Лишь тогда альянс НАТО вынужден был «признать», что зная о потенциале ядерного ответа, зная о прямых инструкциях для капитанов и командиров русской армии и флота, силы НАТО были вынуждены уничтожить уцелевшие военные единицы России в нейтральных водах Тихого, Атлантического, Северного ледовитого и Индийского океанов. На архипелагах Арктики, на рейдах Балтики, на островах Юго-Восточной Азии, на антарктических станциях, на базах средиземноморья. И тем, дескать, спасли мир. Никого не смутила оперативность натовцев. Ведь если поверить в террористическую версию, то времени чтобы понять, что произошло, принять решение и отправить силы для уничтожения остатков русского флота понадобилось бы несколько дней. За это время те самые секретные инструкции для ответного удара русскими уже давно были бы выполнены. Даже если это и были террористы, то действовали они синхронно с натовцами.

Стоун неоднократно слышал легенду, гуляющую в кругах военных и спецслужб про инцидент в Сан-Диего. Через 50 дней после уничтожения России и её флота на эту крупнейшую базу военно-морских сил США к полной неожиданности американцев прибыла русская подлодка класса «Мурена». С полным экипажем в сотню человек. С полным снаряжением более десятка баллистических ракет. Всех отследили, а эту пропустили. Подлодка несла дежурство где-то в центре Тихого Океана, потеряла все каналы связи, не нашла ни вспомогательного флота, ни сигнала со спутников. Экипаж принял решение вернуться в дальневосточный порт, но там их ждала только разруха и радиация. Ничего не понимая и только догадываясь, капитан субмарины принял решение уйти к побережью Мексики и там хотя бы через сотовую связь узнать что происходит. План удался и шокированные русские моряки, не веря лентам новостей, отправились в Сан-Диего к американцам. Не мстить, а сдаться на милость судьбы. Всё это рассказал капитан той субмарины Бочкин. Здесь рассказчик этой легенды обычно презрительно добавлял: человек, не выполнивший приказа, не сделавший запуск своих ракет по утвержденным целям. Трус.

Бочкина и его команду, конечно же, пустили в расход. Об этой истории широкая общественность так и не узнала. Широкая общественность, в том числе и через некоторое время Китай, приняли исламско-террористическую версию. Примечательно также, что после уничтожения России, после трёх дней темноты на всей планете, нескольких недель паники и тотального страха, после целой серии экстренных заседаний мировых правительств, «оонов» и прочих, после даже быстрого разбирательства и назначения виновных в лице исламского фундаментализма никто так и не взялся за ликвидацию угрозы. Удивительно, ведь если в общежитии появляется убийца, то после первого убийства соседи должны быстро найти и обезвредить угрозу. А не заниматься похоронами убитого. Но все заседания, все международные организации и все журналисты взялись за спасение выживших русских и последующее переселение их в Белоруссию. И лишь через два года промедлений, когда было уничтожено и это, второе государство, мировые правители спохватились и дожали исламскую угрозу. Разбомбили Иран, Афганистан, Сирию и объявили, что исламский фундаментализм ликвидирован. А ведь, и правда, с тех пор арабы тише воды ниже травы. Никаких черных флагов, головорезов и джихада. Сунниты подружились с шиитами, курды с алафитами, все вместе они забыли про евреев и Ближний Восток впервые за десятилетия исчез из информационных сводок.

Стоун знал, что все эти исламские проекты были на сто процентов управляемы. Поэтому не бомбежки террористических бункеров решили проблему, а простое включение режима «офф». Как там у классиков Мавр сделал свое дело, Мавр может отдыхать? Арабы сыграли свою историческую роль и теперь могут вернуться к своим верблюдам и минаретам. Дешево отделались.

Кто в действительности стоял за уничтожением России Стоун не знал. Сначала он с интересом изучал конспирологические версии про ЦРУ, США, НАТО, Букингем, Бильдергбергский клуб и прочих масонов. Но потом, когда понял, что развитие этих версий в интернете тоже носит управляемый характер, что всё это «вбросы» на любой вкус плюнул и отошел в сторону, лишь аплодируя гениальному замыслу.

Официальное исчезновение исламского фундаментализма для него означало только, что этот фактор нельзя использовать в дальнейшей работе. Разгневанные фанатики не могли напасть на русскую диаспору на Кипре. Они официально закончились. Нужно проявлять креатив. Удар, по возможности должен быть разовым и масштабным, это понимали все сотрудники бюро. Если начать отстреливать поодиночке, то объекты разбегутся или поднимут волну протеста. В мировом медиапространстве сожаление и сочувствие русским уже стало исчезать. Напротив, зарождалась контр-волна «русские жаждут мести и реванша». Эту, пока едва заметную волну нагнетали некие большие силы, в чьих руках были основные СМИ. И эту же пропагандистскую политику, в небольших объемах проводила сейчас и сама ЧВК «Фокстерьер». Такую информацию прислали Стоуну из центрального офиса. Всё верно, должно быть взаимодействие: люди Стоуна находят факты, передают их пиарщикам, те обрабатывают общественное мнение и Стоун спокойно уничтожает объекты. Осталось лишь найти зацепку для русской диаспоры на Кипре.

***

Зацепку должны были найти сотрудники Керима. Сами себя они называли не айтишниками, а аналитическим отделом. Стоун немного презирал их работу: сидят целый день у компьютеров, бродят по социальным сетям, читают переписку, изучают слабые места русских и возможности для удара. Всё дистанционно, работа непыльная. Стоуну не хватало своих друзей-головорезов, с которыми они работали в Норильске. Все они сейчас были заняты в индивидуальном режиме в других странах. Контакты с ними были минимальны. Раз в несколько дней от той или иной группы по шифрованным каналам приходили запросы на финальную санкцию мол, выявили Иванова Ивана Ивановича и его семью, есть возможность устроить случайное возгорание дома.

Эти запросы дублировались в центральное бюро, но финальную санкцию давал Стоун: «Исполнить». Центр лишь периодически присылал коррективы вроде «сделать акцент на пропажах без вести». Резонно. Частая зримая гибель русских в автокатастрофах и сгоревших домах будет бросаться в глаза. Лучше перехватить объект где-нибудь в путешествии по горам, без свидетелей. Никто потом не будет разбираться, погиб Иванов или просто уехал в другой город. Возникает проблема с трупами. Люди Стоуна уже отвыкли от необходимости прятать концы в воду. В Норильске было проще, первоначально от них требовали закапывать объекты после уничтожения, но европейские умники не знали ничего о вечной мерзлоте в Сибири. Поэтому на директивы там они плевали, оставляя трупы на месте. Медведь съест.

В Европе медведей давно не было, от трупов надо избавляться. Но Стоун за это не переживал, в «донорильский» период его люди таким уже занимались. Белоручки из центрального офиса слишком преувеличивают грубость его, стоуновских, людей. Пропажа без вести так пропажа без вести, сделаем. Пока, по крайней мере, отдел разъехавшихся по точкам головорезов показывает большую эффективность, нежели отдел айтишников. Но формально Стоун здесь, на Кипре, с айтишниками. И он должен показать своим людям, что не сидит без дела. День заканчивался и по негласной недавно заведенной традиции вошел Керим для блиц-отчета.

– Локальная сеть настроена, необходимые программы вам установлены. В том числе и мессенджер, рекомендованный нашим центральным офисом.

– Это всё понятно. Что по основной части?

– Мы продолжаем уточнять базы данных по проживанию и трудоустройству наших целей. Параллельно составляются психологические портреты обозначенных вами потенциальных и действующих лидеров русской общины. Их увлечения, пути передвижения, контакты.

– Помощь наружным наблюдением вам всё ещё не требуется?

– Стоун, при всём уважении к вашему опыту, оно и не потребуется. Всё необходимое и даже больше, чем позволяет личный визуальный контакт, мы можем определить, не покидая базы. Вплоть до сексуальных и пищевых пристрастий. Трекинг обеспечивает нам постоянный контроль за местонахождением. Если хотите мы выведем все 40 тысяч объектов на один большой монитор.

– Почему только 40 тысяч?

– У малолетних нет гаджетов. Камеры наружного наблюдения в общественных местах, прослушка звонков и чтение сообщений не оставляют целям укромного места. Мы видим всё.

Стоун стерпел. Айтишник поставил его на место. Наружное наблюдение это, видите ли, вчерашний век. Молокосос.

– Керим, вы просматриваете миллиарды байтов, но не можете разглядеть ни одной зацепки. Какой смысл в этих точках, суетящихся на экране? Какой смысл в том кого они трахают и что едят, если мы видим все это со стороны? Нужен личный контакт. Я запрошу разрешение на внедрение нашего сотрудника в диаспору. Ваших айтишников мне для этого не надо, только наломаете дров. Продолжайте уточнение баз данных. Если руководство позволит, я сам выйду на оперативную работу в контакт с русскими. Поверьте, я не принижаю значимость вашей работы, наверняка все это пригодится уже совсем скоро. Просто я устал сидеть тут без дела и следить за вашей, не очень понятной мне работой.

Стоун сам удивился, как произнес все это, почти без ругательств и без давления. Словно какой-нибудь офисный клерк, а не опытный убийца. Керим оценил спокойный тон руководителя, попрощался и вышел.

Идею внедрения Стоун замыслил давно. И хотя Керим никак её не прокомментировал, Стоун сделал вывод, что тому понравилось. Теперь надо составить в центр аргументированный запрос на возможность внедрения. И тоже без ругательств.

***

3.

К середине осени Тойво уже окончательно освоился на новом месте. Здесь было заметно холоднее, чем в Барселоне, но для финна это не было проблемой. Французский язык давался ему, как и ожидалось легко. Для проживания ему предложили либо съемное жильё в пригороде, либо кампус университета в центре Парижа. Тойво не хотелось скоро прощаться с молодостью и студенческой жизнью, поэтому он выбрал кампус. По большому счету Тойво впервые выбрался из-под опеки родителей, отдельно он никогда не жил. Но отец с матерью уже освоили маршрут и два раза навещали его, после того как у отца закончилась уборочная.

Проект, в котором был задействован Тойво, по-прежнему вызывал у него недоумение. Но теперь добавилось новое неприятное чувство, когда тратишь большое количество времени и сил, не очень понимая, к чему все это приведет. Они не то чтобы топтались на месте, но было непонятно, куда движутся, что должно стать результатом работы. Формально это будут новые книги из серии букморфинга, несколько крупных произведений нескольких крупных русских писателей. Однако в какую сторону нужно переделывать сюжет, как оказалось, никто не знает. Ни профессор Эганбюри, ни остальные его коллеги.

Пока их разделили на несколько групп, каждой досталось произведение Набокова из русскоязычного периода жизни писателя. В группе Тойво помимо него работали ещё трое. Поляк Ян Бузек, известный варшавский славист и филолог. Француженка с кафедры Эганбюри, методистка Инес Кювье. И переводчик, британец Колмар. Предполагалось, что Бузек и Тойво будут выполнять литературную часть, быть соавторами нового произведения. Методистке досталась скорее организационная функция, снабжение, уточнения и корректура. Колмар же должен переложить результат работы на английский язык.

Бузек, впрочем, быстро подмял литературную работу под себя, здесь он доминировал и для Тойво оставил лишь функцию скептика. Фантазируя в начале работы о возможных вариантах развития сценария и пытаясь обсудить их с группой, Бузек быстро понял, что француженка и британец предпочитают отмалчиваться, а финн воспринимал всё в штыки. Им достался роман «Защита Лужина». Сначала поляк предлагал сделать главного героя суицидником, которого спасла игра в шахматы. То есть переставить всё с ног на голову возражал Тойво. Тогда Бузек предложил переписать концовку романа в стиле хеппи-энд. На это Тойво заметил, и Эганбюри поддержал его, что это будет слишком примитивно и не внесёт художественной ценности в первоисточник. В итоге решили вклинить в сюжетную линию произведения детективную составляющую. Лужин должен был стать агентом сталинского НКВД. Не меньший бред рассудил Тойво, но больше возражать не стал, надо было двигаться хоть куда-то.

На общих планерках узнавалось, что другие группы пошли вообще по порнографическому пути, развивая в романах Набокова запретные для двадцатого века темы. То, что считалось в «Лолите» или «Камере Обскуре» намеком на педофилию или адюльтер теперь выпячивалось и заменяло основные смыслы произведений. Так что детективный акцент, выбранный их группой, казался Тойво не таким страшным литературным преступлением на фоне прочих.

Эганбюри чувствовал внутренний бунт Тойво, но относил его на счет Бузека. Думал, что поляк слишком резво захватил лидерство в группе и гнет свою линию, раздражая финна.

– Попробуйте с ним подружиться. Бузек увлекается мотоциклами, а вы? Нет? Тогда просто выпейте с ним водки. Поляки считают, что это их национальный напиток. Полагаю, что если вы заденете эту струну, похвалите, например, русскую водку, то Бузек с готовностью и наглядностью начнет вас переубеждать. Наверняка это будет интересная попойка Эганбюри даже воодушевился если буду свободен, готов составить вам компанию и выступить в качестве рефери.

– Это будет похоже на анекдот. Отшутился Тойво. Ему пока не хотелось выпивать с Бузеком Собрались как-то француз, поляк и финн, пить русскую водку Скорее всего, после этого мы обрусеем и придем к тем же выводам, что и Набоков. Работа встанет.

–Ха-ха-ха! Вот вам и концовка анекдота «Выпили русской водки и написали русский роман». Если серьёзно, Тойво, сходите на лекцию Бузека. Пользуясь его временным пребыванием в Париже, мы привлекли его к проведению спецкурса в нашем университете. Как раз на тему русской литературы. Вы знаете, это очень интересно, аудитории всегда полные. Бузек прекрасный рассказчик.

Про эти лекции Тойво уже слышал от соседей по кампусу. Отзывы были восторженные. Почему бы и не сходить? Возможно, Бузек, как коллега-славист, откроется с другой стороны. А может, и откроет что-то новое. Ведь поляки это те же славяне и, может, способны понимать родственный язык русских писателей как-то изнутри?

***

Аудитория, действительно была полна народу. Здесь были и первокурсники, для которых спецкурс Бузека сделали обязательным, и старшие курсы, и вольные слушатели. В том числе преподаватели с посторонних факультетов. Бузек явно наслаждался популярностью, делая снимки для своего аккаунта и встречая с приветливой улыбкой каждого опоздавшего. Тойво постарался не попасться ему на глаза, поднялся на галёрку и встретил здесь Дэйва, который трудился в одном с ним проекте, но в составе другой группы букморферов. Тот, вероятно, тоже не хотел попадаться на глаза Бузеку. Дэйв коротко кивнул и пригласил Тойво усесться рядом. У них было шапочное знакомство, пересекались на общих планёрках. И кем именно был Дэйв по своей должности и даже по национальности, Тойво не знал. Какой-то коллега, лет сорока, с акцентом говорящий на английском.

Бузек тем временем, стоя за трибуной, рассказывал, что русские писатели как и любые другие, отражали жизнь своего общества и душу своего народа. И насколько противоречивой и запутанной была эта душа, настолько сложными и многогранными являются произведения Достоевского и Толстого, Солженицына и Булгакова. Это непростая литература, она не предполагает простых ответов. И даже больше: она вообще не предполагает ответов. А учитывая, что русские писатели всегда сильно привязываются к контексту, ко времени и ситуации описываемых событий, то читателю сложно найти что-то созвучное с нынешними реалиями. Москва Чехова, Петербург Толстого и провинция Тургенева по большому счету зарисовки непонятной прошедшей эпохи. Такие же, как Древний Рим или Средневековье. Даже если брать что-то посвежее, то Солженицын, Рыбаков и прочие писатели тоталитарного Советского Союза плохо понятны современному жителю демократических государств.

Бузек уверял, что неизменные спутники русской литературы тоска и уныние, но не пассивно-настроенческие, а как предвестники бунта или революции. Одни писатели лелеяли смену общественно-политического строя, и тем вдохновлялись. Другие писатели, наоборот, питались русским бунтом, каким описал его Пушкин, бессмысленным и беспощадным, находя здесь крушение судеб и неожиданные повороты сюжетов.

Но вдохновляясь извечной анархией такие писатели, будучи авторитетами, и сами вдохновляли читателя на бунт против системы. Этот нескончаемый круг самоуничтожения замкнулся 15 лет назад. И хорошо, что замкнулся в самой России, не уничтожив брызгами ядерной смерти всю планету. Но вот парадокс: в безроссийском мире, без носителей культуры, в этом цивилизационном вакууме до сих пор существует русская литература. Крутится как маховик без нагрузки. А вместе с ней существует и «эйцехоре» тут Бузек поднял палец, акцентируя момент на непонятном для аудитории слове, и пояснял это еврейский термин, который ввел в широкий оборот русский писатель-мистик Даниил Андреев. Дословно эйцехоре означает семя зла.

– Дурное начало. Первородный грех. Поправил его вполголоса Дэйв. Тойво обернулся на соседа и только сейчас увидел, что Дейв глядит на лектора с кривой пренебрежительной ухмылкой. С такой же, которую хотелось бы изобразить самому Тойво, если бы не риск быть увиденным Бузеком. Но тот продолжал упоенно объяснять про эйцехоре, которое применительно к русской литературе означало сокрытый в ней посыл к бунту, непокорности и непредсказуемости.

Еще немного и он разведет здесь костёр с призывом сжигать русские книги подумал Тойво. И эта же мысль возникла не только у него.

– Так вы считаете русскую литературу вредной и опасной? спросил кто-то, пока Бузек отпивал воду из стакана.

– Отнюдь. Я имел в виду крупнейших представителей этого культурного пласта. Тех, кого принято считать авторитетами. Русские обогатили мир всевозможными жанрами и стилистическими приемами. Почитайте Чехова, даже без привязки к быту царской России, это универсальный понятный всем юмор. Почитайте Пастернака, породившего поэзию в прозе. Почитайте Бунина и Куприна, никто лучше них не описывает, что такое любовь. Но именно рассказы. Ведь как только русский садится писать большой роман и пускается в рассуждения, то тут же появляется и зреет то самое эйцехоре, зло, самобичевание, бунт и анархия.

Это можно было бы оставить на совести самих русских, но ведь нет: русским всегда было тесно на ограниченном пространстве. Недаром они в свое время захватили самую большую территорию. Успокоили свою плоть, но не успокоили душу, неся свои идеи по всему миру. Ведь ещё одна роковая особенность русской литературы это мессианство. Этим страдали все. И Гоголь с Лермонтовым. И Пушкин с его «самостоянием». И Гумилёв с его теорией пассионарности русского народа. И Достоевский вспомните его «народ-богоносец». И Тютчев, который уверял читателя, что у России «особенная стать». Это мессианство отводило русскому народу роль спасителя мира и конкретно спасителя западной цивилизации. Правда, от чего именно они собирались нас спасать, никто никогда не разъяснял. Всё это оставалось в области чего-то мистического и провиденциального.

Окей, вы избранный народ, тогда сидите себе тихо-мирно и гордитесь собой в пределах своего дома. Как евреи, знаем мы и таких избранных. Тут Бузек лукаво подмигнул аудитории. Раздались смешки, и что-то неуловимо гневное мелькнуло на лице сидящего рядом Дейва. Только сейчас Тойво стал догадываться про национальность соседа. И ведь точно: на общей планёрке в самом начале Дейва представили как специалиста из Израиля. А Бузек тем временем уже заканчивал.