Эта книга посвящается моей жене Мохинисо – с ней связано все лучшее, что случилось со мной в жизни

 
И вот я услышал о пылающем береге Африки,
Где голодный лев издает ужасный рык.
 

Уильям Барнс Родс. Бомбастес Фуриозо. Сцена IV

Wilbur Smith

The Burning Shore

* * *

Copyright © Orion Mintaka 1985, 2018

Published in Russia by arrangement with The Van Lear Agency

All rights reserved

© Т. В. Голубева, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021 Издательство АЗБУКА^®

* * *

Майкла разбудил бессмысленный грохот стрельбы.

Это был нелепый ритуал, который начинался в темноте перед каждым рассветом, когда артиллерийские батареи по обе стороны хребтов творили дикарские подношения богам войны.

Майкл лежал в темноте под тяжестью шести шерстяных одеял и наблюдал за вспышками, проникавшими сквозь брезент палатки, подобно неким ужасающим всплескам северного сияния. Одеяла казались холодными и липкими, как кожа мертвеца, по палатке над головой стучал легкий дождь. Холод пропитал всю постель, но все же Майкл ощущал проблеск надежды. В такую погоду им не взлететь.

Однако ложная надежда быстро иссякла, когда Майкл снова прислушался к орудиям, на этот раз более внимательно, и смог определить направление ветра по звукам заградительного огня. Ветер снова дул с юго-запада, приглушая какофонию, и Майкл содрогнулся, натягивая одеяла до самого подбородка.

Как бы подтверждая его расчеты, легкий ветерок внезапно стих. Стук дождевых капель по брезенту ослабел и вскоре прекратился. Майкл услышал, как снаружи в тишине сада с деревьев падают яблоки, а потом последовал резкий порыв ветра, и ветки встряхнулись, как вышедший из воды спаниель, и обрушили на палатку тяжелый водопад капель.

Он решил, что незачем тянуться к золотым часам с крышкой, что лежали на перевернутом упаковочном ящике, служившем прикроватным столиком. Наверняка еще слишком рано. Поэтому он зарылся в одеяла и стал думать о своем страхе. Все они мучились страхом, однако жесткие условности, согласно которым они жили, летали и умирали, не могли позволить им говорить об этом, запрещая упоминать о страхе даже в самых косвенных терминах.

Майкл гадал, стало бы ему спокойнее, если бы прошлым вечером, когда они с Эндрю сидели за бутылочкой виски, обсуждая утреннее задание, он смог бы сказать: «Эндрю, я до смерти напуган тем, что мы собираемся сделать»?

Он усмехнулся в темноту, представив себе смущение Эндрю, хотя и прекрасно знал, что Эндрю разделяет его страх. Это отражалось в его глазах, в нервном подрагивании его щеки, так что он постоянно касался ее пальцем, чтобы унять тик. Все старослужащие страдали от реакции на происходящее, каждый по-своему. У Эндрю дергалась щека, и еще он постоянно посасывал пустой сигаретный мундштук, как младенец сосет соску-пустышку. Майкл во сне скрипел зубами так громко, что сам от этого просыпался; он уже обкусал ноготь на большом пальце левой руки до мяса и каждые несколько минут дул на пальцы правой руки, словно только что прикоснулся к горячему угольку.

Страх слегка сводил их с ума и вынуждал слишком много пить – достаточно для того, чтобы уничтожить рефлексы нормального человека. Но они не были нормальными людьми, и алкоголь, похоже, на них не действовал, не притуплял их зрения и не замедлял движения ног на педалях направления. Нормальные мужчины погибли в первые три недели, они падали, как пылающие ели в лесной пожар, или ударялись о рыхлую, вспаханную снарядами землю с такой силой, что их кости разлетались в щепки, вонзавшиеся в их же плоть.

Эндрю продержался уже четырнадцать месяцев, а Майкл – одиннадцать, а это во много раз превосходило продолжительность жизни, которую боги войны даровали людям, летавшим на этих хрупких сооружениях из проволоки, дерева и полотна. Поэтому они дергались и суетились, постоянно моргали, пили виски вперемешку с чем угодно, смеялись коротко и отрывисто, а потом смущенно переминались на месте, а на рассвете лежали на своих койках, каменея от ужаса и прислушиваясь в ожидании шагов…

Майкл услышал эти шаги, – видимо, было позже, чем ему казалось. Снаружи у палатки Биггс негромко выругался, наступив в лужу, и его ботинки издали негромкий непристойный звук, чавкнув в грязи. Его сигнальный фонарь светил сквозь брезент, когда Биггс нащупывал откидное полотнище; наконец он, согнувшись, вошел в палатку.

– Пора вставать, сэр…

Его тон звучал бодро, но говорил он негромко, проявляя вежливость по отношению к офицерам в соседних палатках, тем, кому не предстоял полет этим утром.

– Ветер повернул к юго-юго-западу, сэр; в общем, прекрасным образом прояснилось, да. Звезды видны над Камбре…

Биггс поставил принесенный им поднос на упаковочный ящик и засуетился, собирая одежду, которую Майкл накануне вечером разбросал по дощатому настилу.

– Который час?

Майкл изобразил целую пантомиму, делая вид, что выбирается из глубокого сна, зевая и потягиваясь так, чтобы Биггс не смог догадаться о целом часе ужаса и легенда о Майкле не оказалась запятнанной.

– Половина шестого, сэр.

Биггс наконец собрал всю одежду и вернулся к койке, чтобы подать Майклу толстую фарфоровую кружку с какао.

– А лорд Киллигерран уже встал и сейчас в столовой.

– Этот чертов парень выкован из железа! – простонал Майкл.

Биггс подобрал с пола под койкой пустую бутылку из-под виски и поставил на поднос.

Майкл выпил какао, пока Биггс взбивал в мисочке пену для бритья. Затем тот держал перед Майклом полированное стальное зеркало и фонарь, когда Майкл брился опасной бритвой, сидя на койке и накинув на плечи одеяла.

– Какие ставки? – спросил Майкл.

Его голос прозвучал гнусаво, потому что он держал себя за кончик носа, приподнимая его, чтобы побрить верхнюю губу.

– Ставят три к одному на то, что вы с майором разобьете их в пух и прах.

Майкл вытер лезвие бритвы, обдумывая это. Сержант-механик, записывавший ставки, до войны держал собственную букмекерскую контору на ипподромах в Аскоте и Эйнтри. Он вполне мог решить, что имеется один шанс к трем за то, что или Эндрю, или Майкл, или они оба будут мертвы к полудню, и тогда никаких выплат.

– Это уже слишком, тебе не кажется, Биггс? – спросил Майкл. – Я имею в виду, оба они, а?

– Я поставил на вас половину жалованья, сэр, – возразил Биггс.

– Помоги тебе Бог, Биггс, поставь и за меня пять фунтов.

Он показал на кошелек, лежавший рядом с его часами, и Биггс достал из него пять золотых монет и сунул их в карман. Майкл всегда ставил на себя. Он играл наверняка: ведь если он проиграет, то в любом случае переживать ему не придется.

Биггс согрел над лампой бриджи Майкла и подал ему, и Майкл прямо из-под одеяла нырнул в них. Пока он заправлял в бриджи нижнюю рубашку, в которой и спал, Биггс продолжил сложную процедуру одевания своего командира, чтобы защитить его от смертельного холода при полете в открытой кабине. Поверх рубашки был надет шелковый жилет, две плотные шерстяные рыбацкие фуфайки, потом кожаная безрукавка и наконец армейская офицерская шинель с полами, обрезанными так, чтобы они не мешали управлять самолетом.

К концу Майкл был так плотно упакован, что не мог даже согнуться, чтобы самостоятельно натянуть ботинки. Биггс опустился перед ним на колени и натянул на его босые ноги сначала шелковые носки, потом две пары шерстяных охотничьих носков, и наконец надел на Майкла высокие ботинки из дубленой шкуры антилопы-куду, которые Майкл заказал в Африке. Сквозь их мягкие, гибкие подошвы Майкл прекрасно ощущал педали управления. Когда он выпрямился, его стройное мускулистое тело выглядело бесформенным под грузом одежды, а руки торчали в стороны, как крылья пингвина. Биггс придержал полотнище палатки, а потом освещал Майклу путь по деревянному настилу, тянувшемуся через сад к столовой.

Когда они проходили мимо других темных палаток, притаившихся под яблонями, Майкл слышал тихое покашливание и шорохи. Все проснулись и прислушивались к его шагам, боясь за него, и, возможно, кто-то старался скрыть облегчение из-за того, что это не ему сегодня утром придется сразиться с аэростатами.

Майкл остановился на мгновение, когда они вышли из сада, и посмотрел на небо. Темные облака уносились к северу, между ними проглядывали звезды, но они уже бледнели перед угрозой рассвета. Эти звезды были по-прежнему чужды Майклу; и хотя он по крайней мере начал узнавать здешние созвездия, они все равно не походили на его любимые созвездия и звезды – Южный Крест, Ахернар, Аргус и другие. Он опустил взгляд и пошел дальше за Биггсом и его подпрыгивающим фонарем.

Столовая эскадрильи располагалась в старой хижине для рабочих, которую поправили и покрасили, положив на древнюю тростниковую крышу просмоленный брезент, так что внутри стало тепло и уютно.

У входа Биггс отступил в сторону.

– Я вручу вам пятнадцать фунтов выигрыша, когда вы вернетесь, сэр, – тихо сказал он.

Он никогда не желал Майклу удачи, потому что это было наихудшей из примет.

В очаге ревел огонь, и майор лорд Эндрю Киллигерран сидел перед ним, скрестив на приступке очага ноги в тяжелых ботинках, а служащий столовой убирал грязные тарелки.

– Овсянка, мой мальчик! – сообщил майор, вынимая из ровных белых зубов сигаретный мундштук и приветствуя Майкла. – С растопленным маслом и золотым сиропом. Лосось, тушенный в молоке…

Майкл передернулся.

– Я поем, когда вернусь.

Его желудок уже сжался в комок от напряжения, впав в ужас при запахе лосося. При помощи какого-то дядюшки в Генеральном штабе, который организовывал поставки, Эндрю имел возможность обеспечивать эскадрилью наилучшими продуктами, какие только могли предоставить его фамильные поместья в Горной Шотландии, – шотландской говядиной, куропатками и лососем, а в сезон охоты и олениной, а также яйцами и сыром, джемом и консервированными фруктами. А еще редким прекрасным односолодовым виски с непроизносимым названием, который поступал из семейной винокурни.

– Кофе для капитана Кортни! – крикнул Эндрю капралу, что дежурил в столовой.

Когда кофе принесли, майор сунул руку в глубокий карман своей подбитой мехом летной куртки, извлек на свет серебряную фляжку с большим дымчатым топазом на пробке и налил в горячую кружку солидную порцию спиртного.

Майкл задержал во рту первый глоток, перекатывая языком жидкость, позволяя ароматному виски пощекотать его, потом проглотил; смесь почти мгновенно согрела его пустой желудок, и он почувствовал, как алкоголь проник в его кровь.

Майор улыбнулся Эндрю через стол.

– Волшебство! – хрипло шепнул он. И в очередной раз подул на кончики пальцев правой руки.

– Эликсир жизни, мой мальчик!

Майкл любил этого щеголеватого маленького человека, как никогда не любил никакого другого мужчину, любил больше, чем собственного отца, даже больше, чем своего дядю Шона, который прежде был опорой его существования.

Но это случилось не сразу. При первой встрече у Майкла вызвали подозрения экстравагантная, почти женственная внешность Эндрю, его длинные изогнутые ресницы, мягкие полные губы, аккуратное маленькое тело, изящные руки и ноги и горделивые манеры.

Как-то вечером, вскоре после прибытия в эскадрилью, Майкл учил других новичков, как играть в боку-боку. Под его руководством одна команда соорудила человеческую пирамиду у стены столовой, а другая пыталась ее разрушить, налетая с разбега и пытаясь добраться до верха. Эндрю дождался, когда игра закончилась шумной кучей-малой, а потом отвел Майкла в сторонку и сказал ему:

– Мы все понимаем, что вы свалились на нас откуда-то из-за экватора, и стараемся принимать в расчет ваше колониальное прошлое. Однако…

Их отношения с тех пор были холодными и отстраненными, они постоянно наблюдали за тем, как другой летает и стреляет.

В детстве Эндрю научился определять направление полета красных куропаток, которые летали по ветру в каких-нибудь дюймах над вереском. Майкл обрел такое же искусство, охотясь на эфиопских бекасов и песчаных куропаток, скользивших в африканском небе. Оба они сумели использовать свой опыт при стрельбе из пулеметов Виккерса с неустойчивых станков на самолетах «сопвич-пап», с ревом носясь в трех измерениях пространства.

Они наблюдали за полетами друг друга. Умение летать было особым даром. Те, кто им не обладал, погибали в первые же три недели; те, у кого он имелся, держались немного дольше. Через месяц Майкл все еще оставался в живых, и Эндрю снова заговорил с ним, в первый раз после того вечера игры в боку-боку в столовой.

– Кортни, вы сегодня летите в паре со мной. – Вот все, что он сказал.

В общем, это должно было стать вполне рутинной переменой очереди полетов. Они собирались «окрестить» двух новичков, прибывших накануне из Англии и налетавших четырнадцать часов на двоих. Эндрю называл их «фураж для „фоккеров“», им было по восемнадцать лет, они были розовощекими и горели воинственным пылом.

– Вы учились фигурам высшего пилотажа? – спросил их Эндрю.

– Да, сэр. – В один голос. – Мы оба делали «петлю».

– Сколько раз?

Оба смущенно опустили сияющие глаза и признались:

– Один раз.

– Черт! – пробормотал Эндрю и с шумом пососал свой мундштук. – А «потеря скорости» вам знакома? Свободное падение.

Оба как будто изумились, а Эндрю схватился за лоб и застонал.

– Падение! – ласковым тоном вмешался Майкл. – Ну, это когда вы теряете скорость и вдруг просто летите вниз.

Оба покачали головой, опять одновременно.

– Нет, сэр, такого нам никто не показывал.

– Гансам вы оба очень понравитесь, – проворчал Эндрю, а потом энергично продолжил: – Так, номер первый, забудьте о петлях и прочей чепухе, вообще забудьте о высшем пилотаже – или, пока вы там будете висеть вверх ногами, гансы вышибут вам задницу через ноздри, ясно?

Оба закивали.

– Номер второй, следуй за мной, делай все так же, как я, следи за сигналами, которые я буду подавать рукой, и мгновенно их выполняй, понял?

Эндрю водрузил на голову свой шотландский берет и повязал его зеленым шарфом, служившим ему фирменным знаком.

– Ну, вперед, детки!

Ведя новичков между своими самолетами, они на полной скорости промчались над Аррасом на высоте в десять тысяч футов, и лероновские моторы истребителей «сопвич-пап» рычали во всю мощь своих восьмидесяти лошадиных сил, – принцы небес, самые совершенные летающие боевые машины, какие только сумел изобрести человек, механизмы, которые сбили Макса Иммельмана и его восхваляемый «фоккер-эйндеккер».

Стоял прекрасный день, лишь высоко-высоко плыли маленькие кучевые облачка, неспособные скрыть «ягдстаффели» бошей, и воздух был настолько чистым и прозрачным, что Майкл с расстояния в десять миль заметил старый биплан «румплер», совершавший разведывательный полет. Биплан кружил на малой высоте над позициями французов, направляя огонь немецких батарей.

Эндрю увидел «румплер» на мгновение позже Майкла и тут же подал короткий сигнал рукой. Он собирался позволить новичкам сбить разведчика. Майкл не знал другого такого командира эскадрильи, который отказался бы от легкой победы, хотя она давала возможность очередного продвижения и наград. Однако он кивнул в знак согласия, и они погнали новичков на снижение, терпеливо показывая им старую двухместную немецкую машину. Но те, не обладая тренированным глазом, никак не могли ее увидеть. И недоуменно смотрели на двух старших пилотов.

Немцы так напряженно следили за взрывами снарядов внизу, что не заметили, как сверху к ним плотным строем быстро приближается смерть. Вдруг молодой пилот, который был ближе к Майклу, восторженно улыбнулся и с облегчением показал вперед. Он наконец заметил «румплер».

Эндрю взмахнул кулаком над головой в старом кавалерийском приказе: «Атака!»

И молодой пилот ринулся вниз, не перекрыв дроссель.

«Сопвич» с ревом нырнул – так неожиданно, что Майкл поморщился, видя, как двойные крылья самолета изогнулись назад под напором воздуха, а полотняная ткань съежилась у оснований крыльев. Второй новичок последовал за первым так же стремительно. Они напомнили Майклу двух львов-подростков, за которыми он однажды наблюдал: они пытались свалить опытного, старого жеребца-зебру и в комической растерянности рухнули друг на друга, когда жеребец с презрением сбросил их и ускакал.

Оба молодых пилота открыли огонь с расстояния в тысячу ярдов, и немецкий летчик посмотрел вверх при этом своевременном предупреждении; потом, рассчитав момент, сделал вираж прямо под носом двух самолетов, вынудив их стрелять вслепую, и в итоге они, продолжая бешеную стрельбу, оказались в миле от намеченной жертвы. Майкл видел, как они отчаянно вертят головой в открытых кабинах, пытаясь снова обнаружить противника.

Эндрю грустно покачал головой и повел Майкла на снижение. Они аккуратно зашли в хвост «румплеру», и немец резко взял влево, одновременно забирая вверх, чтобы дать тыловому стрелку возможность прицелиться. Эндрю и Майкл одновременно разошлись в стороны, разочаровав его, но, как только немецкий пилот понял, что его маневр не удался, и изменил направление, они пристроились ему в хвост.

Эндрю шел впереди. Он дал одну очередь из тяжелого пулемета Виккерса с расстояния в сотню футов, заставив пулемет «шпандау» на «румплере» бессмысленно развернуться на вертящейся установке, пока пули триста третьего калибра разбивали его на части. Немец пытался уйти вниз, и «сопвич» Эндрю едва не задел его верхним крылом, проносясь мимо.

Настала очередь Майкла. Он оценил направление движение «румплера», коснулся рычага левого направления так, чтобы его самолет слегка заскользил, пока он разворачивал орудие и переводил его на залповый огонь, а потом, зацепив указательным пальцем правой руки спуск «виккерса», выпустил короткую очередь из пуль триста третьего калибра. Он видел, как обшивка на фюзеляже «румплера» разлетелась в клочья как раз в средней части кабины пилота, там, где должна была находиться верхняя часть его тела.

Немец обернулся и уставился на Майкла – расстояние между ними едва составляло пятьдесят футов. Майкл увидел, что глаза немца за линзами летных очков ярко-голубые и что он не брился этим утром, потому что его подбородок покрывала короткая золотистая щетина.

Немец открыл рот, когда его настигли пули, между его губами выступила кровь из разорванных легких, которая тут же превратилась в розовую пену, летевшую следом за самолетом, а потом Майкл уже отлетел далеко. «Румплер» неловко перевернулся вверх брюхом и помчался к земле; мертвый пилот болтался на ремнях. Самолет упал посреди поля, превратившись в жалкую груду тряпья и сломанных распорок.

Когда Майкл вернулся на свою позицию у крыла Эндрю, тот посмотрел на него и деловито кивнул, а потом подал знак отправиться за двумя новичками, которые продолжали яростно описывать круги в поисках исчезнувшего немца. Это потребовало больше времени, чем они ожидали, и к тому моменту, когда они наконец снова взяли под свою защиту мальчишек, все они очутились уже гораздо дальше к западу, чем когда-либо забирались Эндрю или Майкл. На горизонте Майкл разглядел жирную блестящую змею реки Соммы, она извивалась по прибрежным районам, стремясь к морю.

Они повернули от нее и направились обратно на восток, к Аррасу, забираясь как можно выше, чтобы не подвергнуться случайной атаке сверху.

Когда они набрали высоту, под ними открылась широкая панорама Северной Франции и южной части Бельгии – пятна полей множества оттенков зелени перемежались с темными коричневыми участками вспаханной земли. Линию фронта трудно было рассмотреть отсюда; с такой высоты узкая полоска обожженной земли казалась незначительной, а отчаяние, грязь и смерть там, внизу, выглядели иллюзией.