Карен Бликсен — датская баронесса и писатель. В первой трети двадцатого века ей довелось жить в Африке и управлять кофейной плантацией. Об этом интереснейшем опыте Карен и рассказала в автобиографической книге "Из Африки".
Но мне кажется, что по-настоящему автобиографической эту книгу можно назвать с трудом, потому что в ней рассказывается не столько о самой Карен Бликсен, сколько об Африке, этом удивительном континенте, и не менее удивительных и загадочных его жителях, которых европейцам так непросто понять.
Проще всего решить, что африканцы тупые дикари и понимать там нечего. Именно такие взгляды господствовали в то время. Но Карен Бликсен не относится к подобным "цивилизованным цивилизаторам". Она не просто наблюдательна, её взгляд глубок и уважителен, а ещё — ироничен. Но, что особенно подкупает, эта ирония направлена в первую очередь на себя.
"Во время сафари и в процессе работы на ферме мое знакомство с африканцами постепенно перерастало в тесные, товарищеские отношения. Мы были добрыми друзьями. Я смирилась с тем фактом, что никогда до конца не узнаю и не пойму их, а они знают меня как облупленную и заранее угадывают, какие решения я приму, когда я еще ни на чем не остановилась."
"Положиться на их правдивость было невозможно, зато искренности им было не занимать."
"Тот, кто уловил ритм Африки, понимает, что им насыщена вся ее музыка. Уроки, преподнесенные мне дикими зверями, помогали моему общению с местными жителями."
"Понять африканцев было нелегкой задачей. Они обладали тонким слухом и умели исчезать, как дым; напуганные вами, они за долю секунды уходили в собственный мир, подобно диким животным, которые при любом вашем резком движении пропадают из виду, словно их и не было рядом. От африканца невозможно добиться прямого ответа, пока вы не познакомитесь с ним самым тесным образом. Даже на прямой вопрос: «Сколько у тебя коров?» он умудрялся отвечать уклончиво: «Столько, сколько я говорил вчера». Европейцы не терпят подобных ответов, однако и африканцы, видимо, не терпят подобных вопросов. Если оказывать на них давление, пытаясь добиться объяснения их поведения, они отступают, сколько хватает сил, а потом прибегают к фантастическому и гротескному юмору, окончательно сбивающему вас с толку. Даже малолетние детишки в подобных ситуациях обнаруживают смекалку давних игроков в покер, которые не возражают, когда вы переоцениваете или недооцениваете карты у них на руках, лишь бы вы не знали в точности, что это за карты."
Пожалуй, единственным недостатком романа является его аннотация, вводящая читателей в заблуждение, но это, разумеется, вина не Карен Бликсен, а наших издателей. Аннотация явно написана человеком, который даже не открывал роман "Из Африки", а, вероятно, смотрел одноимённый фильм.
В фильме, насколько я понимаю, фокус внимания смещён на личную жизнь Карен Бликсен, на её отношения с мужем, разрыв с ним и роман с английским аристократом и искателем приключений Денисом Финч-Хаттоном.
В книге же муж Карен упоминается один раз и то вскользь. О Денисе Финч-Хаттоне написано куда больше, но о том, какие отношения (помимо дружбы) связывали его с Карен, можно лишь догадываться и считывать между строк.
В своём романе Карен Бликсен не собиралась исповедоваться и выставлять напоказ свои сокровенные чувства и отношения с мужчинами, она хотела — и написала! — прекрасную книгу об Африке и всех, кто её населяет.
"Неоднократно доводилось мне наблюдать за шествием по равнине жирафов с их причудливой, ни на что не похожей, какой-то растительной грацией, вынуждающей сравнивать их с семейством редких длинностебельных цветков-гигантов крапчатой окраски, почему-то снявшимся с места."
"Все африканцы наделены природной хитринкой и радуются, когда что-то идет не так, чего европейцы совершенно не выносят. Каманте довел это свойство до совершенства, дополнив его самоиронией: собственные неудачи доставляли ему не меньше удовольствия, чем оплошности посторонних.
Аналогичное умонастроение я усматривала у старых африканок, прожаренных бесчисленными кострами, мятых судьбой и умеющих видеть в ней иронию и приветствовать ее удары, как дружеское похлопывание близкого человека."
"Однажды не пролились дожди. Это такой страх, такое грандиозное событие, что тот, кто его застал, никогда не забудет. Спустя годы, расставшись с Африкой и живя в северной стране с влажным климатом, такой человек вскочит среди ночи при звуке начавшегося ливня и прошепчет спросонья: «Наконец-то!»"
Перед нами настоящая ода Африке — удивительно красочная, поэтичная, наполненная мягким юмором и столь же мягким драматизмом. Здесь драма не выставляет себя на передний план, в ней нет пафоса и стремления выжать из читателей слёзы любой ценой. Драма проходит рядом, тихо и ненавязчиво вплетаясь в изумительные описания, в рассказы о коренных жителях континента, в поэзию самой жизни, которая неотделима от смерти.
"В своем письме за номером три Каманте демонстрирует пример лести, на которую способен только африканец. Он пишет:
«Напиши нам и скажи когда вернешься. Мы думаем ты возвращаешься. Потому что почему? Мы думаем ты никогда не можешь нас позабыть. Потому что почему? Мы думаем ты все помнишь наше лицо и нас по имени».
Белый человек, пожелав сделать вам приятное, написал бы: «Никак не могу тебя забыть». Африканец же говорит: «Мы думаем, что ты никогда не сможешь забыть нас»."
И Каманте, конечно, прав! Карен никогда не забудет тех, с кем свела её судьба. А благодаря её книге, о них будем помнить и мы. О них и об этом трепетном соприкосновении с поразительной жизнью, так непохожей на нашу, такой яркой и, к несчастью, уже почти полностью утраченной…
"Пейзажи тех мест и тамошняя жизнь до краев насыщены воздухом. Вспоминая африканские нагорья, ловишь себя на поразительном ощущении, что какое-то время парила в воздухе, а не ходила по земле. Небеса там почти всегда сохраняли бледно-голубой или бледно-лиловый цвет, с величественными, но невесомыми, беспрерывно меняющими форму облаками, выстраивающимися в грандиозные башни или скользящими за горизонт; однако небо всегда оставалось залито лазурным свечением, благодаря чему цепочки гор и стена джунглей приобретали свежую темно-синюю окраску. В разгар дня небо светилось и полыхало; от него, как от бегущей воды, волнами расходились лучи, заставлявшие двоиться все предметы и рождавшие величественную фата-моргану. На этих возвышенностях легко дышится, душа наполняется уверенностью и легкостью. Человек просыпается там утром с мыслью: «Именно здесь мое место»."
