Цитаты из книги «Наполеонов обоз. Книга 3. Ангельский рожок»

Этот мир – комедия для тех, кто умеет мыслить, и трагедия для тех, кто умеет чувствовать»,

Тюрьма – есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего истребованы люди твёрдые.

Вот так, оказывается, и сбываются мечты: если своим яростным желанием ты прожигаешь каучуковую плотность пространства и времени!

«Этот мир – комедия для тех, кто умеет мыслить, и трагедия для тех, кто умеет чувствовать»

и тёплом вагоне, Станислав принялся просвещать Надежду на предмет деятельности издательства «Titan-Press», одного из самых крупных в стране. – А что они издают? – Всё! Вы бы удивились, узрев в ассортименте их книг европейскую классику рядом с пособиями по китайскому сексу. – Китайский секс?.. – в замешательстве повторила Надежда. – Не слышала никогда. Он чем-то отличается от японского или… индийского? – Понятия не имею, – улыбнулся Станислав. – Но, судя по тому, как весело продаётся, его последователей у нас становится всё больше. Его душевное желание помочь – совершенно чужой, в сущности, девушке – она по-настоящему оценила, лишь когда очутилась в тесной квартире Станислава, заселённой его большой семьёй: жена и двое своих детей да племянницы-близняшки тринадцати лет. (Он пояснил вполголоса: «Мои сироты, дети погибшей сестры» – и Надежда не стала расспрашивать.) Ужасно переживала, что не привезла настоящих подарков, да и где их сейчас найдёшь! – просто отгрузила часть своих торговых запасов, которые, впрочем, Станислав с супругой одобрили и на торговое поприще её благословили. Ждать встречи на высоком издательском уровне пришлось дней пять, и все эти дни Надежда провела толкаясь, ругаясь, торгуясь и ударяя по рукам. Гданьская барахолка – огромное поле под открытым небом, то крошащим сухие снежинки, то вываливающим щедрые вёдра голубого снега, – простёрлась на окраине города, куда ходили редкие автобусы. Надежда не роптала: когда пускаешься в торговый оборот, ты ступаешь на тропу преодоления самых разных трудностей – транспортных в том числе. И хотя сильно мёрзла в своей тощеватой куртёнке – а в те дни, как назло, ударили холода, – с утра и до вечера она выстаивала над товарами, приткнувшись в уголке под навесом у доброго дяденьки, – тот за небольшую мзду разрешил присоседиться, пояснив, что у него внучка «така же руда». Здесь тянулись целые улицы, составленные из дощатых прилавков с навесами. Многие приезжали на своих машинах, торговали прямо из открытых багажников. Кое-кто расставлял раскладушки, на которые вываливали товар. Это был подлинный интернационал барыг: поляки, русские, украинцы, белорусы, литовцы… Бродили меж покупателями и «блуждающие звёзды» –

«кулона с огромным сапфиром, осыпанного бриллиантами,

мастера: Георг-Фридрих Экарт, Иеремия Позье, Людовик Дюваль, Леопольд Пфистерер…

«сквозь говнецо, шарады и мечты».

Этот мир – комедия для тех, кто умеет мыслить, и трагедия для тех, кто умеет чувствовать»

Нет, Изюм был человеком бывалым, прозревающим события и людей, как сам говорил: «сквозь говнецо, шарады и мечты».