Читать книгу «Радость навеки и ее рыночная цена» онлайн полностью📖 — Джона Рёскина — MyBook.
image
cover

Джон Рёскин
Радость навеки и ее рыночная цена

JOHN RUSKIN

Political Economy Of Art

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Предисловие

Большая часть предлагаемых очерков является точным воспроизведением лекций, читанных мною в Манчестере; но наиболее краткие положения, встречавшиеся при устном изложении, развиты мною здесь полнее и обстоятельнее и сопровождены значительным количеством примечаний – для объяснения тех пунктов, которых, за недостатком времени, находившегося в моем распоряжении, я не мог достаточно развить при чтении.

Вероятно, не мешает извиниться перед читателями за желание обратить их внимание на предмет, глубокое изучение которого, по-видимому, несовместимо с моей специальностью. Но глубокое изучение едва ли нужно как пишущему, так и читателям, тогда как точное знание вопроса до известной степени необходимо всем нам. Политическая экономия на простом английском языке значит «экономия граждан», и ее основные принципы должны быть поняты всеми, берущими на себя ответственность, сопряженную с именем гражданина, подобно тому как хозяйственная экономия должна быть понята всеми, принимающими на себя ответственность за ведение домашнего хозяйства. К тому же основные принципы политической экономии вполне ясны, но многие из них неприятны по своим практическим требованиям, и люди обыкновенно ссылаются на то, что не могут понять их, единственно потому, что не желают им следовать, или, вернее, в силу того, что обычное неповиновение этим принципам лишает их даже способности понимать их. Да, из всех действительно великих принципов этой науки нет ни одного неясного или спорного, ни одного непонятного даже юноше, как только он начинает зарабатывать свой хлеб, или девице, начинающей принимать участие в домашнем хозяйстве.

Я скорее заслуживал бы упрека в том, что считаю необходимым подробно выяснять те пункты, которые, по-видимому, должны быть известны всем. Но едва ли можно меня в этом обвинять, так как явления в области промышленности, ежедневно сообщаемые газетами, а тем более пояснения, делаемые этими последними, ясно указывают, что значительная масса так называемых промышленных предпринимателей так же невежественна относительно свойств денег, как и беспечна, несправедлива и несчастна в деле их употребления.

Изложение экономических принципов в тексте – хотя я знаю, что если не все, то большинство из них уже приняты существующими авторитетами в области этой науки, – не подтверждаются мною цитатами потому, что я никогда не читал ни одного автора по политической экономии, кроме Адама Смита, да и того двадцать лет тому назад. Каждый раз, когда я раскрывал какую-нибудь современную книгу по этому вопросу, то всегда находил, что она загромождена исследованиями по случайным и второстепенным промышленным вопросам, следить за которыми у обыкновенного читателя нет свободного времени и сложность которых, по-видимому, не редко лишает самих авторов возможности понимать самую основу дела.

В заключение замечу, что если читатель будет склонен осуждать меня за слишком радужное представление о возможных изменениях в практике политической жизни, то пусть он только подумает о том, как дико показалось бы современникам Эдуарда I, если бы им сказали, что современный нам строй политико-экономической жизни не только неизбежен, но даже возможен. А я думаю, что наш прогресс со времен Эдуарда I состоит не столько в том, что нами уже достигнуто, сколько в том, что мы имеем возможность достигнуть в будущем.

Радость навеки и ее рыночная цена

Чтение I

В числе различных характерных черт нашего века, отличающих его от столетий, пережитых нашим не очень старым миром, я считаю, что справедливое и разумное презрение к бедности является одною из самых выдающихся. Повторяю: справедливое и разумное; хотя и замечаю, что некоторые слушатели удивлены тому, что я высказываю такие вещи. Но уверяю вас, что я говорю вполне серьезно и не решился бы сегодня вечером обратиться к вам с этой речью, если б не относился с глубоким уважением к богатству – разумеется, к истинному богатству; ложное же богатство, как и все ложное, конечно, не заслуживает ни малейшего уважения; и различие между действительным и ложным или мнимым богатством и есть тот пункт, относительно которого мне предстоит теперь сказать вам несколько слов. Да, я, как уже сказал, ценю истинное богатство очень высоко и разделяю большею частью то особенное чувство, в силу которого наш век открыто воздает дань уважения богатству, причем не могу удержаться, чтоб не заметить, как необычайно и как резко отличается наш век от всех прошедших эпох тем, что у него нет ни философских, ни религиозных поклонников дырявого божества бедности. В эпоху классической древности не только находились люди, добровольно жившие в бочках и серьезно защищавшие преимущество жизни в бочках перед жизнью в городах, но даже греки и римляне, по-видимому, смотрели на этих эксцентричных и – не смущаясь, прибавляю – нелепых людей с таким же уважением, с каким мы относимся к крупным капиталистам и землевладельцам, так что в то время люди, можно сказать, гордились пустыми, а не туго набитыми, кошельками. Нас не меньше поражают те почести, которые этот странный греческий народ воздавал своим высокомерным беднякам, как и то презрение, с каким он относился к богачам; так что нет никакой возможности долго прислушиваться к нему или к его подражателям – к римским писателям – без того, чтоб не запутаться во всевозможных благовидных нелепостях; причем эти древние греки и римляне стараются убедить нас в бесполезности накопления тяжелого желтого вещества, называемого золотом, и возбудить вообще сомнение относительно всех установленных политико-экономических учений. В Средние века дело обстояло не лучше, греки и римляне довольствовались тем, что осмеивали богатых людей и сочиняли забавные разговоры между Хароном и Диогеном или Мениппом, в которых перевозчик и циник ликуют при виде того, как плачевные толпы царей и богачей приближаются к Ахерону, бросая свои венцы в мрачные воды и тщетно отыскивая в своих сокровищницах ту монету, которая могла бы оказаться им полезной. Но этот языческий взгляд довольно снисходителен сравнительно с тем, который существовал в Средние века, когда богатство в глазах лучших людей казалось не только презренным, но и преступным. Кошель с деньгами, висящий на шее, является во всех изображениях ада одним из главных указаний на вечное осуждение, а дух бедности чтится с такой же сердечной теплотой и искренней почтительностью, с какой честный рыцарь относился к даме своего сердца и верноподданный – к своей царице. И действительно, нужно обладать известной смелостью, чтоб совсем отделаться от этих чувств и открыто признать их односторонность или ошибочность, что мы принуждены, однако, сделать. Ведь богатство есть, в сущности, просто одна из великих сил, вверенных в руки человека; сила, которой нельзя, правда, завидовать, потому что она редко дает счастье, но которую, тем не менее, нельзя ни презирать, ни отталкивать от себя, так как она – в настоящее время и в нашей стране – является тем более серьезной, что власть богача проявляется не в грудах золота и не в сундуках, наполненных драгоценными камнями, а в массе людей, направляемых на различные отрасли труда и над телом и душой которых богатство, судя по обстоятельствам, имеет или вредное, или благотворное влияние, становясь, таким образом, источником праведности или погибели.

И вот, в силу того, что вы, судя по названию, признаете обширное собрание английских картин тоже за ваше сокровище, т. е. за известную частицу или крупицу действительного богатства нашей страны, я и думаю, что вы, может быть, не без интереса проследите за некоторыми коммерческими вопросами, находящимися в связи с этой особенной формой богатства. Большинство людей выражает удивление по поводу их количества, так как прежде они не имели никакого понятия о накопленном в Англии количестве произведений хорошего искусства; и потому, я надеюсь, далеко небезынтересно будет для вас рассмотреть, какое политико-экономическое значение имеет это накопление, какого рода труд оно представляет собою и как вообще этот труд может быть применен и экономизирован с целью дать наилучшие результаты.

Я попрошу вас несколько набраться терпения, так как, прежде чем рассмотреть специально этот вопрос, мне необходимо коснуться некоторых общеизвестных и установленных пунктов в области политической экономии; хотя я и говорю, что они установлены, тем не менее некоторые из них, и именно те, на которых мне придется особенно останавливаться, далеко не общепризнанны; я не буду тратить времени на подробную защиту их, тем не менее, мне необходимо ясно высказать вам, в какой форме я желаю их рассматривать, и считаю это тем более нужным, что, может быть, часть моих слушателей совсем не интересовалась политической экономией и желает, тем не менее, узнать, как ее принципы могут быть применены к искусству. Поэтому я, с вашего позволения, злоупотреблю вашим терпением и позволю себе вначале коснуться нескольких элементарных положений, а в дальнейшем течении нашего специального исследования изложить и некоторые общие принципы.

Итак, начнемте с одного из этих необходимых трюизмов: экономия государств, как и отдельных хозяйств и личностей, есть искусство правильно управлять работой. Мир так устроен Провидением, что труд человека, правильно примененный, вполне достаточен, чтобы в течение жизни снабжать его не только всем необходимым, но и многими приятными предметами роскоши, предоставляя ему возможность даже наслаждаться длинными промежутками для отдыха и полезного досуга. И труд наций, правильно примененный, вполне достаточен, чтоб снабдить все население хорошей пищей, удобными жилищами, и не только этим, но и доставлять ему хорошее воспитание, предметы роскоши и сокровища искусства, вроде тех, которые в данную минуту окружают вас. Но, в силу тех же законов Провидения и природы, если труд нации или отдельной личности ложно направлен, а тем более если он недостаточен – если нация или отдельный человек ленивы или неразумны, – то появляются страдания и лишения, как раз соответственно степени нерадивости и неразумия, соответственно нежеланию работать или ложному применению труда. Всюду в окружающем вас мире, встречая нужду, несчастие или развращенность нравов, вы смело можете быть уверены, что они являются результатом недостатка в труде или ложного его направления. Явления эти неслучайны, бедствия эти не по воле Провидения; не первородное или прирожденное зло человеческой природы наполняет ваши улицы стенаниями и ваши кладбища – воплями. Нет, все эти бедствия произошли от того, что вместо предусмотрительности явилась безумная трата, вместо трудолюбия – сладострастие, вместо правильной подчиненности – своеволие[1].

В настоящее время мы придаем слову «экономия» то значение, какого оно совсем не имеет. Мы постоянно употребляем его в смысле простого сбережения или сохранения; экономия денег означает сбережение денег, экономия времени – сбережение времени и т. д. Но это совсем варварское употребление этого слова – варварское вдвойне, потому что ему придается то значение, какое оно имеет не на английском языке, а на плохом греческом; втройне даже варварское, так как ему придается значение не английское, а дурное греческое, и притом самое неточное. Экономия означает так же сбережение, как и трату денег. Она означает управление домом, руководством, т. е. как трату, так и сбережение с наибольшей пользой или выгодой и денег, и времени, и всего. В самом простом и ясном смысле экономия, и общественная и частная, означает разумное руководство в трояком смысле, а именно в смысле разумного применения труда, в смысле бережного охранения его продуктов и, наконец, в смысле своевременного и правильного распределения их.

Итак, прежде всего, экономия заключается в разумном применении труда, с целью получить возможно более ценные и прочные вещи: не выращивать овса там, где может расти пшеница, и не украшать тонкими вышивками гнилую материю; затем в тщательном охранении продуктов труда, т. е. в разумном сбережении нашей пшеницы в складах на случай голода и ваших вышивок от моли; и, наконец, в своевременном и правильном распределении продуктов – так, чтоб вы могли немедленно доставлять ваше зерно в те местности, где народ голодает, и ваши вышивки, где народ наряжается, во всем исполняя слова премудрого относительно как царственной жены, так и царственной нации: «Она встает еще ночью и раздает пищу в доме своем и урочное служанкам своим. Она делает себе ковры; виссон и пурпур – одежды ее. Крепость и красота – одежды ее, и весело смотрит она на будущее».

Теперь заметьте, что в этой характеристике вполне совершенного экономиста или доброй домашней хозяйки вы находите обдуманное выражение уравновешенного разделения ее забот между двумя великими группами предметов пользы и блеска: в правой руке – пища и прядиво для жизни и одежды, а в левой – пурпур и шитье для чести и красоты. Любое совершенное хозяйство или правильная национальная экономия узнается по этим двум признакам: всюду, где недостает хоть одного из них, экономия несовершенна. Если преобладает пышность и заботы политикоэконома направлены только на накопление золота и картин или шелка и мрамора, то вы сразу можете решить, что скоро настанет время, когда все эти сокровища погибнут и исчезнут вместе с разорением нации. Если же, наоборот, преобладает элемент пользы и нация презирает заниматься искусствами, создающими предметы красоты и восторга, то не только известная доля ее энергии, предназначенная на проявление себя в этих искусствах, тратится бесполезно, указывая на плохую экономию, но и чувства становятся болезненно извращенными, и низкая жажда накопления ради простого накопления или даже труда ради труда изгоняет всякую отраду и нравственность из жизни нации сильнее и неблагороднее, чем даже расточительность гордости и легкомыслие наслаждения. И точно так же и даже вернее, судить о частной экономии домашнего хозяйства вы можете всегда по тому, насколько в нем польза сопряжена с удовольствием. Вы увидите, что сад мудрой хозяйки красиво соединяет в себе хорошо посаженный огород с душистым цветником; вы увидите, что добрая хозяйка гордится красивыми скатертями и сияющими чистотой полками не меньше, чем сытным обедом и полными кладовыми; и, уважая ее за ее серьезность, вы лучше познаете ее по ее улыбке.

После этих предварительных замечаний я сегодня и в следующий раз займусь больше экономией сада, чем хозяйственного двора. Я попрошу вас рассмотреть вместе со мной те законы, руководясь которыми мы можем лучше разбивать клумбы нашего национального сада и выращивать на них наиболее пышный ряд деревьев, приятных для взора (в разумном смысле), с целью почерпнуть из них подобающие для нас уроки мудрости. Но прежде чем приступить к рассмотрению специально занимающего нас вопроса, позвольте несколько остановиться, чтобы вместе с вами настоять на признании принципа управления или авторитета, который должен служить основой всякой экономии как в деле пользы, так и в деле удовольствия. Несколько минут тому назад я сказал, что труд нации, хорошо направленный и примененный, вполне достаточен, чтоб доставлять всем хорошую пищу, удобный кров, одежду и приятные предметы роскоши. Но хорошее, своевременное и постоянное применение труда составляет все. Когда наши здоровые руки лишены работы, мы не должны дико оглядываться кругом в поисках за каким-нибудь занятием для них. Если вы когда-нибудь чувствуете такую нужду в работе, то это вернейший признак, что все ваше хозяйство не в порядке. Вообразите себе фермершу, к которой в полдень являются две или три ее работницы и заявляют, что им нечего делать, что они не знают, чем им теперь заняться; и представьте себе дальше, что эта жена фермера безнадежно осматривает и свой дом, и свой двор, находящиеся в сильном беспорядке, и, не зная, к какой работе приспособить этих работниц, начинает, наконец, горько сетовать на то, что ей приходится даром кормить их обедом. Вот образец той политической экономии, которую мы слишком часто практикуем в Англии. Не скажете ли вы о такой хозяйке, что она не имеет понятия о своих обязанностях? И не находите ли вы, что при правильном ведении хозяйства хозяйка всегда будет рада иметь несколько свободных рук, готовых помочь ей? Что она всегда тотчас же знает, к какой работе их применить, какую часть завтрашней работы можно с удобством сделать сегодня, какую часть работы будущего месяца можно благоразумно подготовить или какую новую отрасль производства выгодно начать? И что с наступлением вечера, отпуская рабочих на отдых или собрав их для чтения вокруг рабочего стола, она должна быть уверена, что ни одна работница не была утомлена чрезмерным трудом, так как ни одна не оставалась праздной, что все было выполнено, так как все были заняты; что доброта хозяйки содействовала ее сметливости и более легкая работа предоставлена была наиболее слабым, а наиболее трудная – наиболее сильным; что никто не был обесчещен бездеятельностью и ничьи силы не надорваны чрезмерным трудом?

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Радость навеки и ее рыночная цена», автора Джона Рёскина. Данная книга имеет возрастное ограничение 12+, относится к жанрам: «Экономика», «Искусствоведение». Произведение затрагивает такие темы, как «политическая экономия», «точка зрения». Книга «Радость навеки и ее рыночная цена» была издана в 2018 году. Приятного чтения!