Отзывы на книги автора «Николай Добролюбов»

Признаюсь, мне ещё только предстоит полюбить критическую литературу. И первый шаг в этом направлении уже сделан: мне понравилось! А ведь приступала с опаской: Ведь почует, старик, что какой-то дилетант читает его мудрые строки, и восстанет, и отлупит пером по носу!
Написано очень понятно и живо, как сам роман. Сперва автор убеждает, что Гончаров пишет не длинно и скучно, а подробно и обстоятельно:

"...не только писание письма Обломовым, но и качество бумаги и чернил в письме старосты к нему - все приведено и изображено с полной отчетливостью и рельефностью. Автор не может пройти мимоходом даже какого-нибудь барона фон Лангвагена, не играющего никакой роли в романе; и о бароне напишет он целую прекрасную страницу, и написал бы две и четыре, если бы не успел исчерпать его на одной".

Далее Добролюбов высказывает точку зрения, полностью согласующейся с моей: писатель не обязан в каждой строчке развлекать или обличать. Он может просто предлагать интересную ему беседу, а читатель вправе поддерживать её или нет.

"Многим не нравится спокойное отношение поэта к действительности, и они готовы тотчас же произнести резкий приговор о несимпатичности такого таланта. Мы понимаем естественность подобного приговора и, может быть, сами не чужды желания, чтобы автор побольше раздражал наши чувства, посильнее увлекал нас. Но мы сознаем, что желание это - несколько обломовское, происходящее от наклонности иметь постоянно руководителей, даже в чувствах".

Браво! Но уже пора заняться и Обломовым. Добролюбов тоже так думает, и приступает к делу. Скоро становится ясным, что Обломов ему совершенно не нравится. И как человек или персонаж, и как общественное явление. В статье анализируются причины возникновения феномена обломовщины, его предпосылки и распространение.

"Обломов... не привык делать что-нибудь, следовательно, не может хорошенько определить, что он может сделать и чего нет, - следовательно, не может и серьезно, деятельно захотеть чего-нибудь... Его желания являются только в форме: "а хорошо бы, если бы вот это сделалось".

Добролюбов с беспощадной насмешкой резюмирует смысл жизни и её назначение у обломовца:

"Обломовцы очень просто понимали ее, "как идеал покоя и бездействия, нарушаемого по временам разными неприятными случайностями, как-то: болезнями, убытками, ссорами и, между прочим, трудом. Они сносили труд, как наказание, наложенное еще на праотцев наших, но любить не могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным"

Невольно вспоминается старый анекдот об одном покойнике, который на том свете, насладившись покоем и совершенством, захотел что-нибудь толковое поделать, но труд в загробном царстве невозможен. "Тогда я хочу в ад!" - возмущается душа, и ей отвечают: "А ты, по-твоему, где?"
Во времена Добролюбова, впрочем, эту шутку ещё не придумали. Зато написали немало отличных романов, где (ещё до героя Гончарова) немало обломовых. Онегин - Обломов, Печорин, Рудин и ещё несколько известных героев своего времени - обломовы, обломовы... Каждый на свой уникальный лад. Подробности - в статье.
Добролюбов совершенно отказывает герою Гончарова в порядочности и положительных свойствах.

"Он не поклонится идолу зла! Да ведь почему это? Потому, что ему лень встать с дивана. А стащите его, поставьте на колени перед этим идолом: он не в силах будет встать".

В этом я несогласна с великим литературоведом. Впрочем, в ближайшее время у меня в планах Дружинин, у того, кажется, имеются хорошие аргументы в пользу Обломова. Так что позволю двум гениальным критикам спорить между собой, а сама расположусь в партере, с попкорном.
Мелочно отобрала ползвезды за то, что Добролюбов отказывает рассудочным женщинам сперва в самом существовании (под предлогом того, что он сам таких не встречал), а потом и в преданности: утверждает, что ̶С̶о̶ф̶ь̶я̶ Ольга бросит и Штольца, как только тот её разочарует.
Забавно! Добролюбов, как и я, верит в продолжение хода сюжета после того, как писатель положил перо!

Заслуженно знаменитая работа Николая Александровича Добролюбова. Собственно название – пропуск в вечность для самого автора. Ключик к двери в бессметрие.
Миллиарды написанных статей, отзывов и частных кухонных мнений. Неужто есть что добавить? Ну, надежды юношей питают, а чё бы и не попробовать? Хоть и не юноша давно.
Перво-наперво – работа стоит усилий по её прочтению. Текст – да везде. Без всяких там «Контент убран из публичного просмотра по требованию правообладателя». Правообладатель – весь российский народ. А также и другие.
В отзыве на «Грозу» я уже писал, что не согласен с основным посылом работы: постепенным появлением «новых людей», накануне великих преобразований середины XIX века. Когда, по вековой русской традиции, не менять что-то, покусившись на стабильность, было уже нельзя. На мой скромный взгляд, случившееся в «Грозе» никак не свидетельствует о главной мысли Добролюбова – появлению нового типа русского человека. Человека бунтующего, восстающего против «порядка».
Собственно говоря, Добролюбов и сам говорить о «незрелости», неразбуженности Катерины как личности. Личности взрослой. Поэтому-то и представляется главный добролюбовский тезис надуманным. По тем или иным основаниям появившимся.
Откуда выражение: нет ничего нового под Солнцем? И речь не о бесконечном цикле явлений, бывших «с самого начала времен». Речь о том, что так называемое новое – это вечно присутствующее в настоящем потенциально новое. Потенциально – означает метаморфозу, перерождение и обретение, появление новых черт в уже существующем. Так называемое новое – явленное тогда и потому, когда и где есть условия для манифестации.
Ещё раз: я не говорю о дихотомии, бинарной оппозиции типа «новое-старое», «прогрессивное-консервативное» и т.д. Я говорю о реализации имманетного, сущностного для любой системы в тот момент, в тот период, когда внешние условия позволяют осуществлению трансформации.
Например. Катерина. В чём её «новизна» по Добролюбову? В готовности и реализации «бунта». Против вековых устоев – по версии сторонников вечной стабильности. За справедливое настоящее с человеческим лицом. – по версии «типичных представителей» иного лагеря. Кто прав? Ну, как вариант – история рассудит. Как вариант кухонно-вагонных споров – каждый имеет право на свою точку зрения. То есть правду. Что нам со всего этого? На самом деле – очень много.
За несовпадение мнения автора с главным мнением можно было и в психушке оказаться. Или оказаться нерукопожатным. Или – невыездным. Что объединяет эти три варианта, которые, естественно, не исчерпываются высказанным. Глупость, простая человеческая глупость. Дающая представление о бесконечности. Почему? Потому что истина, вообще-то – бесстрастна. То есть свободна от пристрастий. Чего не было нигде и никогда. Всё так! Но почему бы не начать сегодня? Новую страничку? Ровного, а значит, максимально возможно объективного взгляда на себя? Тем более – на прошлое! Вбросы, осуществляемые во все времена и во всех обществах о колбасе за 2 рубля, ничего другого не имеют кроме единственной содержательной нагрузки: отвлечение общественного мнения. Вернемся к Добролюбову.
Его взгляд на «Русь традиционную» виден из названия. Среда, условия – нечеловеческие. А потому и спрашивать с людей, ну, как бы бесчеловечно. Социалисты в последующие врема, ох как оторвутся по этому поводу! Вплоть до вывода о необходимости социалистической революции. Поскольку русские социалисты знали русского человека, то правильно полагали: белая кость Российской империи доведет всё до абсурда, как и белая кость Империи Советской (хотя я не считаю мою Родину – СССР – империей), а потому иначе как через революцию в России поправить ничего нельзя.
А далее пытливая разночинская мысль пошла: «писать контора»! А что оставалось делать «новым людям», которым люди не совсем новые не давали никаких шансов на попадание в социальный лифт? Идущему наверх. А не по тропинке вниз – от дома Кабанихи к Волге. По которой и двигались Катерина с Борисом. Тот же Николай Александрович пишет о причине необходимости существования кучи второстепенных и совсем ничтожных персонажей в пьесе. По причине наведения контраста на главных действующих лиц драмы. Инертная темная масса, от которой и Катерина не свободна. Она лишь – не осознанный порыв «против».
Добролюбов здорово и глубоко анализирует многие и многие стороны русской жизни, бытия, переходящего в быт. Тенденциозно? Ровно настолько, насколько тенденциозна любая собственная точка зрения. Между тем его собственная точка зрения глубоко патриотична. Например, он выступает против пресловутой «широкой натуры» русского человека, которому пытаются приписать, присвоить произвол как национальную черту; «плутовство и хитрость тоже хотели узаконить в русском народе под названием сметливости и лукавства».
Всё понимал Николай Александрович, всё понимал! К чему ведет вечная жажда стабильности – тоже понимал. Что пишет об Атлантах «темного царства»: «…для самой Кабановой и для той старины, которую она защищает, гораздо выгоднее было бы отказаться от некоторых пустых форм и сделать частные уступки, чтобы удержать сущность дела». Не, не будет этого ни в годы написания и «Грозы» и «Луча», не будет этого в России никогда. Всё доведем до ручки, до абсурда, до собственной противоположности и вырождения, а потом уж по совершеннейшей необходимости примемся за перемены. Карма такая.
А что же с русским национальным характером? Точнее – с сильным характером? «Он сосредоточенно-решителен, неуклонно верен чутью естественной правды, исполнен веры в новые идеалы и самоотвержен, в том смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь при тех началах, которые ему противны».
В отзыве на «Грозу» есть там такая главка Сцилла и Харибда – вечный зов человеческого естества и супружеского долга. И писал я там про неразрешимость вопроса сего. А что НА?
Закончатся эти самые сделки ровно тогда, когда неправильные общественные понятия будут «выгнаны из общества, пока полная гармония идей и потребностей природы не восстановлена в человеческом существе, до тех пор подобные сделки неизбежны». Пройдет немного времени, и другие горячие русские мальчики начнут железной рукой устанавливать указанную Добролюбовым гармонию в русскую жизнь. Железной – русские не умеют иначе. Как там у Пруткова: «Коль любить, так…» Во-во!
Идеи Добролюбова, повторюсь, не пропали втуне. Весь XX век был освещен ими. Вина ли в этом НА? Ничуть! Так случилось. Важно, имхо, что в своё время был человек-мыслитель, властелин умов, который сумел сформулировать и выразить состояние русского ума. На то время, так, как сумел. И искренне веря в то, что исповедовал.

"Какой светильник разума угас! Какое сердце битья перестало!"

- этими словами отозвался сторонник Добролюбова - Н.А.Некрасов на смерть критика. И если бы не подкосивший молодого Добролюбова туберкулёз, пророческими оказались бы следующие некрасовские строки:

Ему судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.

"Не жизнь идет по литературным теориям, а литература изменяется сообразно с направлением жизни"

- убеждает Добролюбов и горько усмехается над романом Гончарова:

"Мы еще по-прежнему Обломовы."

Презрением к белоручкам и тунеядцам, к пустой болтовне, дворянскому либерализму, пропитана данная статья - статья хлёсткая, меткая, получившая признание в широких кругах читателей. Даже Гончаров, далекий от политических позиций «Современника», оценил критический талант Добролюбова высоко и признал, что он написал

"...отличную статью, где очень полно и широко разобрал обломовщину.... Такого сочувствия и эстетического анализа я от него не ожидал, воображая его гораздо суше".

Если я вижу теперь помещика, толкующего о правах человечества и о необходимости развития личности, – я уже с первых слов его знаю, что это Обломов.
Если встречаю чиновника, жалующегося на запутанность и обременительность делопроизводства, он – Обломов.
Если слышу от офицера жалобы на утомительность парадов и смелые рассуждения о бесполезности тихого шага и т. п., я не сомневаюсь, что он – Обломов.
Когда я читаю в журналах либеральные выходки против злоупотреблений и радость о том, что наконец сделано то, чего мы давно надеялись и желали, – я думаю, что это все пишут из Обломовки.
Когда я нахожусь в кружке образованных людей, горячо сочувствующих нуждам человечества и в течение многих лет с неуменьшающимся жаром рассказывающих все те же самые случаи (а иногда и новые) о взяточниках, о притеснениях, о беззакониях всякого рода, – я невольно чувствую, что я перешел в старую Обломовку.
Остановите этих людей в их шумном разглагольствовании и скажите: «Вы говорите, что нехорошо то и то; что же нужно делать?» Они не знают… Предложите им самое простое средство, – они скажут: «Да как же это так вдруг». Непременно скажут, потому что Обломовы иначе отвечать не могут!.. Продолжайте разговор с ними и спросите: «Что же вы намерены делать? – Они вам ответят тем, чем Рудин ответил Наталье: „Что делать?! Разумеется, покоряться судьбе. Что же делать? Я слишком хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо, но посудите сами…“ и пр. Больше от них вы ничего не дождетесь, потому что на всех них лежит печать обломовщины».

Добролюбова я читал еще этак годик назад, по известной надобности: школьная программа!.. Известный, но никому не понятный прославленный "луч света в темном царстве" - кто он?

Добролюбов вполне мирно начинает с хвальбы Островского:

Островский обладает глубоким понимаем русской жизни

Он отметил это вполне справедливо, ведь, как никак, Островский был одним из участником этнографической экспедиции по Волге, организованная морским министерством для изучения нравов и обычаев коренного населения России. Для Островского, как видно, эта поездка имела огромное значение, и именно она принесла ему большую пользу при написании этой драмы.

Часто Кудряша, Варвару и остальных жителей вымышленного города Калинова называют "ненужными" лица. Невозможно не согласиться с Добролюбовым, что они необходимы, ведь

без них мы не можем понять лица героини и легко можем исказить смысл всей пьесы, что и случилось с большею частию критиков.

О жителях Калинова Добролюбов готов писать бесконечно, но мы будем кратки.

На первый взгляд они кажутся тихими и мирными жителями. Впрочем, сначала их вовсе не замечаешь: все перекрывает красота Волги. Кстати о Волге. Любят ли они ее? Замечают ли ее природные качества? Увы, нет. Они едят, ведут бессмысленные разговоры, снова едят, занимаются хозяйством, едят, потом спят. Природа для них - источник для полезных ископаемых, пропитания, но никак не объекта, чей красотой можно не только насладиться, но и вдохновиться. Жители города совершенно апатичны к той сказке, что окружает их. Они верят каждому глупому слуху о людях с собачьими головами, верят слепо. Они необразованны и неотесанны.

Не исчезли из Калинова эти чертовы патриархальные устои! Кабаниха и Дикой - местные самодуры, эгоисты, люди в высшей степени противные, которые несут вред остальным. Все же проникнуты одним желанием - угодить им, ведь они - люди властные и богатые, а значит, все от них зависит. Они, а особенно Кабаниха, не устают всем напоминать,

что их долнжо уважать.

Наконец Добролюбов с трепетом приступает к тому, ради чего начал писать эту критическую статью - оде русскому и сильному характеру. В ком же он выражен? В Катерине...

Катерине?! Той самой, что покончила жизнь самоубийством, утопившись в Волге? Да. Добролюбов пишет:

... он сосредоточенно-решителен, неуклонно верен чутью естественной правды, исполнен веры в новые идеалы и самоотвержен в том смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь при тех начал, которые ему противны.

Похож на некий призыв. Неужели Добролюбов хочет создать эффект Вертера?

Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход.

Мы должны простить Добролюбову его жестокость, ведь он прав: решительности в Катерине нет, она слаба. Так почему же он сказал, что через Катерину автор показал русский сильный характер?

В Катерине нет решимости и силы. Катерина с детства выросла в весьма типичных для того времени обстоятельствах: разговоры со странниками, вышивание, прогулка по саду, еженедельный поход в церковь. Разве не то же самое и в Калинове? Да, но

... здесь все как будто из-под неволи!

Не было меда в супружеской бочке, куда прыгнула Катерина. Да и о чем она думала, выходя замуж? Ни о чем. Надо выйти замуж? Хорошо. За Тихона? Ладно, раз так надо. Катерина руководствовалась принципом "надо", забывая о том, что есть и принцип "хочу". По сути, она ничего и не хотела, ее девическая жизнь протекала будто бы в тумане, а в Калинове все внезапно прояснилось.

Все же у нее было больше ума, чем у остальных. Она видела, как живут остальные, не могла жить с ними, не могла жить с грехом на душе после измены мужу. Зная, что она будет жить в доме мужа как провинившаяся собака, она решает обрести вечный покой. Но то, что другого выхода у нее не было, по словам Добролюбова - ложь. Выход есть всегда.

И мысли не может быть о том, чтобы хоть как-то изменить жителей Калинова. Они такими родились и такими умрут. Возможно, кто-то бы и смог, но явно не Катерина, у нее напрочь отсутствуют лидерские способности. Сбежать с Борисом? А что может этот юноша, материально зависящий от Дикого? Ничего. Сбежать, в конце концов, одной? Да. Она могла это сделать, но... вот сбежала она, хорошо, а что потом? На что она будет зарабатывать жизнью? Понятно, что она сразу бы угодила в руки к сутенерам.

Таким образом, другой выход был, но он был бы мучителен и тяжел для слабой Катерины. Она все равно бы покончила жизнь самоубийством. Не важно, в борделе или на Волге.

Катерина, как и шолоховский Мелехов, не смогла извлечь из тех сложных ситуаций, которые она прошла, жизненный урок, который пригодился бы ей. Она не имела никакого житейского опыта, склонности к рефлексии. Она не так сильна и решительна, как это говорит Добролюбов. Ее решимости хватает только на самоубийство, что уже хорошо. Действительно, в таком тяжелом жизненном положении наилучшим исходом для нее было самоубийство.

Таким образом, Добролюбов во многом прав, кроме того, что ее самоубийство - определённый протест против произвола и невежества. Ни в коем случае. Она ни о ком не думала, когда совершала самоубийство, кроме самой себя. Бедная девушка хотела лишь найти покой, сбежать от того ужаса, который ждал ее в доме мужа и свекрови, но никаким образом это протестом не служит, хоть и на ее мужа это некое действие возымело: он завидует Катерине, что она мертва, упрекает мать в ее смерти!.. Но и то, видно, скоро пройдет,
ведь в Волгу-то он после этого не бросился, не услышал в голове голоса Сундукова: "Иди топись - море рядом!" Да и от матери наверняка получит нагоняй после таких слов в ее адрес.

Таким образом, смерть Катерины никоим образом ничего не изменила в жизни города Калинова. Она принесла лишь себе вечный покой...

Откуда растут ноги у такого явления, как обломовщина? Оказывается, и Онегин, и Печорин, и Рудин - родственники. Все обломовы. И даже Штольц - и тот немножко обломов. А всё - из непонимания, зачем что-то делать, если "три сотни Захаров" сделают всё за тебя. Если ты ни разу в жизни сам не надевал чулок. Какой смысл служить и лебезить перед начальством? Какой смысл выезжать в свет и слушать этих скучных людишек? Может быть, если бы всё это семейство нашло себе дело по душе, нашло смысл, ради которого стоило бы работать, то всё сложилось бы по-другому. Даже у Обломова - сферического в вакууме - проскакивают мысли, стремления, возникают идеи, и ему в какой-то момент даже хочется куда-то пойти и что-то делать, но... "к завтраку это проходит". Человек просто не видит смысла в своих действиях и, имея возможность ничего не делать, этой возможностью пользуется.

Николай Гаврилович выделяет три основных характеристики творчества графа Толстого. Во-первых, это глубокий психологизм. Но психологизм не в плане описания и препарирования каких-то чувств, эмоций, мыслей, а в плане описания их возникновения и протекания, перехода из одной мысли в другую, провоцирования одного состояния другим. То есть описание самого психического процесса, а не только его результатов, как было раньше. Критик считает, что автор добился этого в первую очередь наблюдениями за собой, потому что столь сложные процессы в других, посторонних людях, увидеть и распознать очень сложно. Поклонник метода интроекции, короче.
Во-вторых, это нравственность. Не выстраданная, вымученная, а непосредственная, чистая нравственность юной души, которая тянется ко всему прекрасному, такому же, как она сама. Это то, что есть в человеке изначально, то, что должно быть опять же в самом авторе, чтобы он мог понимать, видеть это и писать об этом.
И, наконец, в-третьих, это художественность. Она заключается в том, что в рассказах нет ничего лишнего. Если Толстой пишет о детстве, то там не будет подниматься каких-то социальных проблем, или описываться быт военных, или обличаться моральные пороки. Просто потому что это рассказ о детстве, и этому всему там не место, ребенок об этом не думает. В его рассказах нет лишних, надуманных персонажей, выбивающихся из общего настроения сцен, всё цельно и органично.
Очень интересная статья. У Чернышевского критику писать получается гораздо лучше, чем художественные произведения, право слово.

…теперь уже настало, или настает неотлагательно, время работы общественной...

Из Добролюбова получился бы неплохой комендант особого концлагеря – выстроенного специально для литературных персонажей. Пока Добролюбов критикует Печорина, Онегина, Бельтова, Рудина и Обломова (а он всю эту компанию записал в Обломовы) – все это выглядит умно и любопытно, но ему этого мало – ему прямо-таки хочется отправить их всех на трудовое перевоспитание. Это уж всегда так с людьми, у которых все сводится к общественной пользе (а Добролюбов ничего кроме общественной пользы не видит), а общественная польза искусства всегда находится под вопросом. А уж если говорить о литературных персонажах – да они почти сплошь и рядом бездельники, а в глазах общества – бездельники априори, раз уж их и вообще-то не существует – не люди, а мертвые души какие-то (налогов не платят, ВВП не приумножают, демографическую ситуацию не исправляют, а главное – докУментов у них нету). Даже вполне трудовой Левин вместо того, чтобы спокойно приносить общественную пользу, терзается непонятно там чем. Непорядок. Да и нечего болтаться на страницах книг – кайло в руки и вперед, а то на лесоповал. Добролюбов так прямо и говорит, когда формулирует свою не слишком уклюжую, но слишком ясную метафору леса: идет, мол, народ по темному, болотистому лесу и отправляет он «передовых людей» на деревья, чтобы те разглядели путь, а они забрались наверх, ничего не делают, «рассуждают очень красноречиво» да плоды пожирают, вниз слезать категорически не хотят, а народ мол, надрывайся:

Тогда бедные путники видят свою ошибку и, махнув рукой, говорят: "э, да вы все Обломовы!" И затем начинается деятельная, неутомимая работа: рубят деревня, делают из них мост на болоте, образуют тропинку, бьют змей и гадов, попавшихся на ней, не заботясь более об этих умниках, об этих сильных натурах, Печориных и Рудиных, на которых прежде надеялись, которыми восхищались. Обломовцы сначала спокойно смотрят на общее движение, но потом, по своему обыкновению, трусят и начинают кричать... "Ай, ай - не делайте этого, оставьте! - кричат они, видя, что подсекается дерево, на котором они сидят. - Помилуйте, ведь мы можем убиться, и вместе с нами погибнут те прекрасные идеи, те высокие чувства, те гуманные стремления, то красноречие, тот пафос, любовь ко всему прекрасному и благородному, которые в нас всегда жили... Оставьте, оставьте! Что вы делаете?.." Но путники уже слыхали тысячу раз все эти прекрасные фразы и, не обращая на них внимания, продолжают работу. Обломовцам еще есть средство спасти себя и свою репутацию: слезть с дерева и приняться за работу вместе с другими. Но они, по обыкновению, растерялись и не знают, что им делать... "Как же это так вдруг?" - повторяют они в отчаянии и продолжают посылать бесплодные проклятия глупой толпе, потерявшей к ним уважение.
А ведь толпа права!

Нет, товарищ Добролюбов, когда дело доходит до литературы, толпа никогда не бывает права. И вы, товарищ Добролюбов, прямо на глазах из критика превращаетесь в надсмотрщика. Лес рубят, литературные персонажи летят…

P.S. Что же такое обломовщина? Ну, вот лень, это, когда, например, вам лень выписать цитату из книги. А обломовщина – это когда вам лень скопировать цитату из электронного текста:)

Статья Николая Добролюбова, замечательного русского критика и публициста, ушедшего от нас так рано, всего в 25 лет, демократа и республиканца, которого очень ценили будущие марксисты, начиная с Карла Маркса, Плеханова и Ленина, и работы которого так тщательно изучались в советской средней школе ( не знаю, как сейчас), была опубликована, хотя может я и ошибаюсь, впервые после его смерти аж в 1885 году и мне эта работа незнакома. По роду своей душевной привязанности литературную критику я люблю со школы ничуть не меньше, чем саму литературу и Добролюбов всегда вызывал во мне очень большой интерес. С таким же большим интересом я прочитал сегодня эту его работу, его литературный отзыв о книге Вашингтона Ирвинга "Жизнь Магомета", переведенной на русский язык в 1857 году, то есть за 4 года до смерти литературного критика.

В этой работе Добролюбов делает несколько акцентов. Во-первых, он вполне обоснованно подвергает критике стиль изложения исторических событий русскими историками, от которых веет академической скукой и схоластикой и которые всю мировую историю сводят  только к деяниям выдающихся личностей, напрочь игнорируя общественно-исторические и экономические условия, то есть игнорируя материальный базис и соответствующую ему общественную надстройку, то есть то, что впоследствии так развили в своем учении  марксисты. В свое время я неплохо разбирался и в учениях марксизма-ленинизма, штудировал в экономическом институте "Капитал" Маркса и многочисленные работы Ленина, а позже прочитал не одну работу по истории большевизма, Октябрьского переворота, гражданской войны и всей истории Советского государства вплоть до момента его крушения.Моя точка зрения за прожитые годы претерпела большие изменения. Теперь я склоняюсь, что  отдельно взятая личность в историческом процессе играет роль иногда ничуть не меньшую, чем объективные внешние  факторы. Особенно это касается такой чувствительной вещи как религия. Поэтому я очень критически отнесся сейчас к точке зрения Добролюбова о решающей роли народных масс как движущей силе истории. Сама история двадцатого века и особенно история возникновени я СССР и хода всей европейской истории по крайней мере с 1917 до 1953 года свидетельствует, что этот принцип марксизма потерпел сокрушительное поражение.

Второй аргумент, с которым я не согласен, это то, что следуя Корану, Магомет был образцом морали, чистоты и нравственности.Учитывая, что Россия как минимум на четверть  состоит сейчас из мусульман, я не хочу, чтобы меня обвинили в плохих намерениях. Поэтому я промолчу, ибо о мертвых или хорошо или ничего.Но в упрек Добролюбову я это не ставлю, он ориентировался на Вашингтона Ирвинга, а тот ориентировался на священную книгу ислама Коран, где, разумеется, каждое слово истина, открытая пророку самим Богом.Поэтому я умолкаю. Но и промолчать я не мог. Надеюсь, моя рецензия не будет сочтена ни неформатной, ни разжигающей религиозные распри.

Знаковая статья Добролюбова, в которой он указывает на огромный разрыв между уровнем самодовольства русской литературы и реальными ее достижениями (то есть в сущности, мастерски проталкивая свою неформатную мысль через тончайшее горлышко царской цензуры, говорит о том, что либерально-реформистского тона в литературе уже недостаточно) и на которую обиженный Герцен разразился в адрес революционных демократов ответной статьей, после чего Чернышевскому для урегулирования конфликта пришлось ехать к Герцену аж в Лондон.

Литература с тех пор, пожалуй, потеряла роль властителя дум общественности. А вот с цензурой полный порядок. Все более и более полный.

Читать «Литературные мелочи» местами тяжеловато из-за обилия фактуры, злободневной для того момента, но малопонятной современному читателю, что к тому же усложнено эзоповым языком, тем не менее и общий смысл статьи, и некоторые частности оставляют ощущение, что речь о чем-то близком и знакомом.

Обломов — по нему Рильке учился русскому языку, а Цветаева потом негодовала.

Интересно читать критику на книги, которые читал в школе. Чтобы понять, хороша ли критика, достаточно ощутить внезапно возникшее желание перечитать старые книги, уже знакомые страницы. Ещё интереснее мысли, на которые начинает наводить критика. Ну, например, читая Добролюбова, задаёшься вопросами: "Обломов это антипод Базарова?", "Штольц это Базаров в более зрелом виде или наоборот?", "Базаровы победят Обломовых?".

Очень яркая и очерченная характеристика Обломовщины:

В силу обломовщины, обломовский чиновник не станет ходить в должность, если ему и без того сохранят его жалованье и будут производить в чины. Воин даст клятву не прикасаться к оружию, если ему предложат те же условия да еще сохранят его красивую форму, очень полезную в известных случаях. Профессор перестанет читать лекции, студент перестанет учиться, писатель бросит авторство, актер не покажется на сцену, артист изломает резец и палитру, говоря высоким слогом, если найдет возможность даром получить все, чего теперь добивается трудом.Они только говорят о высших стремлениях, о сознании нравственного долга, о проникновении общими интересами, а на поверку выходит, что все это - слова и слова. Самое искреннее, задушевное их стремление к покою, к халату, и самая деятельность их есть не что иное, как почетный халат (по выражению, не нам принадлежащему), которым прикрывают они свою пустоту и апатию. Даже наиболее образованные люди, притом люди с живою натурою, с теплым сердцем, чрезвычайно легко отступаются в практической жизни от своих идей и планов, чрезвычайно скоро мирятся с окружающей действительностью, которую, однако, на словах не перестают считать пошлою и гадкою. Это значит, что все, о чем они говорят и мечтают, - у них чужое, наносное; в глубине же души их коренится одна мечта, один идеал - возможно невозмутимый покой, квиетизм, обломовщина. Многие доходят даже до того, что не могут представить себе, чтоб человек мог работать по охоте, по увлечению.