Отзывы на книги автора «Чарльз Буковски»

Посвящается хорошей литературе, которая посвящается плохой литературе.

Одно время Буковски в переводе Голышева усердно печатала "Иностранка", и, помню, новеллки эти мне до странности нравились. Так в детстве нравится какая-нибудь определённая микстура, потому что остальные ещё гаже. При передозировке микстура доктора Чинаски отдавала перезрелым Холденом Колфилдом. Но с каким же трепетом я открывала "Макулатуру". Роман шестой-и-последний, без пяти минут посмертный, подзанавесный, белокровный.

Если бы печень умела говорить, не возникло бы надобности в Обществе анонимных алкоголиков.

Буковски и его злокозненного альтер эго и тёзку Чинаски воспринимаю, кроме шуток, как голос печени. У разума есть голос, у крови, у сердца, кишки, и те ворчат - отчего бы печёнке, органу почтенному и склонному к самопожертвованию, не вещать от своего собственного имени? Внимание, внимание, говорит нутро. Научитесь ко мне прислушиваться, такие-сякие, и отпадёт необходимость в Обществе Анонимных алкоголиков, ибо станете признавать своё бессилие перед [подставить по вкусу] безо всяких проповедей, чаепитий и программ 12 шагов.

Бывший католик - всё равно что бывший сенбернар. У "Макулатуры" есть невидимый эпиграф:
[Господи,] Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду и не будет меня.
Это из Псалма 38, а параллелей в Библии данный стих не имеет.

Почему Буковски - экзистенциалист? Да потому, что где умный промолчит, там Буковски правду скажет. Когда вся страна распевала под гитарку We Shall Overcome и ребячески веровала, что мы вот так вот прямо возьмём и преодолеем, старый хулиган немецко-польского происхождения аргументированно доказывал, что не существует никакого "мы" и никакого преодоления. Ник Билэйн, частный детектив, хоть и разминулся с Генри Чинаски на лестнице, тоже исповедует сию благородную истину. За Синюю птицу ему не заплатят, что ж, будем искать Красного воробья.

- Моя фамилия Гроверс, Хал Гроверс, мне нужна ваша помощь. В полиции меня подняли на смех.
- Что случилось, мистер Гроверс?
- Меня преследует космический пришелец.
- Ха-ха-ха, мистер Гроверс, давайте серьезно...
- Вот видите, все надо мной смеются.
- Извините, Гроверс. Но прежде чем мы продолжим разговор, сообщу мою таксу...
- Деньги для меня не проблема. Проблема - женщина.
- Какая женщина, Гроверс?
- Черт, про какую мы говорим? Космический пришелец.
- Космический пришелец - женщина?
- Ну да, ну да...
- Откуда вы знаете?
- Она сама сказала.
- И вы ей верите?
- Конечно, я видел, что она вытворяет.
- Например?
- Ну, вылетает через потолок и так далее...
- Вы выпиваете, Гроверс?
- Конечно. А вы?
- Без этого разве можно...

Было бы соблазнительно счесть "Макулатуру" такой лёгонькой пародией на все разом жанры бульварной белиберды: от дюдика в духе Майка Хаммера до конспирологически-космически-оккультного чтива плюс порнографийка, плюс карты-деньги-два ствола. Но что-то (возможно, пресловутая печень) подсказывает, что на смертном одре лёгонькие пародии не пишутся. Что ж, каково наследство, таково и завещание.

Три закона дерьмодинамики Буковски-Билэйна, или как правильно искать Красного Воробья.

1. При встрече с Госпожой Смертью не спеши отворачиваться - у неё така-а-ая задница!
2. Надеть утром туфли - и то победа.
3. Радуйся, что ты не свиная голова.

Спасибо, youkka , спасибо флэшмобу 2011 года, великолепная книга была прочитана в гармонирующее с ней время.

мне нельзя читать Буковски. я узнаю в Генри себя.
и это действительно страшно. часть меня действительно хочет жить именно так. и ведь ничего, жил же Буковски до 74 лет? и почему я не смогу?

- Вашингтон - дерьмо, Беккер.
- А женщины? Брак? Дети?
- Дерьмо.
- Да? Ну хорошо, а ты чего хочешь?
- Спрятаться.

я разделяю слишком многие мысли героя. относительно веры, армии, учёбы, людей. и я боюсь того, до какой жизни эти мысли его довели.

- Вы просто восстаёте против всего. Как вы собираетесь жить дальше?
- Не знаю. Я уже устал.

вот и я уже устала.

Литературный оргазм.

Если бы книге можно было сделать предложение, то я сделала бы его Почтамту. Сделала бы, добилась согласия и связала с этой книгой всю свою жизнь до конца.
Я бы даже почти не изменяла своему избраннику в лице этого произведения. А если бы и бралась за какие-то другие книги, то все равно в итоге возвращалась в спасительную гавань этого романа. Всегда бы возвращалась. И страстно любила.

Почтамт - моя книга-антидепрессант. Она зачитана до дыр. Ее мягкая обложка не выдерживает моей страсти к ее жесткому содержимому. Ее нежному содержимому. Ее настоящему содержимому.
Это книга для меня без начала и без конца. Ее можно читать с первой страницы, а можно с сотой. Можно начать с начала, а можно с конца, и листать страницы в обратном порядке. Можно подойти к шкафу, открыть ее в любом месте и прочитав только один абзац улыбнуться и понять, что день-то, черт возьми, будет хороший.

Буковски - это контрасты, честность, сила и воля. Это уровень, до которого не всем дотянуть. Это полное отсутствие надменности и пафоса, хотя всем понятно, включая самого Бука, что он гений, но он никогда этим не кичился. Буковски создал совершенно особенную реальность, в которой не каждому найдется место, увы.

А еще мне очень жаль тех людей, которые не видят глубины в романах Буковски. Странно читать рецензии, пропитанные ужасом и злобой на Хэнка. Странно читать, что его романы только об алкашах, шлюхах, брани и распаде личности. Даже страшно.
А на какой планете Вы вообще живете?!
Может я не в курсе, и где-то есть портал в рафинированный мир с домиками для барби и розовыми кабриолетами? Там где все улыбаются пластмассовыми лицами и едят пластиковые торты с резиновыми розочками?
Где нет алкоголя, секса, боли, грязи, а значит нет и силы духа?..

Я всегда любила странных людей. Чудных. Дерзких. Чокнутых. Таких, которые не просто идут против системы, потому что нужно быть " не таким как все ", а потому что они не могут быть такими как все. Потому что в их головах есть какая-то лишняя опция, которой нет в других. И она не позволяет им прогнуться.
Которые не стремятся всем понравиться, не продаются за чье-то уважение. Не предадут себя. А значит не предадут и других.

Вот это уровень.
Вот это мой выбор.
Вот это Буковски.

Пить я не умею и, как следствие, не люблю. Ничтожные дозы алкоголя приносят мне адовы муки похмелья. Долгого, мутного, болезненного. Если учесть, что и сам процесс для меня не особо привлекателен ни вкусом, ни запахом, то попойка лишается для меня всякого смысла. Все это не раз обрекало меня быть самой трезвой в компании. Той, кто убирает со стола и моет посуду, потому что остальные для этого не будут пригодны еще двое суток. Тоскливая участь. Казалось бы, что мне ловить у Буковски? Чуждая, непонятная мне среда. Я знала, что не могу отблагодарить книгу откликом понимания, узнавания, воспоминаниями хоть бы студенческих лет. А оказалось, что в этой компании мне было весьма комфортно даже трезвой. Признаю, что изначально клюнула на возможность почитать о голливудском исподнем. Исподнего мне не показали. Ну так. Самую малость. Как завлекалочка. Как подвязка на ноге. Мелькнуло что-то и скрылось. Возможно, здесь нет ни глубины, ни особого смысла. Но есть то, что я никак не ожидала здесь встретить – дружба, доброта, трогательная любовь. Возможно, это лишь сентиментальный порыв, вид сквозь стакан с виски, но душевно, черт подери.

Буковски пишет, как пьет. Хлопнул рюмашку (написал короткое предложение). Налил бокал вина (рассказал о друзьях). Открыл банку пива (вспомнил деньки молодые и сбитые костяшки пальцев). Без всяких там рассусоливаний про «в багрец и золото одетые леса» или интерьеры. Кому оно надо, если в холодильнике есть бухло? А оно есть. А если нет, то всегда есть тот, кто сбегает. Из шмоток внимания удостоился только ковер с павлинами в гостиничном номере. Зачетная, видать, была вещь. Буковски – это литературный кубизм из коротких, четких фраз и ярких сегментов эпизодов. Буковски как Хэмингуэй, только круче. Серьезно, он мне намного симпатичнее. Нет в нем позы и пафоса. Зато есть самоирония. И остроумие такого градуса, которым мог похвастаться разве что Черчилль. Кому как, а эти качества мне нравится больше. Не люблю выпендрежников. В книге куда не плюнь – в шизика попадешь. Они ходят по барам, гостиницам, домам, кинотеатрам и пьют. Пьют засыпая и просыпаясь, пьют за разговорами и в молчании, пьют в болезни и здравии, пьют в горе и радости, пьют в бедности и благополучии, пьют пока смерть не разлучит их с бутылкой. Аминь. Без вонючего перегара, едкого пивного пердежа, похмельного храпа, пьяного обидчивого бреда всё это выглядит даже прикольно. Истина, как говорится, в вине. По количеству выпитого Буковского можно уже причислять к оракулам. И знаете, у него отлично бы получилось. Глаголет он правильные вещи, тонко подмечает и с юмором излагает. Посмотрите на количество цитат к книге. Учитывая её объем, её почти полностью в них переписали.
Впечатление от книги осталось самое светлое. Вспоминаю с улыбкой.
П.С. И еще один аргумент в пользу крутости Буковски.

Наконец Сара сказала: «Нам пора домой, кошек кормить».
Пьянка могла подождать.
Голливуд мог подождать.
Кошки ждать не могли.

Дядька крут!

Продолжение приключений Генри Чинаски, глашатая маргинальной Америки, теперь уже в период второй мировой войны, озаглавленное загадочным словом латинского происхождения «Фактотум», что значит «мастер на все руки». Название содержит в себе пуд иронии и - что особенно ценно - самоиронии. Не имея законченного высшего образования и каких-либо профессиональных навыков, главный персонаж за время повествования меняет место работы двадцать раз. Так же раньше этим словом называли выполняющего все виды работ слугу, что привносит сюда уже горьковатый привкус. Про который, в общем, забываешь, потому что проникаешься здоровым пофигизмом главного героя. Его сила в таком вот его простом отношении ко всему.

В данном случае — к работе. Буковски не случайно выбирает эту тему для целого романа. Чинаски, проходя через разного рода сложности, находит работу, с лёгкостью её теряет и не испытывает никаких эмоций по этому поводу. В отличие от его американских собратьев, для которых потеря работы сродни смерти. Детство и юность альтер-эго писателя пришлось на времена Великой депрессии, а количество самоубийств из-за потери рабочего места на тот момент достигло национального бедствия. Впрочем, и сейчас такие случаи имеют место быть. Американская культура — это культура денег. У большинства американцев жизнь в кредит: дом, машина, мебель, техника. Потеря работы чревата пятном в кредитном деле, поэтому лучше умереть, чем просрочить выплату долгов по кредиту. Разумеется, идиотизм ситуации и культ материального не мог быть не высмеян Буковски. И уж конечно его персонаж не расстраивается из-за потери работы. Жизнь и так — не лучшее, что с ним случилось, поэтому ни к чему её омрачать, переживая из-за увольнения или отсутствия денег.

Вещи Чинаски не занимают и половины его разваливающегося чемодана. Он даже лишился своей — действительно необходимой писателю — печатной машинки и пишет рассказы от руки. О другой собственности говорить и не приходится. Показательно, что в родительском доме с него взимают плату за проживание, при чем гораздо большую, чем в обычном пансионе. Из-за этого он вынужден оттуда съехать: жить у родителей ему не по карману. Буковски намеренно подчеркивает то, что материальные отношения в тот период стали важнее родственных. Некоторые факты и современной жизни подтверждают это: американские бабушки продают своим внукам свои подержанные автомобили. Так принято, это никого не возмущает. Ну а поскольку вещизм — современная мировая религия, книга своей актуальности не теряет.

Чинаски, безусловно, не адепт культа обладания и потребления. Правда, за такую свободу он тоже платит. Голодом, грязными трусами, унизительной и ненавистной работой (впрочем, любить свою работу в любом случае — удел немногих избранных). Его любовница уходит от него к тому, кто может, по крайней мере, платить за апартаменты. Но всё это ему милее, чем быть частью этого невыносимого порядка, что зиждется на деньгах. Поэтому его отношение к жизни не может не импонировать. Он призван не для того, чтобы демонстрировать альтернативную модель поведения или пример бытия. Ведь это далеко не идеальный персонаж, автор наделяет его слабостями, одна из которых — к выпивке. Однако, его слабости не только прощаешь, они добавляют пару очков к его харизме. А призван он напомнить, что есть вещи и поважнее денег и работы. Уж как он это будет делать — это его дело. Он будет над вами смеяться, глумиться и материться, он — один из немногих, кто может себе это позволить. Но его пример воистину делает жизнь сносной.

Бывают такие авторы - к которым даже если бы и хотел подкопаться, то не смог бы - настолько они идеальны.
Для меня Буковски - такой автор.

Хлеб с ветчиной - мой "роман - знакомство" с Буковски.
Эта книга, на первый взгляд, не особо отличающаяся от множества других книг про девиантного, бунтующего подростка - на самом деле отличается от всех книг, которые Вы когда-либо прочтете на схожую тему. Она вообще отличается от всех книг, которые Вы когда-либо прочтете...
Потому что Буковски пишет о правде, без прикрас. О любой правде. Не стараясь угодить читателю на волне мейнстримовых авторов, пишущих приличные тексты о высоких чувствах и морали.
Вы знаете что-нибудь прекраснее правды?
А где Вы в последний раз видели справедливость и мораль?

Хлеб с ветчиной - это трагедия. Это книга - оплеуха. Книга, которая разберет Вас на части и сложит обратно воедино, но Вы уже не будете прежним.
Серьезно, есть люди, которые не узнали себя в главном герое?
Мне близки слишком многие мысли, чтобы не обратить на это внимание.

И ведь вся эта жесткость повествования, весь этот натурализм, агрессия, нигилизм и противоборство, все это не может скрыть глубины Чарльза, как человека. Потому что он один из самых глубоко чувствующих авторов, которых я читала. Один из самых нежных и сентиметальных.
Взять хотя бы влюбленность Хэнка в медсестру в клинике

Это был первый человек, который проявил ко мне неподдельное сочувствие. Странные ощущения. Мисс Аккерман — маленькая, толстенькая медсестра лет тридцати.
Ей было и невдомек, что с каждый приступом боли во мне укреплялись решимость и отвага. В моей любви к ней не было сексуального оттенка. Я просто хотел, чтобы она укутала меня в свою накрахмаленную чистоту, и мы исчезли бы из этого мира навсегда.

Буковски дает понять, что за агрессивным, все отвергающим подростком стоит личность, которой просто не нашлось возможности проявить себя целиком. Разбирающаяся в классической музыке, читающая ночами Синклера Льюиса, Хэмингуэя, Драйзера.

Я читал русских — Тургенева и Горького. Но у отца было правило: после восьми вечера весь свет в доме должно выключать. Он хотел спать, чтобы завтра быть свежим и дееспособным на своей работе. Все разговоры в доме велись о «его работе». Он талдычил матери о «своей работе» с порога, когда возвращался вечером домой, вплоть до отхода ко сну. Он был переполнен решимости подниматься но служебной лестнице.
— Все! Довольно этих паршивых книжонок! Выключай свет!
Для меня же в людях, которые стояли за этими книгами и которые входили в мою жизнь из ниоткуда, было единственное спасение. Их голоса обращались ко мне и находили отклик.

Но кто, черт возьми, всматривается в трудных людей?
Кто будет пытаться узнать о чем ты думаешь, если ты отличаешься от остальных?
Кому нужен ты изнутри, если ты не такой как они снаружи?

К двадцати пяти годам большинство людей уже становились полными кретинами. Целая нация болванов, помешавшихся на своих автомобилях, жратве и потомстве. И самое гнусное - на президентских выборах они голосовали за кандидата, который больше всех походил на серое большинство
Люди выглядели ограниченными в своей осторожности и щепетильной сосредоточенности на повседневных делах

Буковски поднимает вопросы политики, религии, брака, отношений отцов и детей, любви, секса, так что роман выходит вовсе не о становлении подростка, а о жизни в целом. Не только главного героя, а жизни общества вообще.

Книга дает возможность понять не только главного героя, рассмотрев его изнутри, но и себя самого каждому из нас. Понять, что ты не один. Что бывают такие как ты, с такими же мыслями, эмоциями и чувствами. Наверное, это важно знать даже не только в подростковом возрасте, но и постфактум.

Человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. Если никого нет, его нужно создать, создать таким, каким должен быть человек. Это не фантазии и не обман. Фантазия и обман — жить без такого на примете.

Я считаю, что эту книгу просто обязаны прочитать молодые родители. Особенно воспитывающие сына. Эта книга многое им объяснит.
Я уверена, что эту книгу будет полезно прочитать подросткам, не смотря на лексику и натурализм некоторых сцен. Она от многого их защитит.
Я жалею, что не прочла эту книгу лет в 13.
Я счастлива, что я знакома с Буковски, пусть даже с совершеннолетия...

И черт возьми, Буковски, я люблю тебя...

Долго я шел к знакомству с Чарльзом Буковски, о котором, разумеется, не раз слышал, и наконец-то дошел, еще в октябре месяце. Прочитал «Хлеб с ветчиной», получил огромное удовольствие и побежал за добавкой.

«Почтамт» — первый роман Буковски о Генри Чинаски, альтер-эго писателя. Как и в остальных текстах Чарльза, в основе дебютного романа лежат события из жизни писателя, поэтому сейчас на его творчество можно было бы смело повесить смердящий новизной ярлык автофикшна. В «Почтамте» Буковски рассказывает о своей жизни в период с 1950 по 1972 год, когда он работал на почте. Сперва он устроился рядовым почтальоном и после нескольких лет невыносимой службы уволился, чтобы затем вновь попасть на почту, но уже сортировщиком. Всего Буковски проработал на почте 10 лет и уволился (или был уволен) в возрасте сорока девяти лет.

Службу Буковски совмещал с творчеством и взял в привычку писать десять листов в день по возвращении со службы. Творчество Чарльзу давалось тяжело и виной тому было беспробудное пьянство писателя, который, как всем наверняка известно, был заядлым алкоголиком. В «Почтамте» теме творчества уделено совсем мало времени, зато совет, который Генри Чинаски дает своему сослуживцу по почте, стоит, на мой взгляд, сотни страниц бестолковых (не всех, но многих) учебников по писательскому мастерству: «И всё равно я считаю: запрись и пиши».

Автобиографическая проза Буковски — превосходный источник све́дений о жизни низшего среднего класса Соединенных Штатов 40-х и 50-х годов. Разгул криминалитета, ска́чки, ощущение потерянности (не того, что у Ремарка, вызванного войной, а контркультурного, происходящего из общественного антагонизма), консерватизм, граничащий с пуританством и предвкушение скорого освобождения, которое пришло в Америку вместе с пацифистскими движениями.

В каком-то смысле Генри Чинаски — тот же Холден Колфилд Сэлинджера, только грубый, непривилегированный и волевой. Оба писателя в своих работах, похожих, кстати, и по объему, проповедуют идеи абсолютной свободы, анархизма, не скованного цепями государственности духа, который всего-навсего хочет от этой жизни мира и покоя. И обоим героям на их пути противостоит общество.

Работу на почте Буковски описывает как настоящий ад. Начальство несправедливо и жестоко, условия труда отвратительные, а бюрократия душит мучительнее и нещадней, чем дым лесных пожаров. Во время чтения не мог выкинуть из головы сравнение с «Замком» Франца Кафки. Произведения, на самом-то деле, совершенно тождественные по мысли, правда, с одной крайне существенной разницей: роман Буковски вы дочитаете до конца, а «Замок» Кафки — нет.

К Буковски очень легко придраться за его грубость и брань, особенно по отношению к женскому полу. Безусловно, в современном понимании Буковски был матерым сексистом и женоненавистником, относящимся к женщинам, как к источнику удовлетворения сексуальных потребностей. Отчасти это действительно так, но, на мой взгляд, Буковски скорее был подлинным фанатиком женщин и если иногда и относился к ним, как к куску мяса, то не от гендерных предубеждений, а от общего пренебрежения к людскому роду. С мужчинами он был груб куда чаще, а к женщинам регулярно проявлял заботу и терпимость, пусть и не всегда в очевидной форме.

Критиковать Буковски можно только из-за личной неприязни к идеям автора, его несдержанности и искренности. Стиль и проза писателя безупречны, и это лишь одна из причин, по которым его заслуженно причисляют к числу главных американских писателей прошлого века. Чистый стиль и грязная, по меркам большинства, мысль — примерно так можно кратко охарактеризовать творчество культового американского писателя, главным кредо которого была совершенная откровенность.

эта книга про писателя, которому появилось что терять, но он всё ещё не может расстаться со своей скамейкой в парке.

эта книга про актёра-трезвенника Джека Бледсоу (Микки Рурк), который согласился играть пьяницу. а за всеми капризами и мотоциклами заметно как сильно он уважал Чарльза.
посмотрев фильм, я была шокирована и околдована тем, как Рурк сутулился, да и вообще всеми его повадками. а в книге мелькнула фраза, что он ещё не стал сутулиться так сильно, как Буковски.

эта книга про Джейн Куни Бейкер и актрису Франсин Бауэрс (Фэй Данауэй), о прошлом Чарльза. это его первая любовь, первая жена, ссоры, алкоголь. она была безумна, она была в отчаянии, она была прекрасна. они любили друг друга и, я уверена, это было довольно весело.
было забавно читать, почему в фильме появились моменты с шикарными ножками Фэй.

эта книга про друга Джона Пинчота (Барбет Шрёдер), который был готов разрезать себя на куски, только бы снять этот фильм.
Буковски постоянно говорит о том, что он не любит человечество, ему не нужны друзья, но при этом в каждой книге находишь несколько близких ему людей. то же самое у него с писателями: никого не уважает, но каждое интервью так и сыплет именами.

эта книга про последнюю жену автора Сару (Линда Ли Бегли), благодаря которой он прожил лет на десять дольше и в несколько раз счастливее. молчаливая, но с языком-бритвой; спокойная, но требовательная. она мне понравилась ещё в романе Женщины , а сейчас я окончательно поняла, что она была именно тем человеком, который был ему нужен.

а ещё этот роман немного про меня.
я, прилежная девочка из хорошей семьи, лежу в тёплой кровати и чувствую, как моё сердце сжимается от:

Я не был таким уж отменным бойцом. У меня слишком маленькие руки, к тому же я недоедал, здорово недоедал.

а потом я уезжаю
и
рюмка за рюмкой.
о ком вы говорите, когда пьяны? о милой девочке из соседнего дома или о симпатичном мальчике-однокурснике?
а я о Чарльзе Буковски, да.

Чтение этой книги, как, впрочем, и большинство книг Буковски, запрещено людям, ни разу в жизни не прочувствовав все низменные и одновременно возвышенные оттенки похмелья. Потому как иначе понять прямой и грубый, а местами даже грязный стиль Буковски невозможно. Это все равно как если бы заядлый трезвенник читал «Москву-Петушки». Ну смешно, согласитесь?
Если вы не понимаете неповторимого шарма алкотреш-компаний, очарования мужчин с трёхдневной щетиной и рассуждениями о Толстом, Достоевском и музыке Тома Уэйтса, женщин без сумочек Луи Витон и аккуратно подпиленных ногтей, но с огромной и доброй душой, мятых футболок и потертых джинсов, квартир-перевалочных пунктов, сигарет рано утром на балконе, пока еще весь город спит, коньяка вкупе с мечтами о будущем и просто словами поддержки, то вам никогда не понять этого автора.
Если вы любите красивую прозу, то вам явно в другое окошко.
Если вам не хочется увидеть жизнь интеллектуальных маргиналов во всей красе, если вы предпочитаете наигранный цинизм Бегбедера или деревенскую реальность Шукшина, то это тоже мимо.
Это книга для тех, кто не боится увидеть человеческие слабости, кто не ждет супергероя, не предвкушает длинных любовных историй и сложных семейных отношений.
Это проза для тех, кто уже снял розовые очки и понял, что жизнь совсем не такая классная, как нам расписывают в сериалах первого канала и фильмах с Беном Стилером.
Эта книга для тех, кто не морщится от матерных слов и грубой животной природы секса.
И еще этак книга для тех, кто ценит иронию, умение посмотреть на себя со стороны и усмехнуться.
Словом, «Почтамт» для всех, кто не боится посмотреть в лицо реальности и увидеть в ней все черты своих самых волшебных снов.
Читайте Буковски, он хороший!

Hollywood. Скажите вслух. Hol-ly-wood. И еще раз.
Всего 9 букв. Но 9 особенных букв, черт возьми. Проговорите еще раз. Какие они рождают ассоциации в вашем возбужденном мозгу? 9 кипельно-белых букв на зеленом холме. Белых, как блеск от грани на крупном алмазе. Как рождественский снег. Как порошок кокаина. Как платье давно уже мертвой Мэрилин. Как новая сорочка преуспевающего топ-менеджера. Как чистый лист, на котором можно заново написать свою жизнь. Или как саван, в который заворачивают труп. Труп прошлого например..
Альфа и Омега. Голливуд воплощает в себе все и сразу. В нем все с лихвой, всего слишком много, все слишком ярко, все слишком противоположно. Слишком много ненужных людей, вещей, чувств и мыслей. И не разберешь - свои они или чужие. Все смешивается, поглощает и выплевывает тебя, как потерявшую вкус жевательную резинку, когда ты становишься не нужен. Но все равно оставляет надежду.
Эй, крошка, что для тебя Голливуд?
Hollywood. 9 букв. 9 оставшихся невыбитых зубов в кривой улыбке Америки. 9 последних зубов, которыми еще можно продолжать улыбаться.

Улыбаться, даже когда тебе 70.
Улыбаться от того, что тебе есть куда возвращаться в кое-то веки.
Улыбаться, потому что твой дом - наконец полная чаша, в нем 5 кошек и прекрасная жена, готовая разделить с тобой и постель, и бутылку вина, и мучение от осточертевших богемных мероприятий, на которые нельзя не ходить.
Улыбаться, потому что твоя печень еще существует, хотя, казалось, ты состоишь из одного спирта.
Улыбаться от того, что известные люди готовы многое отдать, чтобы сняться в фильме по твоему сценарию.
Улыбаться, от того, что тебя наконец признают и твой талант действительно оказался талантом, а не похмельный бредом.
Улыбаться, от того, что легендарный режиссер готов разрезать себя на куски в прямом смысле, чтобы твой фильм увидел свет.
Улыбаться, от того, что, несмотря на весь твой нонконформизм и показное неуважение ко всему человечеству, нашлись люди, которые разглядели твою настоящую натуру и искренне тебя любят.
Улыбаться от того, что ты написал чертовски хороший сценарий, по которому сняли чертовски хороший фильм, и по ним обоим ты написал чертовски хорошую книгу.
Улыбаться, от того, что прошел уже почти век от дня твоего рождения, а тебя по-прежнему помнят, любят и боготворят, хоть ты был еще та старая задница, и ты всегда это знал.

В каждой своей книге Хэнк всегда писал немного о будущем. О том чего бы он хотел достичь, мог достичь, или никогда не достигнет. Закидывал маленькие якорьки в неизвестность, чтобы там застолбиться. А "Голливуд" единственная книга, в которой нет ни слова о будущем. Есть только прошлое, которое он никогда не забудет, потому что оно сделало его таким, каким он был, и настоящее, которое, стоило этого, мать его, грязного, разрушающего прошлого с запахом самого омерзительного портвейна. Мерзкого и прекрасного прошлого одновременно, как весь этот гребаный Голливуд.

"Голливуд" удивительно трогательный роман. Спокойный и добрый. Без драк, дешевого пойла, тяжелой службы, ночей на скамейках и вокзалах, многообразия женщин, имен которых не упомнить, передряг и метаний.
Он о том, что, возможно, тебе когда-нибудь повезет. О том, что возможно, когда-нибудь представится случай расслабиться.

О том, что пока нам не выбили все зубы - нужно продолжать улыбаться..
Ну, и любить кошек, конечно же. Куда ж мы без кошек то, черт возьми?