном тепле,
Доклад продуманный застелет
Старинку темную в селе…
 
 
А за столом под шум газетный
Улыбки вспыхнут в бородах,
Прочтя о разностях на свете,
О дальних шумных городах.
 

1926

Матери

 
Я помню осиновый хутор
И детство – разбегом коня…
Я помню, ты каждое утро
Корову пасла за меня.
 
 
Покуда я спал, улыбаясь,
С сухим армяком в головах,
Ты – тихая и простая —
Корову кормила в кустах…
 
 
Ногами росу обсыпала,
Сбирала грибы на заре…
А с солнышком все просыпалось
На вызолоченном дворе.
 
 
И шел я на позднюю смену,
Спешила ты печь затоплять…
И пахло подкошенным сеном,
И тихо дымились поля.
 

1927

«Кружились белые березки…»

 
Кружились белые березки,
Платки, гармонь и огоньки.
И пели девочки-подростки
На берегу своей реки.
 
 
И только я здесь был не дома,
Я песню узнавал едва.
Звучали как-то по-иному
Совсем знакомые слова.
 
 
Гармонь играла с перебором,
Ходил по кругу хоровод,
А по реке в огнях, как город,
Бежал красавец пароход.
 
 
Веселый и разнообразный,
По всей реке, по всей стране
Один большой справлялся праздник,
И петь о нем хотелось мне.
 
 
Петь, что от края и до края,
Во все концы, во все края,
Ты вся моя и вся родная,
Большая родина моя.
 

1936

Мать и сын

 
На родного сына
Молча смотрит мать.
Что бы ей такое
Сыну пожелать?
 
 
Пожелать бы счастья —
Да ведь счастлив он.
Пожелать здоровья —
Молод и силен.
 
 
Попросить, чтоб дольше
Погостил в дому, —
Человек военный,
Некогда ему.
 
 
Попросить, чтоб только
Мать не забывал, —
Но ведь он ей письма
С полюса писал.
 
 
Чтоб не простудиться,
Дать ему совет?
Да и так уж больно
Сын тепло одет.
 
 
Указать невесту —
Где уж! Сам найдет.
Что бы ни сказала —
Ясно наперед.
 
 
На родного сына
Молча смотрит мать.
Нечего как будто
Пожелать, сказать.
 
 
Верит – не напрасно
Сын летать учен.
Как ему беречься, —
Лучше знает он.
 
 
Дело, что полегче,
Не ему под стать.
Матери, да чтобы
Этого не знать!
 
 
Он летал далеко,
Дальше полетит.
Трудно – перетерпит.
Больно – промолчит.
 
 
А с врагом придется
Встретиться в бою —
Не отдаст он даром
Голову свою.
 
 
Матери – да чтобы
Этого не знать…
На родного сына
Молча смотрит мать.
 

1937

«Велика страна родная…»

 
Велика страна родная,
Так раскинулась она,
Что и впрямь – война иная
Для нее как не война.
 
 
Но в любой глухой краине,
Но в любой душе родной
Столько связано отныне
С этой, может, не войной.
 
 
Пусть прибитый той зимою
След ее травой порос,
И прибой залива моет
Корни сосен и берез,
 
 
Пусть в тот край вернулись птицы,
И пришло зверье в леса,
И за старою границей
День обычный начался, —
Там…
 
 
Там, в боях полубезвестных,
В сосняке болот глухих,
Смертью храбрых, смертью честных
Пали многие из них.
 

1941

«Пускай до последнего часа расплаты…»

 
Пускай до последнего часа расплаты,
До дня торжества – недалекого дня —
И мне не дожить, как и многим ребятам,
Что были нисколько не хуже меня.
 
 
Я долю свою по-солдатски приемлю,
Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья,
То лучше, чем смерть за родимую землю,
И выбрать нельзя.
 

1941

Рассказ танкиста

 
Был трудный бой. Все нынче, как спросонку,
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
А как зовут, забыл его спросить.
 
 
Лет десяти-двенадцати. Бедовый,
Из тех, что главарями у детей,
Из тех, что в городишках прифронтовых
Встречают нас, как дорогих гостей,
 
 
Машину обступают на стоянках,
Таскать им воду ведрами – не труд,
Приносят мыло с полотенцем к танку
И сливы недозрелые суют…
 
 
Шел бой за улицу. Огонь врага был страшен,
Мы прорывались к площади вперед.
А он гвоздит – не выглянуть из башен, —
И черт его поймет, откуда бьет.
 
 
Тут угадай-ка, за каким домишкой
Он примостился, – столько всяких дыр,
И вдруг к машине подбежал парнишка:
– Товарищ командир, товарищ командир!
 
 
Я знаю, где их пушка. Я разведал…
Я подползал, они вон там, в саду…
– Да где же, где?… – А дайте я поеду
На танке с вами. Прямо приведу.
 
 
Что ж, бой не ждет. – Влезай сюда, дружище!
И вот мы катим к месту вчетвером.
 
 
Стоит парнишка – мины, пули свищут,
И только рубашонка пузырем.
 
 
Подъехали. – Вот здесь. – И с разворота
Заходим в тыл, и полный газ даем.
И эту пушку, заодно с расчетом,
Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозем.
 
 
Я вытер пот. Душила гарь и копоть:
От дома к дому шел большой пожар.
И, помню, я сказал: – Спасибо, хлопец! —
И руку, как товарищу, пожал…
 
 
Был трудный бой. Все нынче, как спросонку.
И только не могу себе простить:
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,
Но как зовут, забыл его спросить.
 

1941

«Отцов и прадедов примета…»

 
Отцов и прадедов примета, —
Как будто справдилась она:
Таких хлебов, такого лета
Не год, не два ждала война.
Как частый бор, колосовые
Шумели глухо над землей.
Не пешеходы – верховые
Во ржи скрывались с головой.
И были так густы и строги
Хлеба, подавшись грудь на грудь,
Что, по пословице, с дороги
Ужу, казалось, не свернуть.
И хлеба хлеб казался гуще,
И было так, что год хлебов
Был годом клубней, землю рвущих,
И годом трав в лугах и пущах,
И годом ягод и грибов.
Как будто все, что в почве было, —
Ее добро, ее тепло —
С великой щедростью и силой
Ростки наружу выносило,
В листву, в ботву и колос шло.
В свой полный цвет входило лето,
Земля ломилась, всем полна…
Отцов и прадедов примета, —
Как будто справдилась она:
 
 
Гром грянул – началась война…
 

1942

У славной могилы

 
Нам памятна каждая пядь
И каждая наша примета
Земли, где пришлось отступать
В пыли сорок первого лета.
 
 
Но эта опушка борка
Особою памятью свята:
Мы здесь командира полка
В бою хоронили когда-то.
 
 
Мы здесь для героя отца,
Меняясь по двое, спешили
Готовый окопчик бойца
Устроить поглубже, пошире.
 
 
В бою – как в бою. Под огнем
Копали, лопатой саперной
В песке рассекая с трудом
Сосновые желтые корни.
 
 
И в желтой могиле на дне
Мы хвои зеленой постлали,
Чтоб спал он, как спят на войне
В лесу на коротком привале.
 
 
Прости, оставайся, родной!..
И целых и долгих два года
Под этой смоленской сосной
Своих ожидал ты с восхода.
 
 
И ты не посетуй на нас,
Что мы твоей славной могиле
И в этот, и в радостный час
Не много минут посвятили.
 
 
Торжествен, но краток и строг
Салют наш и воинский рапорт.
Тогда мы ушли на восток,
Теперь мы уходим на запад.
 
 
Над этой могилой скорбя,
Склоняем мы с гордостью знамя:
Тогда оставляли тебя,
А нынче, родимый, ты с нами.
 

1943

«В пилотке мальчик босоногий…»

 
В пилотке мальчик босоногий
С худым заплечным узелком
Привал устроил на дороге,
Чтоб закусить сухим пайком.
 
 
Горбушка хлеба, две картошки —
Всему суровый вес и счет.
И, как большой, с ладони крошки
С великой бережностью – в рот.
 
 
Стремглав попутные машины
Проносят пыльные борта.
Глядит, задумался мужчина.
– Сынок, должно быть, сирота?
 
 
И на лице, в глазах, похоже, —
Досады давнишняя тень.
Любой и каждый все про то же,
И как им спрашивать не лень.
 
 
В лицо тебе серьезно глядя,
Еще он медлит рот открыть.
– Ну, сирота. – И тотчас: – Дядя,
Ты лучше дал бы докурить.
 

1943

«В поле, ручьями изрытом…»

 
В поле, ручьями изрытом,
И на чужой стороне
Тем же родным, незабытым
Пахнет земля по весне:
 
 
Полой водой и – нежданно —
Самой простой, полевой
Травкою той безымянной,
Что и у нас под Москвой.
 
 
И, доверяясь примете,
Можно подумать, что нет
Ни этих немцев на свете,
Ни расстояний, ни лет.
 
 
Можно сказать: неужели
Правда, что где-то вдали
Жены без нас постарели,
Дети без нас подросли?…
 

1945

«Перед войной, как будто в знак беды…»

 
Перед войной, как будто в знак беды,
Чтоб легче не была, явившись в новости,
Морозами неслыханной суровости
Пожгло и уничтожило сады.
 
 
И тяжко было сердцу удрученному
Средь буйной видеть зелени иной
Торчащие по-зимнему, по-черному
Деревья, что не ожили весной.
 
 
Под их корой, как у бревна отхлупшею,
Виднелся мертвенный коричневый нагар.
И повсеместно избранные, лучшие
Постиг деревья гибельный удар…
 
 
Прошли года. Деревья умерщвленные
С нежданной силой ожили опять,
Живые ветки выдали, зеленые…
Прошла война. А ты все плачешь, мать.
 

1945

Я убит подо Ржевом

 
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
 
 
Я не слышал разрыва,
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.
 
 
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
 
 
Я – где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я – где с облаком пыли
Ходит рожь на холме;
 
 
Я – где крик петушиный
На заре по росе;
Я – где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
 
 
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, —
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
 
 
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
 
 
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?
 
 
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?…
Этот месяц был страшен,
Было все на кону.
 
 
Неужели до осени
Был за ним уже Дон,
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
 
 
Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, – как?
 
 
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она – спасена.
 
 
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.
 
 
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам – отрада одна:
 
 
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, —
Вы должны его знать.
 
 
Вы должны были, братья,
Устоять, как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.
 
 
Это грозное право
Нам навеки дано, —
И за нами оно —
Это горькое право.
 
 
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
 
 
Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
 
 
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли,
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
 
 
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
 
 
Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной.
 
 
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить.
 
 
Та черта глубины,
За которой вставало
Из-за вашей спины
Пламя кузниц Урала.
 
 
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы,
И Смоленск уже взят?
 
 
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже!
 
 
Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой! —
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
 
 
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие