Воспоминания из детства. Россия, 70-80-е годы прошлого века. Советский детский сад, школа, каникулы в деревне.

Часть 1. Детство

У меня мама – военный. Ну, не совсем настоящий, а как будто, понарошку. Она в военной части работает. Там только моряки и офицеры – настоящие военные, в форме. А женщины все – они на электронно-вычислительных машинах печатают. И формы у них нет военной. Жалко. Мне форма военная очень нравится. Кители синие, пуговицы блестящие. Кокарды золотые на фуражках. Кортики в специальных сумочках. Кортики – ножики большие. Рукоятки у них широкие, с позолотой. Жалко, что женщинам в военной части форму не дают. И кортики не дают тоже….

Там вообще все смешно очень: моряки есть в военной части, а моря-то и нет. Ага, нету моря совсем! Это же Москва почти. Тут никаких морей не бывает. Речки только разные. И у мамы в военной части – речка маленькая. А моряки думают почему-то, что это – море. Наверное, они и моря не видели никогда. Как же можно море с речкой спутать! А они путают. И Праздник Нептуна всегда устраивают. Глупые такие! Тельняшки снимают, красками себя раскрашивают, короны картонные на голову надевают, и в речку прыгают! Как дети прямо маленькие. Я вот даже в школу еще не хожу, но чтобы вот так – ну, ни за что бы не вымазалась! Стыдно ведь… Зрители сидят, на моряков раскрашенных смотрят, и удивляются. Женщины-то многие, конечно, даже радуются. Почему, интересно, они радуются?

Я люблю, когда мама с работы пешком идет. Через лес Пучковский. Она тогда земляники много приносит. Прямо на веточках. В лесу земляники много, и крупная вся! И мама радостная. А меня уже бабушка из детского садика забрала, и я маму дома жду. И землянику тоже.

Меня мама только отводит в садик, а забирают бабушка и тётки мои. Тетя Валя и тётя Рая. Потому что мама на работе, а потом в Москву едет. Учиться. Ей в институте интересней, чем со мной. А тётки все дома. И им со мной интересней. Они у меня хорошие. Только тётя Валя мне колготы узлом связывает. Чтобы я не бегала много.

Мы раньше с бабушкой и дедушкой жили, на поселке. Там хорошо. Мышей нет. А вот в маминой деревне есть мыши. Спишь в терраске, и слышно, как они за стенкой над ухом бегают. Страшно. Не люблю в деревенской терраске спать. А вот на поселке – люблю. Дом у дедушки большой, финский, красивый такой. Как у Кржемелика и Вахмурки из мультфильма, и внутри – чисто. Яблони в саду растут. Бабушка у меня добрая, клубнику из компота разрешает кушать. Собака там есть – Тобик. На лисичку толстую похож. Рыжий, а лапки коротенькие. Хороший. За просто так не брешет. Так дедушка говорит. Не лает громко, то есть. И тарантас у меня на поселке деревянный. Меня дедушка в нем по саду катает. Там колёса маленькие к деревяшке привинчены. И гнутые перекладинки по бокам. Это ходунки мои раньше были, когда я ходить не умела. А теперь дедушка тарантас смастерил.

Только я однажды в тарантасе этом застряла. Когда уже подросла немножко. Ох, я и испугалась! Ни рук, ни ног вытащить не могла! Я тогда громко очень кричала. От страха. Даже соседи заволновались, что это с ребенком случилось. А всего-то я просто выросла! И мы в квартиру переехали, в Академгородок, на Пионерскую. Мама в институте работала, и ей квартиру от института дали. За то, что она там работает.

Квартира наша удобная, на первом этаже. Не надо по лестнице подниматься. В кухне – подвал большой. Здесь раньше фотограф жил, и фотографии в подполе проявлял. Ну, делал фотографии, то есть. Из фотоаппарата на бумагу. Интересно очень и здорово! Мой папа тоже фотографии делает. Лоточки у него красивые, прозрачные. Оранжевый и красный. Там вода налита. Пинцетики металлические, блестящие, рядом лежат. И баночки круглые разные, где опасные химикаты, проявитель и закрепитель называются. И мне трогать нельзя. У нас большой фотоувеличитель в подполе стоит. Кувшин длинный. Как в магазине «Соки-воды», только другой. Из железа, и серебристый весь.

Свет в ванной нельзя включать, когда мы с папой фотографии делаем. Иначе пленка засветится. И не получится ничего. Люблю смотреть, как папа пустые листочки в воду кладет, и на них картинки появляются. Вот Тобик, вот я с бабушкой, вот мама идет. Потом картинки на большой прозрачный лист из плексигласа наклеивать надо. И скалкой специальной резиновой по ним катать. Чтобы вода ушла, и фотографии высыхали быстрее. А потом фотографии с плексигласа собрать надо, и под тяжелый пресс положить. Чтобы выпрямить. Потому что сгибаются сильно. Очень мне интересно фотографии с папой делать. Жалко, спать пора. Завтра – в садик.

У нашей группы веранда на дорогу выходит, на улицу Юбилейная. Садик новый, красивый такой весь. Здесь у всех детей мамы и папы в институте работают, где мама моя. Сначала я в ясли старые ходила. Одноэтажные совсем, и яблони вокруг насажены. И запах молочной каши стоит. Только эти ясли я не помню вовсе. Я маленькая была. Всего один годик. Мама говорит, я ревела всегда и капризничала. Не хотела потому что рано утром из дома в ясли уходить. И почему не хотела, интересно? У нас и воспитатели были хорошие, Таисия Александровна и Анна Ивановна. И нянечки добрые. Они с нами из яслей в старый садик перешли, рядом. Но, конечно, новый садик, на Юбилейной, намного лучше!

Хотя однажды зимой у меня здесь санки украли. Новые совсем, со спинкой. А оставили нам старые какие-то, без спинки. Обидно очень. Ну, зимой вообще не весело. Холодно потому что. И валенки в сугробах застревают, если на горке играешь. Дворники специально горки снежные около подъезда наваливают, и здорово забираться, кто выше. А валенки – на вырост, и в снегу застревают. Глубоко очень, не достать. Домой босиком, в одних носках идти приходится. Мама ругается сильно. А папа идет валенки искать.

Зимой я люблю на посёлок к бабушке и дедушке ездить. На санках. Дедушка горку в саду заливает. И я в большом белом тазу скатываюсь далеко-далеко, до Тобиковой будки. Тобик меня обнюхивает и хвостом виляет. Обратно домой папа мешок картошки везет. И банки с огурцами солёными и капустой. На моих санках. А я тоже на санках хочу. Потому что – в горку. И идти неудобно. Взрослым-то хорошо. Они вон, оденутся, как хотят. Пальто какое-нибудь, сапоги…И идут себе в горочку легко. А тут тебе и валенки с галошами, и три кофты, и шуба каракулевая на вырост в ногах путается. Платок из-под шапки на глаза лезет. Никакого удобства же! Мой папа добрый. Он меня всегда на санки сажает, если я долго очень ною. На санках – здорово. Мешок с картошкой неудобный, конечно. Зато я банки придерживаю, чтобы не упали вдруг. А мама – вот барыня какая – ничего не делает. Просто так себе идет, гуляет. Даже папе не поможет никогда.

Однажды зимой мы по речке замерзшей гуляли. Из маминой деревни в Академгородок пешком возвращались. По речке прямо шли. Подо льдом водоросли видно, и воду с белыми пузырьками. Красиво очень. Только мама зачем-то начала каблуками своими по льду стучать. И лед гудеть начал страшно. И трещать даже. Я быстрее на берег убежала. Зачем мама каблуками стучала? Не пойду больше по речке гулять.

Но больше всего я весну, конечно, люблю. Потому что лужа большая около дома появляется, и там – камешки разноцветные всегда. Я куртку легкую надеваю, оранжевую, блестящую, и камешки в карманы собираю. Очень люблю камешки собирать. И одеваться тепло не надо.

И лето тоже люблю, конечно. Меня тогда раньше из садика забирают. Мы после сна выходим на участок гулять – а уже и «Запорожец» дяди Ванин стоит, и папа идет за мной на веранду. Мне так радостно! Никого на машине из садика не забирают, все рядом живут. А меня – забирают. Я, конечно, тоже рядом живу. Но мы по важным делам едем. Мы едем в Пучково, маму с работы встречать. Из военной части. Мама на служебном автобусе из части едет. А мы на Солнечной теперь живем, в квартире новой, трехкомнатной. Далеко. Люблю в лесу пучковском орехи собирать. И грибы с ягодами. А дядя Ваня на машине как раз из деревни возвращается. Он там отдыхает, у речки в машине сидит. Ходить потому что не может. А потом за мной в садик с папой заезжает.

Мы в Пучково около дороги в сторону сворачиваем, когда маму ждем. Чтобы пылью не дышать. А дышать полезным лесным кислородом. И на природу любоваться. На сосенки молодые, березки, орешник. В августе всегда орехов много. Мы с папой большие сумки набираем, пока мамин автобус не подъехал. Только в лесу аккуратным надо быть. Потому что много вредных насекомых летает. И живут они стаями в кочках и валежниках. Вот, например, когда-то давно лес убирали, и ветки сухие навалили очень аккуратно, в кучу. Мы с папой через кучу полезли, а там – шершни! Осы толстые, страшные, в полоску. Мы, конечно, с папой и не знали. Мы за орехами полезли. Хорошо, что папа мой быстрый очень. Он меня под мышку схватил, через валежник перепрыгнул, и к машине нашей побежал. Я шершней и рассмотреть не успела. Только слышала, как они гудели. Страшно. Не люблю насекомых. Зачем они все в лесу селятся? Специально, что ли?

А лес я люблю. Особенно если веток нет, которые по носу попадают. И старых деревьев нет поваленных. У мамы в военной части хороший лес. Чистый. И белых грибов – море. За час можно три ведра набрать. Это даже если старые не срезать. А только молодые, крепкие. Мама молодец, что здесь теперь работает. Она, как квартиру новую в институте получила, так сразу сюда, в военную часть, работать и ушла. Что ей там, в институте этом? А здесь – офицеры все в красивой форме…. Я бы тоже ушла бы!

А бабушка моя в институте осталась работать. И дедушка тоже. Бабушка меня к себе на работу после садика часто забирает, в лабораторию космических исследований. Здесь почти все женщины – бабушки. Только не старые еще. И на машинке печатной печатать разрешают. Клавиши у машинки круглые, и буквы стерты. Но стучит она здорово. Люблю на машинке печатать! Когда вырасту, на такой же буду работать.

А дедушка у меня в другом здании работает. Не знаю, в каком. Он вообще всегда в экспедиции за границу уплывает. На китобое. Китобой – корабль такой, с него рыбаки китов огромных в море ловят. И в трюмы складывают. А на палубе приборы научные стоят. В ящичках специальных. И дедушка за приборами следит. Они потому что волны в воздухе ловят. А какие в воздухе волны-то? Волны на воде только бывают.

Мой дедушка хозяйственный. Он много вещей красивых иностранных из экспедиций привозит. Ковры, скатерти разные. Заграничные, пушистые такие, бархатные. С пастухами и пастушками, и цветов на них много. Очень они замечательные! Люблю их руками гладить. Еще кораллы под телевизором в тумбочке стоят. Тоже из моря. Белые, колючие, высохшие. И клык моржовый с картинкой. Пингвин нарисован. Так рыбаки делают, когда время есть свободное. Картинки на клыках моржовых рисуют. А мне моржей жалко. И китов жалко тоже.

Еще я пилить на посёлке люблю. И гвозди забивать. Только мне не дают. Меня бабушка вышивать учит. Она красиво вышивать умеет, гладью называется. Салфеточки у неё, а на них фиалки вышиты. Как настоящие! А я только крестиком вышиваю. Не очень красиво.

У дедушки на поселке кроликов много. И свинка Машка есть. Большая, глупая очень. Всегда в грязи зачем-то роется. Пятачок вечно черный. И уши смешно болтаются, если по саду бегает. Она к Тобику любит приставать. Тобик – уставший, и спит всегда. Около будки своей, в саду. Там тенёчек приятный, и травой пахнет свежей. Машка глупая вокруг него ходит, и пятачком зачем-то толкает. А Тобик старенький, ему и волноваться уже не интересно. Он и не просыпается.

А кролики у дедушки в сарае живут. В клетках с сеном. И поилки на дверцы прикручены. Кролики – серые и черные. Мне черные больше нравятся. Они пушистые, но всех боятся. Дедушка маленьких крольчат за уши берет и мне на руки сажает. Их только за уши брать можно. Иначе оцарапают. У них когти острые – ого-го! А мне одной нельзя в сарай заходить. Там яма глубокая, деревяшками накрыта. Погреб раньше был. Давно еще, при старых хозяевах, когда дедушка с бабушкой молодые были. Они тогда старый дом купили, и новый на его месте построили. У меня вообще все бабушки с дедушками молодцы. У всех дома построены. И хозяйство есть.

Я тоже очень хозяйственная. В садике всегда много интересного на участке нахожу. Камешки красивые, бусинки разные. И у мальчишек наших вымениваю всякие вещи полезные. Вот один мальчик, например, принес в садик кольцо мамино. Золотое. С рубином. Он его, конечно, другой девочке принес. Но я мальчику мандаринку отдала, и он колечко мне подарил. Только воспитательница кольцо отобрала потом. Потому что мальчик без спроса взял. Обидно очень. Зато я его носила весь день. Ни у кого такого не было, а у меня – было.

Мне многие мальчики камешки драгоценные из дома приносят. Я их прошу, они и приносят. Однажды я камешек в нос случайно засунула. Во время «тихого часа». Я, конечно, не специально. Я посмотреть хотела, поместится он в носу, или нет. Он и провалился глубоко. Воспитательницы испугались сразу, что у меня кровь носом идет. Когда я камешек пыталась обратно выковырять.

Еще люблю, когда в садике на обед – компот с ягодами. Мы косточки берем, и в туалете сандаликами раскалываем. Потому что у сандаликов каблучки тяжеленные, из камня сделаны. Хорошо косточки раскалывают. А серединки мы кушаем. Вкусно очень. И гренки мне белые нравятся. Когда не в супе, а сухие еще. Меня однажды позже всех из садика забирали, и я плакала. Потому что на улице – темно, все дети дома уже, а за мной не идет никто! Мне страшно было и одиноко. Вдруг не заберут вовсе??? Вдруг про меня дома забыли? Вдруг мама теперь только брата младшего любит? Я плакала, и нянечка мне все гренки белые отдала. Целую тарелку! И я всё съела.

Однажды нам сказали пижамы теплые в садик принести. И шапки с ушами, завязывались чтобы. Потому что в группе на «тихий час» окна будут открывать, а на улице – зима. «Закаливание» называется. Я совсем тогда и не замерзла. Только нос замерз сильно.

Мне в садике больше всего физкультурный зал нравится. Где обручи лежат, погремушки большие, мячики разноцветные. И мешочки черные с песком. Маленькие, мягкие такие. Мы мешочки бросаем, кто дальше забросит, соревнования, как будто. А еще здесь пианино есть. Клавиши забавно проваливаются, если играет кто. Мы под музыку по залу маршируем. Люблю по залу маршировать. И музыку тоже люблю очень. У меня в группе друг есть, Серёжа Черток. Талантливый, в музыкальную школу ходит. На пианино играет красиво. «В траве сидел кузнечик» и «Кошачий вальс» тоже. Мне очень нравится, как Сережа на пианино играет, когда воспитателям по делам отойти надо. Сережа у нас вообще молодец. Красивый, и меня всегда слушается. Мы с ним, наверное, поженимся.

Утренники в саду тоже часто бывают. Когда Новый год, или Восьмое марта наступило. Мы для гостей выступаем. Гости все – наши мамы и бабушки. Они в зал приходят, и сидят в шапках, любуются, как мы стихи читаем. Я на Новый год обязательно всегда выступаю. Потому что стихи лучше всех рассказываю. Сначала я Снежинкой была, и мама мне платье для выступления сшила, с мишурой блестящей. В магазинах потому что костюмов нарядных не продают совсем. Потом я Лисичкой была. Здесь костюм готовый дали. А потом два года я Снегурочку изображала. Потому что волосы белые. Мне мама тоже костюмы сшила. Красивые, как покупные. Один – тёмно-синий, бархатный. Шапочка, платье и сапожки. Мама вату накрахмалила, и по краям платья приклеила. Второй костюм – голубого цвета. Тоже с мишурой. Только из атласа, блестящий. И у меня там сапожки на чешки не налезали. А потом мама костюмы отдала куда-то! Не знаю, кому. Жалко очень! Они же мои были, она мне их шила… Мама у меня молодец. Юбку Матрешки мне однажды сделала. Красную, в белый горошек. Для «Танца Неваляшек». Это где «мы – милашки, куклы-неваляшки, яркие рубашки». Но тоже потом отдала…. Такая она нехозяйственная!

Зато, когда всех на прививки отправляли, мама не разрешила мне прививки делать. Потому что – аллергия. И прививки делать нельзя. Мы к врачам специальным ездили. В Москву. И врачи нам сказали обязательно переехать в Крым жить. Там у меня все будет хорошо, и аллергия пройдет. Но мама не хочет переезжать. Потому что у нее здесь дом, деревня, тётки все, дядя Ваня на колясочке… Как же она переедет-то? А я потерплю.

И кот у нас дома живет, Кузя. Старый, и глаза одного нет. Потому что с другими котами драться любит, и глаз ему выцарапали. Там теперь такая дыра страшная!

А на поселке котов нет. Были когда-то давно, а теперь нет. Потому что у дедушки – астма. Это у него после войны. Он разведчиком был, и много нервничал. От этого всегда астма бывает. И пальцев двух на руке у дедушки нет. Оторвало один раз, когда он через линию фронта переходил. И дедушку тогда домой сразу отправили, потому что без пальцев в разведчики не берут уже.

Бабушка моя тоже на фронте была. Только не далеко, а здесь, под Москвой. Она из зениток по самолетам стреляла. У нас и фотографии есть. Дедушка – в форме, красивый такой. Как артист иностранный. Высокий, и нос прямой. И глаза голубые. И бабушка в форме – тоже красивая. У неё глаза большие, черные-пречерные, будто там ночь. И волосы черные, кудрявые. А лицо – белое. Поэтому папа мой красивый родился. И я красивая тоже. А у мамы моей нос очень большой. У тёток всех носы нормальные, а у мамы – большой почему-то…

К дедушке на поселок брат иногда приезжает, тоже дедушка. Он – поп. В церкви работает. На Демиса Руcсоса похож. Заросший весь, косматый. У него одна жена старая, а другие молодые все. Послушницы называются. Он с каждой послушницей по очереди в гости к дедушке приезжает. И мама моя с ним много разговаривает. Хочет как-то покреститься. Не знаю, что это. Наверное, хочет, чтобы у неё тоже много мужей было. А как же папа мой? Не хочу, чтобы мама крестилась. Ну это все! Потому что дедушка Боря, поп, даже и не воевал совсем. Представляете? Все воевали с немцами, а он – нет! Он на священника учился! Трус какой.

А мой дедушка – не трус. Он в детстве из дома сбежал. От родителей своих, из Вязьмы. На Балтийское море сбежал, в училище мореходное. Чтобы моряком стать. На корабле служил, «Азимут» называется. Только корабль утонул почему-то. Дедушка, конечно, живой остался. Но испугался очень. И в разведчики ушел.