Цитаты из книги «Последний Фронтир. Том 2. Черный Лес»

Пройденный Путь никогда не конец. И не цель. Цель – двигаться и жить, замечая все, что даровали нам небеса: большое и малое, красивое и некрасивое, важное и неважное. Но тебе уже известно, что неважного нет. Теперь ты – воин. Самая доблестная смерть воина – смерть в бою, но пусть тебе не доведется ее испытать. Живи мирно и, зная о боли и смерти, дари радость и мир всем, с кем соприкасаешься, – это и есть цель. Вечная. Навсегда…»

Жизнь в интенсивном режиме постоянной осознанности измочалила ее похлеще скоростной разгрузки вагонов. «Распознать-что-пришло/переосмыслить/отпустить».

Если ты испытываешь чувство, – говорил Шицу, – его нужно отдать тому, для кого оно родилось. Ведь чувство – это, как пушка. Если она не стреляет вовне…» …то она стреляет по твоим собственным потрохам.

ей не прислал сообщение тот, на кого она возлагала большие надежды и от которого ждала любви. .

Не для молитвы, не для «попрошайничества» – ведь сил человеку дано ровно столько, сколько требуется для всех испытаний. Уже. Дано.

Стемнело. Лица не было видно, но она чувствовала каждую эмоцию Уоррена. Что ему неудобно, что сейчас придется либо шутить, либо оправдываться, как-то извиняться за то, что отстрелялся так быстро, что не «позаботился» сначала о женщине… И быстро закрыла ему рот пальцами. – Т-с-с-с… – выдержала паузу в несколько секунд, затем совершенно искренне добавила: – Ты обалденный. И я еще приду к тебе сегодня ночью. Командир, как готовый быть побитым и прогнанным волк, расслабился. Прижался к ней лбом, кивнул: – Я буду ждать. После звякнула пряжка его ремня. * * *

сделает то, чего никогда не делала раньше, – пригласит мужчину. Ведь не зря же так тщательно после боя плескалась в ледяном ручье – жаждала быть почище. Совсем чистой. И в новых плавках. – Я… – язык отказывался выталкивать наружу слова, но Лин пересилила волнение. – Я соскучилась по горячему и крепкому… мужчине. И испугалась, замерла. Неужели уйдет? Оставит? Но Бойд не ушел. Она даже в темноте увидела, как расширились у него зрачки – как у наркомана в предвкушении дозы. И он не стал ничего ни говорить, ни переспрашивать. Вытянул вперед руку и взял Белинду за шею, как кобылу, чтобы не сбежала

Обернулась уже у полога. – Мы выйдем отсюда вместе, Бойд, понял? Ты. И я. И скрылась под

В том числе. – Так я тоже хорошо дерусь. Рассмотришь мою кандидатуру? Ночь преломилась на этом моменте – Бойд выглядел серьезным, с остатками усмешки на лице, но лишь с остатками. Белинда вдруг растерялась, ощутила, что ее слова будут что-то значить для него. – Ты… ты меня смущаешь, когда так шутишь. Она опустила взгляд, приклеилась им к углям. – А кто сказал, что я шучу? Теперь не к месту весело (вероятно, от смятения) сделалось ей: – Пробуешь удачу, как Олаф? – Пробую. А вдруг мне повезет?

чувства нельзя присваивать. Она не понимала. Не понимала, что, присвоенные, они начинают разрушать ее, гнить внутри, превращаться в отходы. «Если ты испытываешь чувство, – говорил Шицу, – его нужно отдать тому, для кого оно родилось. Ведь чувство – это, как пушка. Если она не стреляет вовне…» …то она стреляет по твоим собственным потрохам.