Цитаты из книг автора «Артур Крупенин»

других групп и даже курсов, но и студенты других факультетов. Глеб с упоением перечислял небожителей, сожалея, что краткость курса не позволяет изучить тему достаточно глубоко. Ведь если верить Варрону, в одном только Риме насчитывалось около тридцати тысяч богов, а Петроний, так тот прямо-таки жаловался, что в некоторых городах божеств больше, чем жителей.

Дальше речь зашла о том, что страх перед изменениями вызывает навязчивую одержимость. В качестве классических примеров такой одержимости американец в духе Фрейда приводил излишне пристальное слежение за формой и весом своего тела, а также чрезмерное рвение в поддержании чистоты. Прочитав эти строчки, Марина тут же испуганно бросила протирать фамильную ложку, давно начищенную до зеркального блеска. Затем ее взгляд переместился на стоящие здесь же в кухне напольные весы и велотренажер, виднеющийся из гостиной. У-у, как все запущено-то!

изменениями вызывает навязчивую одержимость. В качестве классических примеров такой одержимости американец в духе Фрейда приводил излишне пристальное слежение за формой и весом своего тела, а также чрезмерное рвение в поддержании чистоты. Прочитав эти строчки, Марина тут же испуганно бросила протирать фамильную ложку, давно начищенную до зеркального блеска. Затем ее взгляд переместился на стоящие здесь же в кухне напольные весы и велотренажер, виднеющийся из гостиной. У-у, как все запущено-то!

Автор исследовал способы справиться с внутренними страхами, возникающими до, во время и по окончании отношений с другим человеком, которого для удобства в статье так и именовали – «Другой». Собственно, все возможные варианты развития ситуации сводились к трем: подчиниться самому, подчинить «Другого» или сбежать. Бестужева с профессиональным интересом отметила, что в разные моменты жизни она сама прибегала ко всем трем способам решения проблемы. А еще автор утверждал, что идеальным средством спасения от страха может стать любовь. И что противоположность любви – вовсе не ненависть, как считают многие, а страх. Чтобы полюбить «Другого», допуская при этом, что он может причинить боль, необходимо обладать сильной и широкой душой. Эти качества, по мнению автора, и имел в виду Аристотель, говоря о «великодушии» человека.

не говоря уже о живой материи, несут информацию о прошедших событиях? Глеб припомнил жутковатые рассказы бывалых антикваров о старинных вещах, способных принести невиданную удачу или ужасное несчастье новым владельцам. Вспомнил он и похожие байки, которые так любят пересказывать музейщики и реставраторы. А что, если виной тому стали именно те образы, которые он теперь способен видеть так же четко, как если бы был очевидцем событий? Что, если некоторые люди, сами того не зная, обладают похожим даром? Но в отличие от Глеба они не видят картину во всех подробностях и обре

чем у неживой материи, скорее всего, поле, наведенное креслом, вскоре окажется либо стерто, либо глубоко погребено под бесчисленными наслоениями других следов от чужих полей. Зато ваш отпечаток на кресле может пребывать там сколь угодно долго, при условии, что его не затрут более сильные и свежие биополя. Кроме того, рискну предположить, что сила наведенного вами поля, по идее, должна быть пропорциональна силе ваших эмоций. Но самое любопытное даже не это. – А что же? – вступил в разговор заинтригованный Буре. – А то, что и до вас кто-то уже сидел в этом кресле. И отпечаток поля этого человека или, как вы говорите, его образ, теперь автоматически перешел к вам. Глеб, кажется, догадался, куда клонит Пантелеев.

В своем стихотворении один из любимых латиноамериканских поэтов Глеба признавался, что ему «до лампочки, какие у женщины груди – как цветущие магнолии или как пара сушеных фиников, и какая у нее кожа – как персик или наподобие наждака». Что ему «начхать на то, насколько свежо ее утреннее дыхание – возбуждает ли оно плоть или способно морить тараканов». Лишь одного поэт ни под каким предлогом не мог простить возлюбленной, а именно «неумения летать». Изящный верлибр аргентинца заканчивался словами о том, что «если женщина не умеет летать, она попросту теряет с ним время».

Неприятные мысли лучше пережевывать вперемешку с шоколадом.

обзывают рипарографией, или «грязнописью». Я говорю о сюжетах столь низменных, что иному ревнителю чистоты искусств они могли бы показаться непристойным

Говоря о паутине и ловко плетущих ее восьминогих тварях, не могу не упомянуть о любви Юлиана к восьмерке. Полагая, что боги неспроста обычно придают форму октаэдра неограненным кристаллам алмаза – самого твердого вещества из нам известных, мой Господин считал восьмерку синонимом совершенства и поклонялся ей, словно Юпитеру или Аполлону. Что уж говорить о числе «восемьдесят восемь», которое представлялось ему божественным. Мало того, что оно насчитывает восемь десятков и восемь единиц. Оно еще и записывается восемью знаками – LXXXVIII. Юлиан верил, что священная восьмерка, подобно путеводной звезде, освещает ему кратчайшую дорогу к славе и величию, ведет его от первого до последнего дня жизни. Так оно, в общем-то, и вышло. Даже древко поразившего его кавалерийского копья тоже окажется восьмигранным.