Цитаты из книг автора «Генрих Кранц»

Глупышка, она полагает, что муж и жена одна сатана. Как бы не так. Сатана-то одна, но живет она в душе кого-то из двух.

Эльза помнит, с чего все начиналось. Как приходилось закрепляться на каждой ступеньке. Как ее сбрасывали. Она все помнит, но никогда не вспоминает. Между ней и ее прошлым воздвигнута стена. Ровная, гладкая. Кирпич к кирпичику. Ничему не просочиться. Стена сложена из дорогих вещей. Из поездок на зарубежные курорты. Из пластиковых карт. Из скупых строк информационных сообщений. Из новых друзей…

Мысли текли медленно, как сгущенное молоко. И первым делом в голове возникал вопрос: что делать со внезапно свалившимся на него чудом – с волшебным брелоком? Ведь он теперь один из немногих на земле людей, которые понимают язык машин!

Что такое приоритеты, Лешкин уже хорошо знал. Это к примеру, если ты приходишь из школы, то первым делом должен поесть, потом сделать уроки, а уже потом идти гулять. Но Лешкин считал, что кое-что можно поменять местами: например, поесть, погулять, а уже потом сделать уроки.

Я уже давно понял, в чем разница между женщинами различного достатка. Вовсе не в стоимости их нарядов. Стоимость нарядов может быть как раз одинаковой. Разница в последовательности, с какой эти наряды надеты. У бедной самая дорогая вещь будет надета сверху, будь то шуба, свитер или пиджак. И только у богатых последовательность наоборот: чем ближе к телу, тем лучше. Богатые женщины похожи на города инков. Чем ближе к центру, тем пышнее, роскошнее становятся они. Или на литературу времен застоя : самое лучшее в стол, поближе к сердцу. А напоказ – усредненное, стандартное…

Как говорит Артур Сергеевич, ей есть за что умирать. А мне не за что жить. Та профессия, которой я успешно овладевала в течении четырех лет, как раз приносит мне ежемесячную прибыль, сопоставимую с надбавкой Казимиры Львовны. Профессия называется – актер драматического театра.

На табло вечности счет был в пользу живых. Хотя смерть уже перешла на его половину поля. А ведь совсем недавно в заупокойном чине он писал только имя отца, деда, да тети Аллы. Все остальные были живы. Казалось, так будет всегда. Но нет – имена из списка живых постепенно перекочуют в список умерших. Однажды чья-то рука в этот бесконечный панегерик впишет и его имя – «р. б. Андрей».

И как ему казалось, понял, чем красота славянских женщин в своем большинстве превосходит красоту уроженок Европы. Европейки красоту в себе задушили. Долг, жажда независимости, стремление к борьбе, прежде всего, внутренней, повлияла на женскую красоту больше, чем суровый климат отечества на красоту славянок. Переделка внутреннего мира не могла не сказаться на красоте внешней.