Родник Олафа

Олег Ермаков – не новичок в литературе, прошедший афган. Родиной его является Смоленщина, и именно там происходит действие этого романа.
Родник Олафа – прекрасное название, ведь олаф – это дар, награда. Действие происходит примерно в 1138 году. Что об этом времени знает читатель? Верно – ничего. Что об этом знает автор – вопрос открытый.
Что первым делом обращает на себя внимание читателя – язык повествования. Все, считающие себя филологами Древней Руси, не преминули, мягко говоря, попачкать этот текст в глазах других. А дело всего на всего в том, что никто из нас там не был. Потому язык тех времён для нас пока вещь практически недоступная. Автор сделал сильную попытку внести в разговорную речь и мысли героев стиль и слова того времени, как он это увидел.
В результате мы имеем погружение в старину, независимо от достоверности.Если вы не подготовлены к старорусскому языку, то будет тяжело. После каждой страницы можно останавливаться, чтобы услышать, как перекатываются смыслы слов в бездну времён и обратно, порой меняя значение на прямо противоположное.
Несмотря на позицию автора об историчности романа, всё же, по моему мнению, также как и с языком, о достоверности событий XII века вряд ли мы можем судить.

«солнце уже высоко, плывет золотым глазом синей рыбины, и чайки как плавники али крупные чешуины»…

Главный герой – подросток, вроде бы является указателем на аудиторию, для которой в первую очередь написана книга, но содержание такое предположение не подтверждает. Он не может говорить по неизвестной причине, а значит причина – сам автор.
Он крещён, но меняет множество имён за время повествования: Сычонок - Спиридон - Карась Немко– Василёк и т.д. Эти имена борются между собой у автора как ипостаси различных систем описания мира: жизнь простых крестьян, плотогонов, крещёных, язычников, лесных жителей, монахов и даже варягов, куда ж без них на Руси.
Как приключения подростка – книга увлекательна, но несёт в себе несомненно большее: слияние человека и зверя, языческого ведовства и христианства, истории и выдумки-забубоны.
Описания по ходу книги различных вариантов питья, приготовленного в котелке – отдельная вкуснота.
Внимательному читателю станет ещё в середине книге видно, что она раскрывается как чья-то прямая речь. Старика.

«Особенно то деять стараются ребяты над девками. И без пастушьего заговора никто не выгоняет скотину в поле… А? Бо и Сычонок с таковымто ходил пасти под Вержавском».

Немой Спиридон, названный ни много ни мало в честь Спиридона Тримифунтского, естественно больше всего хочет обрести речь.

«Чья речь, того и земля, – молвил дед Улей Мухояр»

Между прочим,«язык» раньше означал народ.
А где же ещё можно обрести речь,как не у истока трёх великих рек? С необычной стороны поднимается идея русского мира: Днепр, Двина и Волга.
В четвёртой части наконец-то происходит разговор между волхвами арефинскими и христианским отшельником.
Здесь позиция автора прорисовывается более чётко. Это вовсе не «у каждого своя правда». Это русско-славянский мир. Русская равнина. Валдай. Днепр, Двина, Волга. Но. Это православие, а не язычество. Неважно, нео или нет.
И как сказано, поторопился князь Владимир, мечом вырубая идолов Перуна, Велеса и т.д. Словом и делом веру христианскую следовало продвигать. Но не забываем, реальные события тех времён от нас всё-таки скрыты, и если читатель гностик, то должен понимать, что молимся мы одному и тому же Богу под разными именами.
Когда-то давно мне встретилось мнение, что несмотря на фэнтезийность «Властелина колец» Толкиена, через всё произведение проходит свет христианства. «Родник Олафа» конечно более явно восходит к нему, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза.

«Медведь был какой-то глыбой сгустившейся силы всего Оковского леса. Никто бы его не остановил».

Описание нападения медведя вдохновенно точно и свободно от какой-либо мистики. За исключением спасения Спиридона. В сочетании тривиальных событий виден не просто естественный ход вещей, но замысел Творца. Но чтобы его увидеть, надо знать о его существовании. Если этого не знать, то перед читателем окажется псевдоисторический приключенческий роман с далеко не гладкой стилизацией языка.

«Жесточью окован тот лес, Оковский и есть. И чья молитва разобьет оковы? Якая то будет речь?»

В этот момент автор открывает перед читателем неприглядную истину. Язычниками и варварами мы остались как и были, лицемерно прикрываясь крестом. Не человеческая суть, но звериная побеждает из века в век. И никаким насилием зверя того не одолеть. Он питается им и крепнет им.

«И речью его будет деяние».

Борьба ипостасей главного героя закончится победой одной из них, а не сожительством нескольких в одном теле. В какой-то момент нашей истории эта победа определила будущее народа, живущего по берегам трёх великих рек.
Сегодня мы вновь перед выбором, но выбор этот уже был сделан вашей бессмертной душой в момент вашего рождения. А это значит, что победа будет в любом случае за вами.
К концу книги автор, кажется устал и позволил себе даже некую вольность.

«– С Богом! – сказал Олфим. – Кланяйтесь вашему князю.
– Королю, – отозвался Скари.
– Королю…
– Сверкеру Кольссону! – напомнил Скари.
– Да, Свёкру Карлсону, – молвил Олфим.»

Певец Ермило Луч – Ермаков пропел сказание на пиру, записанное самим Спиридоном. И я там был, мёд-пиво пил… и т.д. и т.п.

Были ли когда-нибудь на земле времена тихие, благостные? Чем дольше живёшь на свете, чем больше книг прочёл, чем больше историй наслушаешься, тем крепче убеждение, что люди всегда найдут повод...

История мальчика Спиридона, прозвищем Сычонок, из маленького городка где-то под Смоленском - ещё один кирпичик в стену уверенности: спокойные времена сказка, забобона. Новая вера пришла на Русь, и часть людей уже приняли её всей душой, а другие неистово держатся старых богов.

Странную веру на Русь принесли греки. К чему, ежели жить по такой вере не мочно? А по вере Хорта и Мухояра – живи. Та вера не прещала ни драться, ни побивать вусмерть. А по этой – не леть. А все одно грызут друг другу живот. И у того хрест, и у этого. Речь едина. А – грызут.

Но Спиридон, который в своих странствиях приобрёл ещё целую кучу имён - Василёк, Лелека, Пойке Рунки - сначала ни о чём таком и не думает. Отец - плотогон первый раз берёт его в путешествие.

Спиридон на реке! Идет вместе с батей в далекие дали! Свершилося!

Радость мальчика была недолгой. Разбойники, которые буквально полдня назад были мирными жителями приречной веси, убили всех, кроме мальчика, который совершенно случайно, по телесной надобности, видите ли, отошёл от стоянки. Всего-то за ради дубовых плотов полегли три крепких мужика.

И где-то там, в верховьях реки, и свершится отмщение, и произойдут кудесы: выйдут из полона тьмы батька Василий Возгорь Ржева, драчливый друг его Андрей Зазыба Тумак да умелец Игнат Страшко Ощера.

Думаю, цитаты уже достаточно ярко дали представление о языке книги. Людям, совершенно незнакомым с древнерусским, может быть сложно воспринимать текст. Некоторые страницы выглядят примерно так:

Лично мне понравилось, что автор уважительно относится к умственным способностям своих читателей, и сноски не повторяются на уже объяснённых словах. Зато какую атмосферу времени это создаёт! Хотя я в некоторых местах поспорила бы о правильности употребления аористных форм глагола...)))

Куда держит путь одинокий мальчишка? Да, я так и не сказала, что мальчик немой. Это ещё более усложняет его дорогу, потому что он не может ничего объяснить, попросить, даже имени своего назвать - отсюда и множество имён, которыми снабжают его встречные-поперечные. Сначала какое-то время он живёт в монастыре. Оказывается, что у него дар звонаря.

- Отрок смышленый. На лету все схватывает. Я, может, и гораздно сыграть сумею, но без живого серебра. А у него оно есть, поет, – отвечал убежденно Леонтий.

Но из головы не выходит подслушанная беседа между отцом и его другом, что далеко в Арефинских горах живёт волхв, который мог бы парнишку вылечить...

Мечта о настоящей речи его томила сильнее всего на свете, даже сильнее желания вернуться к матери и успокоить ее, сильнее чувства отмщения за смерть отца и его товарищей.

И вот как раз в поруб этого монастыря привозят того волхва - князь приказал те края от старой веры очистить... И Спиридон решается: помогает Хорту сбежать...

Средняя часть романа слегка затянута, особенно одинокое путешествие через лес, было бы оно покороче - была бы однозначно высшая оценка. Но и так сумбура в голове книга оставила на пять баллов. Почему люди не меняются? Куда деваются личности, похожие на Ефрема, грешника, который сам себе назначил покаяние - в лесу мост построить и содержать его в порядке?

Такие-то мосты все соединят, брега и сердца человеков.

И Спиридон не ведал никакой светлой веры в этих лесах, на этих реках, да, видно, и на дальних морях – нигде. Нигде не было светлой силы… Токмо аще там, на верху Днепра, у Серебряного моста… Но как это далёко.

Не вдаваясь в религиозную составляющую книги, всё-таки приходится отметить несомненное православное мировосприятие, хотя, возможно, это именно от языка возникает такое впечатление.

Въ нача́лѢ бѢ́ сло́во, и сло́во бѢ́ къ Бо́гу, и Бо́гъ бѢ́ сло́во.

Поскольку книга - начало трилогии, надо понимать, что у Спиридона всё будет хорошо, свой родник - ну, может, не тот, из которого истекают три великих реки и который мог бы дать ему речь, как величайших дар - олафу, но какой-то, дающий просветление и надежду, он найдёт.

А пока...

Ой ты, Горе мое, Горе серое… Лычком связанное, подпоясанное!.. – напевал горбун. – Уж и где ты, Горе, ни моталося… На меня, бедную, навязалося… Уж я от Горя во чисто поле… Оглянусь я назад – Горе за мной идет…

— Х-о-о-рт?.. Што за зверь?
— Хорт за Смоленском, — продолжает Страшко
Ощера. — Велий волхв и чаровник, кудесник. Сказывают,
хромоту вправляет, с глаз слепоту убирает, расслабленно-
го в силу приводит.

Одиссея немого мальчика Спиридона, жившего в двенадцатом веке в городке Вержавск на смоленщине, могла бы много выиграть, будь она написана человеческим языком. Понимаю, что в этом случае поразить воображение и заинтересовать издателя было бы труднее - мало ли у нас хорошо пишущих, а вот попробуйте-ка с подвывертом, да чтобы вся книга, все полтыщи страниц в этаком "рассупонилось ясно солнышко" стиле.

Но псевдонародность нечитаема: глазу она в диковину, поначалу все ждешь прохождения адаптационного порога, после которого авторский стиль перестанет производить действие, подобное пенопластом по школьной доске, но этого так до конца и не случается. Есть проза, которую лучше слушать, чем читать глазами, как с книгами Саши Николаенко, я попробовала читать "Родник Олафа" вслух и это оказалось еще хуже. Текст не организован ритмически, язык то и дело спотыкается.

Когда у Пушкина: "Ждет-пождет, с утра до ночи, смотрит в поле, инда очи разболелись глядючи, с белой зори до ночи" - ясно, что это тоже стилизация: в одной фразе два слова в простонародной форме, одно устаревшее наречие и одно смещенное, относительно нормы, ударение. Но физиологическая реакция на текст - как по голове погладили или глоток прохладной воды в жаркий день.

Я не говорю, что всем надо писать, как Александр Сергеевич, это невозможно однако стремиться к эталонному не мешало бы. Хотя бы потому, что где у него мгновенное погружение, не в картину даже, в целый мир, там у Олега Ермакова пиксели недовоплощенной реальности. Для меня это первая встреча с его прозой, а составлять представление об авторе, не прочитав хотя бы двух книг не в моих читательских правилах. Потому что-нибудь еще прочту непременно, но это безрадостное предвкушение. А между тем, история, так обидно испорченная квазинародной стилизацией, могла бы быть хороша.

Смотрите, есть мальчик Спиридон, любимый сын плотогона Василия и жены его Василисы. Всем хорош мальчишка, добрый, смышленый, трудолюбивый. Одна беда - не говорит. Слышит хорошо и язык на месте, а нем, выучился свистеть как лесной сыч, но это не лучший способ взаимодействия с миром, вы ж понимаете. Грамоте бы его выучить, отец и собирается отдать в учение.

Но пока надобно плот перегнать, да лес продать (ох, заразилась). Итак Спиридон, которого чаще всего в книге называют сычонком Да, с чувством языка у автора явные проблемы), невольно вспоминается набоковский "Дар" и "отвратительно-маленький, почти портативный присяжный поверенный Пышкин, что отнюдь не становится Пушкиным оттого, что произносит во всех словах «У» вместо «Ы».

Хотя это сантименты, сычонок не худшее, что может случится с героем, по ходу действия его станут звать и Васильком за синие глаза, и немкой (не в том смысле, что из Германии, а в том, что немой), и траэлем в варяжском плену. Однако вернемся к роману. Злоключения мальчика начнутся, когда разбойники убьют отца с его другом Страшко Ощерой, а Спиридон останется одиноким во враждебном мире. Рассудку вопреки, наперекор стихиям, решив не вернуться домой, а отправиться к тому волхву из эпиграфа, что чуть ли не мертвых поднимает. Стало быть и ему даст голос.

А дальше чего только с ним не случится. И это могло бы стать по-настоящему интересным чтением. Вообразите, два столетия после крещения Руси, христианство большей частью номинально, языческие обычаи сильны. Такой мощный раннехристианский колорит, который замечательно удается Ермакову. А как хорош он с лесом, с описаниями природы, какое изобилие немыслимых зверей. Вообще, сцены с животными лучшее в книге и это то, что видишь воочию.

У Олега Ермакова замечательный редкий дар писателя натуралиста, по-настоящему хороших у нас очень немного, Паустовский и Пришвин только вспоминаются. Павел Калмыков еще из современных. Если бы наш автор писал о природе, о животных, без этой псевдонародной разлюли-малины, книга могла быть в сто раз лучше. А так вышло, что вышло: без руля, без ветрил метания по житейскому морю, которые кончились примерно ничем Буквально ощущение, что автор воспользовался первой подвернувшейся возможностью хоть как-то закончить самому опостылевшую эпопею.