Отзывы на книги автора «Дмитрий Мережковский»

Когда мне время от времени попадаются книги о непризнанных гениях, о людях, не оцененных по достоинству при жизни, - а они мне попадаются с завидной регулярностью - так и хочется изобрести машину времени. Нажать бы так на рычажок-тумблер, ярко светящийся в сумерках ноябрьского вечера, потыкать по кнопкам-переключателям, выставить на небольшом экранчике-дисплее цифру нужного века - и мигом перенестись в чье-то несправедливое прошлое. Не чтобы что-то там изменить (я помню про бабочку - спасибо за то Рэю Брэдбери) - чтобы вдохнуть хоть капельку веры в людей, не добившихся при жизни должного уважения к их поистине великим трудам, людей, целиком отдавших себя науке, обществу, искусству, не получивших взамен любви и признания толпы, а получивших лишь в ответ насмешки, оскорбления, испепеляющее равнодушие. Не знающих еще и не догадывающихся даже, что после смерти они станут идолами и эталонами - вкуса, меры, ума, фантазии, что будут признаны однажды гениальными творцами и мастерами, великими учеными. Изменило бы что-то это знание в их жизнях? Спорный, конечно, вопрос... Но думается отчего-то, что это избавило бы - хотя бы на миг - от сомнений в нужности и полезности того, что они делают, разуверило бы их в собственной никчемности...

Я бы завела воображаемую машину времени на пятнадцатый век (а именно туда меня, кстати, и переместила замечательная книга русского, Дмитрия Мережковского) и отправилась бы прямиком к тому, кто бы помог мне ее построить (история закольцовывается, ага).

Я бы стала тем самым верным учеником, которых так всегда не хватало великому Леонардо да Винчи: его ведь предавали бессчетное количество раз, осуждали за спиной и в глаза. рылись в бумагах, чертежах, злословили, вместо того чтобы попытаться понять по-настоящему.

Я бы терпеливо выслушала его исповедь - о непростой жизни и муках творчества и научного поиска. Я бы записала слово в слово - для потомков - правду из первых уст.

Я бы посочувствовала и утешила - как могла. Не забыла бы упомянуть при этом о бешеной популярности его творений после его кончины. Люди будут выстаивать очереди, чтобы прикоснуться через полотно и через века к той мимолетной гениальности, оставшейся навечно, с придыханием будут взирать на его картины, будут восхищаться многосторонностью его интересов, назовут величайшим человеком своего времени. Как жаль, что Мастер его не застанет. Как жаль, что все приходит слишком поздно...

А пока - одинокая. непризнанная кем-то фигура, вечный странник-скиталец без своего угла. Прозванный за глаза лицемером, глупцом, наивным мечтателем и даже еретиком. Якобы учит всех не стремиться к невозможному, а сам, похоже. занят лишь этим. Начавший тысячи дел одновременно, не закончивший почти ничего, одержимо грезящий о летательной машине, пишущий картину несколько лет, когда другие успевают за этот срок куда больше..

Чудаковатый, странный, точно не от мира сего. Его скромность на фоне более уверенных в себе соперников кажется слабостью, но, быть может, в том и заключается подлинная сила - личности и необъятной души?

Из-за жестокой, часто глупой и бездарной толпы окончательно разуверившийся в себе и собственном таланте. Вопрошающий и взывающий к Небесам с обидой и невысказанной вслух мольбой: "Боже, для чего ты меня оставил?" И вместе с тем (его противоречивая натура была невозможно многогранной) до одури любящий жизнь, природу, которой поклонялся с раннего детства, животных. Верящий не в себя - прогресс человечества.

О многом, многом хочется спрашивать, но поздно уже и да, неловко как-то бередить старые раны...

Кем для тебя все-таки, творец, была Мона Лиза? Случайной музой и терпеливой натурщицей или все же чем-то большим, если верить этой замечательной книге? Что ты все-таки хотел сказать нам ее портретом? Что поведал миру, а мы так до сих пор и не поняли?..

Правда ли, что в Джоконде - этой скромной замужней женщине - ты наконец-то нашел свою родственную душу. "И в глазах ее отражалась душа моя..." - так, кажется?

Вот разве спросишь - разве хватит сил и наглости - спросить настолько личное, закрытое, да и к чему теперь? Ведь есть книги, подобные этой, мы можем благодаря восхищаться такими прекрасными догадками. Я верю, что такое могло происходить на самом деле. А так это было или не так, теперь уже никто не скажет. Я просто верю в эту случившуюся на склоне лет (ему было за пятьдесят) любовь-наваждение, плодом страсти которой стал портрет - на века. Одинокий ученый-живописец наконец-то нашел ее - верную подругу, сестру, человека, мыслящего, как он, человека понимающего. И на краткие три года - именно столько длились их встречи для работы над полотном - он стал самым счастливым из людей.

Странно, никогда не любила этого самого знаменитого его творения, не понимала абсолютно, что в нем находят. Глупая... Это не живописный памятник конкретной женщине, жившей задолго до нас. Это ода той вспыхнувшей духовной любви. Оттого, наверно, он так притягательна и загадочна до сих пор - нельзя прочесть и расшифровать со всей ясностью что-то настолько личное.

Мне чертовски интересно было послушать и его размышления о дружбе и друзьях, соперниках (Микеланджело и Рафаэле), смысле жизни, искусства, науки. Посмотреть на мир его глазами - его уникальным всеохватным взглядом. Я восхищалась всю книгу: это человеку интересно все!

Да, о многом бы, конечно, хотелось еще узнать - обожаю слушать рассказы о творческих людях и самом процессе творчества, но поздно: карета в полночь превращается в унылую тыкву, а машина времени - в набор бесполезных железяк.

Пытаюсь запомнить - рассовать по чертогам памяти - все увиденное, впитать в себя как можно больше, зарядиться (и заразиться) этим импульсом творчества. Когда всю ночь размышляешь над научной идеей, думаешь над эскизом, упрямо складываешь, как в детстве - кубики, слова в стихотворные строчки.

Машу рукой - до новых встреч, Мастер, на страницах уже других биографическо-мемуарных книг, а быть может, и даже художественных - как знать?

И благодарю Мережковского за такое увлекательное, захватывающее. познавательное путешествие в мир живописи, науки и страдающей души, мир острого ума, невероятной фантазии и желания проникнуть во все тайны природы.

На экране - "двадцать первый" (век, разумеется). Закрываю глаза, а открыв их, вижу исписанный плотно-плотно привычный лист бумаги - впечатлений от книги не счесть. Погруженная в мысли о прочитанном романе, уже думаю о том, как бы здорово было бы прочесть что-то о соперниках да Винчи - тех самых Микеланджело и Рафаэле.

Но это - в другой раз, с другой уже машиной времени, с другим маршрутом, другими собеседниками.

Поэтичная история жизни, полная испытаний и невзгод, падений и успехов. Вдохновляющая, поучительная. Стойкость и верность мечте. Независимость ни от кого. Умение идти своим собственным путем, не оглядываясь на окружающих. Приятными и полезными были минуты чтения этой книги. Она чертовски затянута и вместе с тем невообразимо прекрасна.

Коротенькая, но безумно смешная пьеса: героям около тридцати, но ведут себя как подростки) А вот название произведения сыграло со мной злую шутку: ожидала-то я изначально прочесть что-нибудь атмосферное, а здесь осень - лишь некое приложение к месту действию, картонная декорация, не более. Не чувствуется это прекрасное время года на страницах пьесы совершенно...

Зато сполна насладилась я легкой комедией, разыгрывающейся на глазах у читателей. Аделаида, взрослая, 29-летняя женщина, радует нас попеременно вот такими пассажами:

"Положим выйду я за него замуж, и не испытаю самого высшего счастья… Все сделается ужасно просто: отвезут нас в церковь, повенчают. И будет совсем, совсем как у всех. А я именно и хочу чтоб было не как у всех. Чтоб он страдал, чтоб я томилась… Он шепчет «люблю!»… Но нас разлучают… и потом много-много всяких событий… Но он все побеждает… Мы соединяемся… и он говорит: ты моя Аделаида! Вот это я понимаю, это истинная любовь…"

Не лучше и жених, Волков, любящий женщину по каким-то странным, понятным лишь ему критериям (причем в один день он может разлюбить одну и тут же влюбиться в другую):

"Ты сказал: увядание… А как знать, может быть это-то мне и нравится… Я люблю все, что угасает, кончается… Осень имела надо мной всегда больше власти, чем весна.
Да посмотри кругом, что за прелесть осень: желтые листья, опавшие георгины. Небо еще совсем голубое, а сколько в нем грусти… И этот стойкий, приятный запах не от цветов, а от деревьев, от коры, земли, который бывает только осенью… Разве все это не хорошо? И у женщин есть такие минуты в жизни: уже осень, перед тем, чтобы отцвести, красота становится печальной, не такой свежей, яркой, как в ранней молодости, но может быть еще обаятельнее".

И вот эти два странных в высшей степени человека вместо того, чтобы заняться делом, начать наконец приносить какую-то пользу обществу, страдают непонятно о чем. Вроде страдания не должны выглядеть комично, но здесь все так - ироничный взгляд автора, который он абсолютно е скрывает, тут же передается и нам. Зато на контрасте мы видим действительно цельные натуры, подлинную любовь и благородство, а также суть истинной любви, которая ничего не требует взамен, а может просто постоять в сторонке... Благо, что терпение это и благородство порывов когда-нибудь обязательно вознаграждаются. Вот так забавная пьеса к концу преображается в трогательно-романтичную историю - нет, пока не любви, только влюбленности - но ведь это только начало...

4,5 Получила от прочтения совсем не то, на что рассчитывала, но благодаря пьесе открыла для себя еще одну грань творчества знаменитого русского классика.

Тяжело давалась книга.
Великое было это время и страшное. Создавались шедевры и разрушались во имя религии уникальные творения прошлого и настоящего.
Самым жутким эпизодом для меня стал вроде бы второстепенный. Дети инквизиторы. Они толпами мчались по городу, указывая на бесовское и стыдное. Ничего, что они почти не умеют читать, но они знают, какие фолианты нужно сжечь. И ведь они искренни в своем безумии, направляемые желанием и волей очередного фанатика, они наслаждаются данной им властью. Сколько бесценных картин, скульптур, книг, древних папирусов бесследно исчезло тогда с лица земли!
Как легко управлять толпой! Нужно только избавиться от таких понятий, как милосердие, справедливость, совесть.

Все позволено тому, кто хочет и может властвовать.

Очень много сцен разрушения, убийств, творимых объединенными яростью и ненавистью толпами.
Противоречива фигура Леонардо. Он не плохой, не хороший. Он художник, мыслитель, изобретатель, стоящий над толпой. Он полностью погружается в то, что творит, то ли это лицо Христа, то ли великолепная машина для убийства. Он не задумывается, что принесет в мир его детище, добро или зло. Он выше этих понятий.
Талантливый во многом, увлекается, загорается и с головой погружается в новое, бросив на полпути то, чем только что был занят.
Леонардо жалеет тех, кто оказывается рядом с ним, но, если несчастный отойдет подальше, он тут же о нем забудет. Люди для него - объекты наблюдения, ему нужно увидеть и запомнить, как ведут себя мышцы лица и тела, когда человек болен, радуется, горюет, отчаивается, умирает.
Почти на всем протяжении книги Леонардо наблюдатель или творец. У него со многими хорошие отношения, но близости нет ни с кем, жалеет многих, но никто ему не дорог. Он не осуждает и не оправдывает человеческую несправедливость, он просто созерцает.

Среди толпы обезумевшего народа - в сердце художника был вечный покой созерцания, подобный тихому свету луны над заревом пожаров.

... не все ли равно, кто кого победит - французы ломбардцев или ломбардцы французов, король или герцог, свои или чужие? Отечество, политика, слава, война, падение царств, возмущение народов - все, что людям кажется великим и грозным, не похоже ли на это маленькое, в вечернем свете тающиее облачко - среди вечной ясности природы?

Леонардо мучается от своего одиночества, но и изменить этого состояния не может. Ему нужно познать все больше, всегда ему мало, никогда он не удовлетворен сделанным, всегда у него впереди то, к чему он еще не прикасался. Вечная погоня за знанием. И одна постоянная страсть - взлететь в небо на созданных им крыльях.
Великий человек. Но человек ли?
В книге много действующих лиц, знакомых нам по курсу истории. Но все они так или иначе появляются здесь в результате встреч с Леонардо. По-новому открылись для меня Микеланджело и Рафаэль.
Любви к человечеству книга вряд ли добавит, безжалостно рассказывая о самых низких и преступных деяниях его представителей. И в то же время остается надежда, что там, где создаются такие великие произведения искусства, не может все не обернуться к лучшему.

В романе отображается начало утверждения христианства. После мученичества первохристиан и их гонений со стороны язычества, роли постепенно меняются. Власти, осознают, что новая религия, с точки зрения управления массами и очищения от грехов, очень удобна. Христианство, первыми последователями которого являлись безграмотные рыбаки, привлекло в свои ряды римских императоров, а соответственно всю существующую структуру власть имеющих. Для России, наблюдавшей перекраску коммунистов в капиталистов и атеистов в верующих, этот процесс легко представим. Аналогия «Ленин-большевики, Христос-христиане» перетекает и на массы. Помним жестокость гражданской войны, подобная жажда разрушения, направленная к прошлым своим богам, наблюдалась и среди христиан тех времен. А имеющие хоть какую-то власть, к процессу перекраски всегда относились цинично. Им хоть «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», хоть во имя Аполлона с Афродитой, в действительности во имя своё.

И ладно бы, если гонения коснулись религиозных предрассудков, принижалась эллинская культура с её философией - основа на которой держалось современное общество того времени. Идеалы красоты заменялись убогостью существования. Массовость перехода к вере приводила к лицемерию, в котором рождался Молох Антихриста, питающийся фанатизмом вновьобращенных последователей Христа.

В произведении, молва назвала Юлиана Антихристом, но вникая в описываемые автором события, этим именем можно назвать процессы в самом христианстве. А Юлиан был на стороне сопротивления разрушающим процессам в обществе. Сам Христос в первой книге цикла, выражен, не явно. По моему мнению, он ближе к Юлиану (Христос как воин), чем к описываемым автором явлениям в христианской церкви. Но и Юлиан, не ангел Божий, а скорее отверженный своим временем. Стоит отметить, что Мережковский выделил много отрицательного в христианстве, этим он приближается к Ницше и идет в своем направлении, пытаясь соединить лучшие стороны прошлой культуры с широтой учения Христа, в котором смирение (пред Богом), это только часть истины.

«Надо победить в себе не только отвращение к смерти, но и отвращение к жизни - это гораздо труднее, потому что жизнь страшнее смерти.»

«Я пришел, чтобы проповедовать миру новую любовь, не рабскую и суеверную, а вольную и радостную, как небо олимпийцев!»

«…в бесславии, в безмолвии, чуждые всем, одинокие, должны мы терпеть до конца; должны спрятать в пепел последнюю искру, чтобы грядущим поколениям было чем зажечь новые светочи…»

Интересно в книге выглядит концепция существования Богов. С олимпийцами все понятно. Их как люди вознесли, так и свергли, насытившись и отравившись своим поклонением Им. А вот Христос стал Богом для человека, предварительно будучи убитым самими людьми. Обожествление началось со смерти. Свергнуть Христа невозможно, он победил смерть – крайнюю степень уничтожения на Земле. И для христиан, мученическая смерть, это почет и достойное окончание этой жизни. И если пойти по аналогии прошлых богов, то трудно представить кто или что и каким образом, придет на смену Христу, если не учитывать атеизм и его богов.

При чтении чувствовалось, что ведущим началом у автора, для написании книги, были его мировоззренческие идеи. Это скорее исследовательский историко-философско-религиозный роман. Историческая канва взята для отображения идей и проблем, видных в настоящем времени и устремленных к нахождению путей выхода в будущем. Роман явно не для отдыхающего чтения, иногда читается тяжело и насыщенность книги подразумевает повторное прочтение с прочувствованнием деталей. Идеи, поднятые в книге, остаются неразрешенными, только намеченными. В конце только намек на продолжение в эпоху Возрождения.

В романе отображается начало утверждения христианства. После мученичества первохристиан и их гонений со стороны язычества, роли постепенно меняются. Власти, осознают, что новая религия, с точки зрения управления массами и очищения от грехов, очень удобна. Христианство, первыми последователями которого являлись безграмотные рыбаки, привлекло в свои ряды римских императоров, а соответственно всю существующую структуру власть имеющих. Для России, наблюдавшей перекраску коммунистов в капиталистов и атеистов в верующих, этот процесс легко представим. Аналогия «Ленин-большевики, Христос-христиане» перетекает и на массы. Помним жестокость гражданской войны, подобная жажда разрушения, направленная к прошлым своим богам, наблюдалась и среди христиан тех времен. А имеющие хоть какую-то власть, к процессу перекраски всегда относились цинично. Им хоть «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа», хоть во имя Аполлона с Афродитой, в действительности во имя своё.

И ладно бы, если гонения коснулись религиозных предрассудков, принижалась эллинская культура с её философией - основа на которой держалось современное общество того времени. Идеалы красоты заменялись убогостью существования. Массовость перехода к вере приводила к лицемерию, в котором рождался Молох Антихриста, питающийся фанатизмом вновьобращенных последователей Христа.

В произведении, молва назвала Юлиана Антихристом, но вникая в описываемые автором события, этим именем можно назвать процессы в самом христианстве. А Юлиан был на стороне сопротивления разрушающим процессам в обществе. Сам Христос в первой книге цикла, выражен, не явно. По моему мнению, он ближе к Юлиану (Христос как воин), чем к описываемым автором явлениям в христианской церкви. Но и Юлиан, не ангел Божий, а скорее отверженный своим временем. Стоит отметить, что Мережковский выделил много отрицательного в христианстве, этим он приближается к Ницше и идет в своем направлении, пытаясь соединить лучшие стороны прошлой культуры с широтой учения Христа, в котором смирение (пред Богом), это только часть истины.

«Надо победить в себе не только отвращение к смерти, но и отвращение к жизни - это гораздо труднее, потому что жизнь страшнее смерти.»

«Я пришел, чтобы проповедовать миру новую любовь, не рабскую и суеверную, а вольную и радостную, как небо олимпийцев!»

«…в бесславии, в безмолвии, чуждые всем, одинокие, должны мы терпеть до конца; должны спрятать в пепел последнюю искру, чтобы грядущим поколениям было чем зажечь новые светочи…»

Интересно в книге выглядит концепция существования Богов. С олимпийцами все понятно. Их как люди вознесли, так и свергли, насытившись и отравившись своим поклонением Им. А вот Христос стал Богом для человека, предварительно будучи убитым самими людьми. Обожествление началось со смерти. Свергнуть Христа невозможно, он победил смерть – крайнюю степень уничтожения на Земле. И для христиан, мученическая смерть, это почет и достойное окончание этой жизни. И если пойти по аналогии прошлых богов, то трудно представить кто или что и каким образом, придет на смену Христу, если не учитывать атеизм и его богов.

При чтении чувствовалось, что ведущим началом у автора, для написании книги, были его мировоззренческие идеи. Это скорее исследовательский историко-философско-религиозный роман. Историческая канва взята для отображения идей и проблем, видных в настоящем времени и устремленных к нахождению путей выхода в будущем. Роман явно не для отдыхающего чтения, иногда читается тяжело и насыщенность книги подразумевает повторное прочтение с прочувствованнием деталей. Идеи, поднятые в книге, остаются неразрешенными, только намеченными. В конце только намек на продолжение в эпоху Возрождения.

В царстве российском на роль зверя (антихриста), народной молвой, назначается Павел I. С первой сцены, Мережковский, уже традиционно, сталкивает читателя с противоречием. В Павле одновременно существуют зверь, готовый запороть солдата палками за неформатную прическу и романтичный любовник, всепрощающий и освобождающий от наказаний. Противоположностью Павла выступает его сын, Александр, будущий император, выглядевший неуверенным, готовым на отречение, постоянно твердивший: «Господи, помилуй!» и пускающий все на самотёк. Возможно именно так и должна выглядеть христианская добродетель. Тогда понятно почему Ницше пересматривал сомнительную ценность этих «добродетелей». Зверь, это действие и реформы, христианин, это пассивное смирение. Эффект противодействия главных фигур обостряется на отношении к просвещению. Павел стремится к искоренению такового, чтобы не заносить революционного французского свободолюбия в русские умы, а Александр с удовольствием читает крамольных авторов на диване и улетает в мечтах о своем сельском будущем после отречения и провозглашения республики с конституцией. Так кто из этих героев возьмет судьбу в свои руки? Христианский подход или антихристский возьмет верх?

Павел, является также главою русской православной церкви, претендуя на небесную власть и прямое свое наследие от Христа.

Павел. … Когда тяжесть России, тяжесть Европы, тяжесть мира, вся на одной голове – с ума сойти можно. Бог да я – больше никого, вот что тяжко, – человеку, пожалуй, и не вынести… Трон мой – крест мой, багряница – кровь, корона – терновый венец, иглы пронзили мне голову… За что, за что, Господи?.. Да будет воля Твоя… Но тяжко, тяжко, тяжко!...

Организатор заговора, Пален, создает атмосферу сумасшествия царя и непонимания приближенными того, что делает Павел. Павел борется с идеями рожденными французской революцией и Просвещением, которые поддерживает Александр, по сценарию заговора, сторонник «света». Посыл противостояния конституции и самодержавию в заговорщиках размывается. Заговорщики не имеют четкой цели, одни за отречение и тюрьму Павла, другие за его убийство. Одни за монархию в лице Александра, другие за конституцию. В последнем их тайном сборе, заговорщики сами выглядят как звери. И уже видно, что убийство дракона породит нового дракона. Рождается новый глава царства зверей. Как я обратил внимание, по прошлым книгам Мережковского, антихрист, как и Христос, рождается и живет в народе, а далее по Иерархии, как вверх, так и вниз.

Александр почти не на что не влияет, его, как и Павла несет неумолимый поток судьбы, в данном случае в лице Палена и малоосознающей толпы заговорщиков.

«Кузьмич. Да что, брат, поделаешь? От судьбы не уйдешь: убили Алешеньку, убили Иванушку, убили Петеньку, убьют и Павлушку. Выпьем-ка, Федя, за нового.
Федя. Выпьем, Кузьмич! А только как же так, а? И какой-то еще новый будет?
Кузьмич. Не лучше старого, чай. Да нам, что новый, что старый, все едино, – кто ни поп, тот и батька»

Трагедия напоминает больше трагикомедию. Переворот начинает выглядеть как игра по узаконенным кем-то правилам. Разыгрывается ставший почти традицией российский сценарий по убийству членов царской семьи. Как очередная репетиция к массовому кровавому акту 1918 года. Но даже это не уничтожает зверя, зверь обнаруживается многоголовым и бессмертным, а Христос остается только в народных мыслях и мечтаниях. Христианство в том виде, в котором оно существует, только приближает явление Антихриста и совсем не в силах ему противостоять.

Прочитать эту книгу я решила после посещения музея в Кракове, где я увидела оригинал картины "Дама с горностаем", Леонардо да Винчи; и была поражена датой написания этой картины - 1490 год.
Конечно же при прочтение этого по истине историко-философского труда - мне очень хотелось встретить описание работы Леонардо, именно над этой картиной. Девушка на картине - это мона Чечилия. Далее цитаты:

Герцогиня скрывала от сестры свои домашние заботы. Мира и согласия, которые можно было предположить, судя по письму, не было между супругами. Леонардо она ненавидела не за ересь и безбожие, а за то, что некогда, по заказу герцога, написал он портрет Чечилии Бергамини, ее злейшей соперницы, знаменитой наложницы Моро.

Чечилия взяла мандолину с круглого столика и, приняв то самое положение, в котором двадцать лет назад изобразил ее Леонардо в знаменитом портрете.

В книге есть подробное описание жизни не только Леонардо да Винчи, а вместе с тем таких известных личностей как герцог Моро Сфорца, Чезаре Борджа, Микеланджело, Рафаэль, Лев Х - папа Римский, Франциск I - король Франции. Их судьбы влияли и на судьбу Великого художника - автор сделал правильно, что так детально описывал всех кто рядом с Леонардо - это дает в полной мере понять страдания и мытарства изобретателя.
Книга очень неоднозначная. Как на картинах Леонардо святые изображены как обычные люди; так и автор рассказ нам о жизни обычного человека, который мечется от Бога к ереси; с трудом заканчивает начатые работы; имеет романтическую мечту всей своей жизни - создать крылья для людей; одинок и не понят; страдает от любви. Гениальный человек родившейся не в свое время.
Так же примечательным для меня моментом было описание русских послов и их знакомство с да Винчи.

Книга-антитеза. Царь против декабристов, декабристы против божественного объяснения царской власти на земле, юдоль земная против небесной, сын против отца, жертвенные женщины против суровых мужчин, сиюминутное против вечного…список можно продолжать бесконечно. И вопрос тут не в том, что первая четверть девятнадцатого века выдалась такой спорной, а в авторских попытках красиво увязать свои теории с историческими фактами. Это плавно подводит читателя к интересной мысли, верить ли написанному вообще. Мережковский наделяет своих героев человеческими слабостями, чтобы мы могли разглядеть за фигурами исторических деятелей обычных людей. Желаете ли увидеть Александра I мнительным тепличным растением, которого подспудно грызёт страх повторения судьбы своего отца? А как вам Каховский – меланхолик, фанатик, слепое оружие в руках Рылеева? Или Пестель, не нашедший своего счастья, но болезненно влюблённый в свою сестру Софию? Кстати, имя это для автора волшебное. Так зовут ещё и полностью придуманную незаконную дочь императора от Нарышкиной, на которой завязано два основных героя произведения – Александр I и Валериан Голицын. Оба любят её, но «странною любовью». Она – воплощение всего небесного, что есть на свете. Тоненькие руки, большие распахнутые глаза, лучащиеся неземным светом, белое невесомое платье – словно ангел спустился на землю. Овеществлённая совесть Голицына и несбывшаяся надежда на светлое будущее императора. В романе у неё самые сильные слова, пробирающие до мурашек: «Живых убивать можно, — но как же мертвого?». О них Голицын вспоминает, когда, собираясь с Пестелем в Таганрог, где планируется покушение на Александра, они узнают о его смерти. Круг замыкается, и каждый делает свой выбор, ведущий к «взрослению» и гибели.

«Детскость» же основных персонажей вообще неоднократно подчёркивается автором. Император с женой неоднократно вспоминают державинскую оду новобрачным «пятнадцатилетнему мальчику и четырнадцатилетней девочке». В описаниях декабристов, в большинстве своём, проскальзывают детские черты: «мальчишеские вихры», «пухловатые губы», «пушок на щеках». Если учесть, что «заместо отца родного» у Александра был Аракчеев, жесткий, хитрый, умеющий усмирять подростковый дух бунтарства, можно представить, каким вырос сын. Все граждане Российской империи – дети его императорского величества и внуки Аракчеева. Прекрасные условия для заговора детей против взрослых, и чудовищная трагедия, когда каждое звено становится заложником предыдущего. Не расклепав себя, не выпадешь из цепи – вот такой парадокс системы.

Символично, что глобальный разговор о Звере поднимается в произведении всего лишь три раза. В первых двух случаях предлагается идти на Зверя с крестом. Православный отец Фотий и декабрист-иезуит Лунин готовы нести его, не щадя живота своего, до смерти без сомнений и колебаний. Кто же является Зверем? Павел Первый ли, невинно убиенный? Александр Первый ли, мятущаяся душа или Николай Палкин, вступивший на престол по чурбакам, выбитым из-под ног пятёрки, качающейся над эшафотом? А может быть, речь о дедушке Аракчееве? Третье упоминание как раз о нем звучит из уст императора Александра:

...тихий плач народа: «Спаси, государь, крещеный народ от Аракчеева!» – Мечтал о царстве Божьем, и вот – царство Аракчеева, царство Зверя… Да, правы они

Искать ответы на этот вопрос стоит, по задумке автора, в цикле Христос и Антихрист . Там и встретимся!

Первая книга, которую прочитала у Мережковского. И я в восхищении, хотя долгие годы была уверена, что его сложно, тяжело и непонятно читать. А тут - как песня!
Повесть совершенно небольшая (легко читается за день), но какой же рельефный образ Микеланджело рисует писатель. Невольно любуешься силой характера титана Возрождения, вместе с ним создаешь фрески Сикстинской капеллы, строишь (и не всегда достаиваешь) гробницы для пап.
Творец показан не только талантливым человеком, но и с недюжинным характером и упрямством. Он стремиться освободится от влияния пап - и не может. Условия жизни тех лет часто были суровы к творцам: или служишь при папском престоле (или при дворе другого могущественного монарха), или тебя уничтожат и как личность, и как творца. Выбирать особо не приходится.
Однако при все гениальности Микеланджело, писатель показал его очень одиноким человеком, оторванным от семьи и так и не познавшим радости взаимной любви.

Христос и Антихрист 1000 лет спустя. Из гонимой, церковь становиться «воинствующей и торжествующей». Наряду с эпохой Возрождения процветает Святая Инквизиция. Италия раздроблена амбициозными князьками, которые в случае опасности готовы позвать иностранцев для удержания своей власти, не обращая внимания, что те разграбляют страну. В центре Ватикана процветает распутство, большие ресурсы тратятся на развлечения. Относительная свобода дает толчок искусству и некоторым наукам, особенно если они в услужении у власти. В этом хаосе человеческих чувств, продолжается противостояние Христа и Антихриста, Неба и Земли, Света и Тьмы. И уже трудно разделить их, все смешалось и перевернулось. Когда вершинка иерархии разлагается, народ устремляется по образующим основное течение руслам.

Вновь вспомнили о прошлых Богах, одежда аскетов первых христиан оказалась не по размеру, зато вакханалии Диониса более близки по духу как массам, так и их правителям. И в этом обществе начинают предвещать Антихриста, конечно не из своей среды.

«Св. Иоанну на Патмосе было видение: ангел взял дракона, змия древнего, который есть дьявол, и сковал его на тысячу лет, и низверг в бездну, и заключил, и положил над ним печать, дабы не прельщал народы, доколе не кончится тысяча лет, время и полвремени. Ныне сатана освобождается из темницы. Окончилась тысяча лет. Ложные боги, предтечи и слуги Антихриста, выходят из земли, из-под печати ангела, дабы обольщать народы.»

В книге, единственным кандидатом на эту роль, выдвинутым народом и слухами, был Леонардо да Винчи. Большой человек – большая должность. А то, что глаз у него добрый и зла не кому не делал, так это хитрость дьявольская, обольстить хочет и заманить в свои сети. Не даром люди, которые пытались понять его, с ума сходили, а один ученик его даже повесился.

Не просто вмещать противоречия. В буддизме, например, это один из этапов продвижения ученика. В христианстве проще, что решено отцами церкви и Вселенскими Соборами, то и есть истина, а иначе - ересь все это и анафема тому, а в то время – на костер. Леонардо, похоже избежал этой участи, так как служил власти. Хотя ходил по грани, так как власти менялись и можно легко было попасть в немилость. Помогло, что покровительство искусству входило в моду и художникам многое прощалось. Вопросу попыткам вмещения двойственности в книге уделено большое внимание. Отдельные герои произведения с самого начала книги пытаются понять Леонардо, разобраться в нем, что им ведет, свет, или он от тьмы.

Особенно хочется отметить описанный автором образ Леонардо - «не от мира сего».

«Душа художника должна быть подобной зеркалу, которое отражает все предметы, все движения и цвета, само оставаясь неподвижным и ясным».

Как «оставаться неподвижным и ясным», сегодня решают некоторые практики. Леонардо уже владел этим навыком, в своем естественном состоянии. Он был вне происходящих вокруг него событий. Он жил как исследователь окружающего мира, как ученый, в состоянии созерцания.

«… созерцание вечных законов механики, естественной необходимости учит людей великому смирению и спокойствию …»
«… кто покидает тихое созерцание и погружается в страсти толпы, полные вечного зла …»
«… в сердце художника был вечный покой созерцания, подобный тихому свету луны над заревом пожаров…»

Это медитация без отрыва от жизни – идеал для многих аскетов.

Неожиданным было описание дружбы Леонардо с Н. Макиавелли. В чем-то у них были одинаковые судьбы, они оба – одиночки и одиноки в мире самоутверждающейся толпы. Где-то они дополняют друг друга, в другом – противоположны и несовместимы. Все эти детали подводят читателя к необходимости умения различать и вмещать. За смутными слухами может скрываться интересная личность.

Философская линия в романе не навязчива, переплетена с сюжетом. Автор на подобии Леонардо при изучении анатомии, разделяет на детали, а потом соединяет, исходя из реальных исторических событий.
Книга с первого прочтения становится любимой, может быть интересна тем, кто интересуется христианством, но не сильно зависит от мнения официальной церкви, а также читателям любящим историю средних веков, жизнеописание людей искусств.
Концовка книги плавно перетекает к будущему продолжению трилогии в России. С удовольствием продолжу чтение про похождения Антихриста в народной молве.