Глава 2

КАМЕНСКАЯ

– Итак, прорыв в телезвезды успехом не увенчался, – мрачно констатировал Чистяков, открывая ей дверь. – Вы выяснили, что это за фокусы?

– И да, и нет, – вздохнула Настя. – Если дашь поесть, расскажу.

Но рассказывать она начала, не дожидаясь ужина. Ей необходим был трезвый взгляд на ситуацию, взгляд, не замутненный внезапным испугом и последовавшей за ним яростью и ненавистью к сопляку, захотевшему за три минуты заработать сто долларов.

Сопляк с литературным именем Ваня Жуков поведал историю, в которую верилось с трудом, но никаких других правдоподобных объяснений в голову не приходило. Он гулял по Новому Арбату, а проще говоря – шлялся от нечего делать, убивал время. Суббота, в школе занятий нет, а уроки можно и завтра сделать. Как ни странно, уроки Ваня Жуков старался делать исправно и в школе числился отнюдь не отстающим, так, во всяким случае, утверждали его родители. Так вот, гулял он, гулял, мороженое съел, потом позволил себе бутылочку пивка с гамбургером на свежем воздухе под октябрьским холодным солнышком, а тут к нему тетка подходит неопределенного вида и возраста. И предлагает заработать сто баксов за нечего делать. Во-о-он там толпа, видишь? Это телевидение. Нужно взять вот эту вот картоночку, протиснуться в толпу поближе к камерам и поднять ее над головой, чтобы всем по телевизору было видно. Больше ничего не требуется.

Представляете, что такое для пятнадцатилетнего пацаненка сто долларов? По нынешнему курсу это месячная Настина зарплата. Полторы тысячи, ежели в рублях считать. Она, подполковник милиции с высшим образованием и стажем работы шестнадцать лет, старший опер, столько получает за месяц службы, связанной, между прочим, с риском для жизни. А тут за пять минут – и никакого риска. Конечно, Ваня согласился, а вы найдите в Москве, да и во всей России, мальчишку, который не согласится. Слова страшные на картонке написаны? Так это ж только слова, это ж не взрывчатку на вокзале подкладывать. Мало ли кто кому что скажет или напишет. А сто долларов – вот они, в теткиных пальцах, на ветру шевелятся, их можно потрогать, их можно сделать своими и положить в свой собственный карман.

– А почему ты сказала, что тетка была неопределенного вида и возраста? – спросил внимательно слушавший ее Алексей.

– Потому что Ванятка наш маленький еще, чтобы правильно определять возраст женщины. Судя по тому, как он описывал ее одежду, дама не из благополучных, грязненькая и рваненькая. С зубами, опять же, не все в порядке, многие отсутствуют. А коль так, то она скорее всего бродяжка или пьянчужка. Такая и в двадцать восемь может выглядеть на пятьдесят, – объяснила Настя.

– Откуда же у нее сто долларов? – изумился Леша.

– От верблюда. Либо Ванька, паразит, все наврал, либо это не ее деньги, она только передаточное звено. За этим плакатиком стоит кто-то третий. И вот это меня больше всего пугает. Лучше бы оказалось, что Жуков врет. Понимаешь, Леша, у него в кармане действительно лежало сто долларов. Где он их взял? Родители уверяли, что у него никогда не было таких денег, они сыну давали, конечно, на карманные расходы, но не столько. Если не было никакой тетки, то нужно узнать, откуда у парня деньги. Леш, я, наверное, абсолютно аморальное существо, но пусть окажется, что он их украл, или выиграл в какую-нибудь лотерею, или получил за криминальную услугу. Тогда я буду точно знать, что никакой женщины не было, и усну спокойно. Потому что, если женщина была и дала Ваньке сто долларов, это означает, что тот, третий, – человек серьезный. Сто баксов мальчику, еще сколько-то – тетке за посредничество, и все ради чего? Ради того, чтобы напугать двух женщин, работающих в милиции. Просто напугать. Пошутить, так сказать. Стоимость выделки в данном случае многократно превышает стоимость самой овчинки. И выводы, которые из этого следуют, меня отнюдь не радуют.

– Хорошо, давай рассмотрим выводы, – с готовностью кивнул Алексей. – Первое: этот шутник – сумасшедший миллионер. Он любит пошутить, впрочем, юмор у него черноватый, но без последствий. А денег у него много, и он их не считает. Такой вывод тебя устраивает?

– Такой устраивает, – согласилась Настя. – Можно мне добавки?

– Валяй.

Она положила себе еще цветной капусты, немного подумала, глядя задумчиво на одиноко лежащую на сковороде котлету, потом аккуратно отломила вилкой ровно половинку и тут же засунула себе в рот.

– По-братски, – отчиталась она, усаживаясь на место. – Я не какая-нибудь там, я честная, а могла бы, между прочим, всю котлету съесть, пока ты не видишь.

Чистяков усмехнулся, протянул руку к плите, снял сковороду и положил жене на тарелку оставшиеся полкотлеты.

– Ешь, честная ты моя, в холодильнике полная миска фарша, можно еще пожарить. Второй вывод мне и так ясен. Стоимость овчинки, по-видимому, значительно выше, чем вы с Татьяной себе представляете. У тебя есть третий вывод?

– Третьего нет. Дальше второй вывод раздваивается на вопросы: кто из нас двоих эта овчинка, Таня или я?

– А тебе как хотелось бы?

Настя вздохнула. Как ей хотелось бы? Хотелось бы, чтобы все это оказалось шуткой психованного идиота-миллионера. Но если нет… Кого именно он хотел испугать?

Она молча вымыла посуду, пододвинула стул к окну и села, опершись локтями о подоконник. Уже совсем темно, и на улице словно глухая ночь, а не субботний вечер, даже машин отчего-то мало. Такое ощущение, что Москва замерла, затаилась и чего-то испуганно ждет. Впрочем, что ж удивляться, при нынешней ситуации неизвестно, что будет не только завтра, но и через час. Включая телевизор, никто не может быть сегодня уверен, что не услышит какую-нибудь оглушительную новость вроде запрещения хождения твердой валюты или поднятия курса доллара на новую невиданную высоту. Или беда какая с Президентом. Говорят, в последнее время он сильно болеет. Если сегодня будут объявлены выборы нового Президента, то такое начнется, что про несчастную экономику все вообще забудут. При чем тут какой-то кризис, когда надо власть хватать? А людям жить надо, надо свой скудный бюджет как-то рассчитывать, чтобы до зарплаты протянуть, надо какие-то решения, жизненно важные, принимать, а как их принимать, когда неизвестно, что будет через час? Все затаились, в норки свои попрятались и ждут.

И она, Настя Каменская, тоже ждет. Потому что угадать, где же она встретит смерть, ей пока не удается.

ПЕРВАЯ ЖЕРТВА

Ну чума! Чистая чума, а не мужик. И чего ему надо от меня? Ладно, спасибо ему, денег дал. Я хоть и выпиваю, но не алкоголичка законченная, мозги еще не совсем проспиртовала, потому и понимаю, что он мне не заработать дал, а просто подарил эти деньги. Деньжищи! Да разве ж это работа? Найти пацана и всунуть ему сто «зеленых» вместе с картонкой. Я б такую работу по тыщу раз в день делала просто за стакан, а он мне столько отвалил – аж страшно! Я ж говорю – чума.

И ладно бы, если б только долларами одарил. Мало ли какие у людей причуды бывают. Когда я на железной дороге работала, так был у нас там один, тоже чумовой. Припадочный, в смысле. Как найдет на него припадок, так он на все деньги водку покупал и за просто так раздаривал. На, говорил, Михална, выпей за мое здоровье. И бутылку мне целую совал. Да и не только мне. Сколько бутылок купит, стольким и подарит, себе ничего не оставлял. Непьющий он был, представляете? Вообще в рот не брал, ну ни граммулечки, а нам покупал. Во какие бывают…

Но этот-то, чумовой-то нынешний, вообще без крыши, похоже. Я пацаненка нашла, на «задание» его наладила, вернулась и говорю, так, мол, и так, поручение твое, мил-человек, выполнила. А он меня хвать под ручку, навроде как дамочку, и переулками в сторону Старого Арбата потащил. Разговор, говорит, у меня к тебе есть, Михална. Доставь мне, несчастному и горем убитому, радость нечаянную. Поужинай со мной сегодня. Только я человек приличный, по подъездам, подворотням и вокзалам отираться не приучен, кушать я изволю исключительно хорошую еду и в хороших условиях.

Так что ты, Михална, давай-ка ноги в руки и беги мыться. Или ты бездомная? Я прямо даже обиделась. Как это такое – я бездомная? Я не какая-нибудь там бомжиха, у меня квартира есть, однокомнатная. В ней и живу. И ванная с горячей водой имеется. С мылом, правда, напряженка…

Он будто мысли мои прочитал, усмехнулся так и говорит: «Не сердись, Михална, это я так спросил, ради красного словца. Вот тебе деньги, купи мыла нормального и помойся как следует, чтоб кожа скрипела. Как помоешься – приходи снова сюда, я пока тебе одежду прикуплю, а то в твоих нарядах за стол садиться нельзя – кусок в горло не полезет, стошнить может». Я было опять обидеться собралась. Чего это ему моя одежа не нравится? Я лично в ней уж пятый год хожу не снимая – и ничего. Но потом сообразила, что гордость проявлять сейчас не ко времени, а то насчет ужина передумает. Пусть одежду новую покупает, я ее надену сегодня разочек, а завтра толкну, опять же на выпивку будет. Ой, что это я? У меня же денег теперь целая куча, мне столько за год не пропить, тем более что я ж не пьющая какая-нибудь, не алкоголичка конченая, а так, выпиваю для души и поднятия бодрости духа.

Ну, может, меня кто и дурой считает, а только соображаловку-то я не потеряла. Ты, говорю, мил-человек, одежку-то мне сразу прикупи, я ее домой снесу, там помоюсь и сразу в новое наряжусь. А то что ж мне на чистое тело это старье напяливать. Опять же переодеваться здесь негде, разве что в платном сортире, но там грязно. Говорю, а про себя думаю: как ты есть чумовой, то веры тебе никакой нет. Я, как послушная овца, попрусь домой мыться, вернусь, а тебя и след простыл. Чего ради тогда я, спрашивается, надрывалась, воду переводила, ноги терла, пока туда-сюда моталась? Нет уж, ты давай денежки выкладывай на мою новую одежу, ежели тебе приспичило, а я с ней уйду. И если ты смоешься, то у меня хоть тряпки останутся. Нет, как говорится, дура-дура – а умная. Меня не проведешь, на кривой козе не объедешь.

Он, видать, тоже не дурак, чумовой-то этот. И не жадный. Ладно, говорит, Михална, пойду в магазин, куплю тебе что поприличней, в новом и вернешься. Только ты в магазин со мной не ходи, а то продавцы все от страха под прилавки попрячутся. Я уж сам как-нибудь справлюсь, на глазок. Я снова обидеться надумала, но быстро отошла. Чумовой – чего с него взять.

Сказано – сделано. Пошел он в магазин, вернулся минут через тридцать с большими пакетами. Я, пока его ждала, в округе пошастала, несколько бутылок нашла и в сумку спрятала. Пригодятся. Венька Бритый там же ошивался, насчет вечера спрашивал, говорил, у Тамарки день рождения, она сегодня наливает. Я на всякий случай сказала, что забреду. А то получится, что нахвастаюсь ему про ужин с чумовым, а тот меня продинамит. С голоду, конечно, не помру, но лучше у Тамарки на халяву кусок сцапать. Хотя какой там кусок, у Тамарки этой, сама еле-еле концы с концами сводит, только на выпивку и хватает, так что на именинах ейных если на что и можно рассчитывать, так на полстакана. Но и то хлеб.

Короче, схватила я пакет, буквально из рук у чумового выдернула, и бегом домой. Благо живу рядом совсем, в Малом Власьевском переулке. Прискакала к себе, пакеты раскрыла и давай тряпки разглядывать. Да-а-а, доложу я вам, не ожидала я такого. Можно подумать, он меня в валютный ресторан вести собрался. Чумовой – он и есть чумовой. Нет, ну вы подумайте, даже трусы купил и лифчик. Каково, а? И колготки. В общем, до конца я все рассматривать не стала, мне и так с первого взгляда стал понятен этот… как его… ну в газетах-то часто про него пишут… Во, вспомнила! Уровень притязаний. А чего вы удивляетесь? Что я газеты читаю? Так я ж их подбираю, где кто бросит, и на пол стелю или там на ящик, или на стол, где стакан ставлю. Глоток выпьешь – и смотришь перед собой, ждешь, как пойдет да где уляжется. А перед тобой-то как раз и газетные статьи. Поневоле глаза в текст утыкаются.

В общем, отправилась я в ванную, прихватила с собой мыло и шампунь, которые тоже в пакете лежали. Намылась в полное удовольствие. Все ж таки куда лучше себя ощущаешь, когда тело чистое, это точно. Волосы прямо пучками из головы лезут, лохмотья в руках остаются. Когда я голову-то мыла в последний раз? Месяц назад, кажется, а то и больше. Вы не думайте, что я неряха, я ее специально редко мою, потому как волос сильно лезет, особенно когда моешь. А так, если его совсем не трогать и даже не расчесывать, он еще держится.

Вышла я из ванной, стала тряпки на себя натягивать. Вроде все впору, даже белье. Жаль, посмотреться некуда, зеркала нету. Почему нету? Так разбили. Венька Бритый и разбил в прошлом году, напился, сволочь, драку с Тамаркиным хахалем затеял, они зеркало и уронили. А новое покупать – денег жалко. Если лишняя копейка завелась, так ее лучше пропить… То есть, я хотела сказать, купить выпивку и друзей позвать, посидеть в теплой обстановке. Вы не думайте, я не пропойца какая-нибудь, я бы даже еще работать смогла, только зачем? Пенсию мне назначили по полному моему праву, а что я еще не старая – так это ничего не значит, я на вредном производстве с восемнадцати лет. Ну, насчет вредного производства – это я так, в переносном смысле, хотя, если вдуматься, работа в театральном коллективе как есть вредная. Целый день репетиции, по вечерам спектакли, и все время впроголодь. Этим-то, примам-балеринам, куда легче, они, дай бог, один спектакль в неделю танцуют, а нам, кордебалету, каждый день пахать приходится. Прим-то много, а кордебалет один. Нам, балетным, в тридцати три года пенсия полагается, пусть спасибо скажут, что я до тридцати пяти на ихней сцене ногами махала. Так что моя пенсия хоть и небольшая, но кровью и потом выстраданная и вполне заслуженная. И то сказать, я по первости после балета на железную дорогу пошла работать, диспетчером. Хорошенькая была – ужас, мужики так и вились. Маленькая, стройненькая, походочка легонькая. За мной тогда один большой начальник из Управления железной дороги ухаживал, он меня в диспетчеры и пристроил. Говорил, хочу, чтобы ты, Наденька, ко мне поближе была, чтобы от моего кабинета до твоей кабинки можно было за десять минут добежать. Управление дороги на Краснопрудной улице находилось, а меня он на Казанский вокзал определил, рукой подать. Я тогда сильно на все это дело понадеялась, ведь тридцать пять уже, профессии, кроме балета, никакой, образования, сами понимаете, тоже немного, а семью завести хочется, и чтобы не бедствовать при этом, а жить прилично и ни в чем себе не отказывать. О том, что начальник этот меня обманул, и рассказывать не надо, и без того понятно. Так мне хотелось замуж выйти, пока не поздно, и ребеночка родить! А он все «завтраками» кормил, обещал вот-вот развестись, я и верила. И чем все кончилось? Выпить он любил, и обязательно чтоб не одному, а в компании. Компанией его, естественно, я и была. С самого утра как начнет в кабинете «принимать», так до двенадцати ночи и выпивает, а жене вкручивает, что, дескать, работы у него много, совещания да собрания замучили. И я с ним пила, понравиться хотела. Я ведь как рассуждала? Лучше пусть со мной пьет, потому что, если я откажусь, он другую компанию найдет, а где гарантия, что в этой компании не окажется женщина, красивая да свободная? Нету таких гарантий, никто их дать не может. Потому выбор у меня был простой, как арифметика для нулевого класса: или отпускать его с другими пить, или самой с ним «принимать». Да что греха таить, он, когда выпьет, слова такие хорошие говорит, что слушала бы и слушала до самой смерти. И самая-то я лучшая на свете, и самая красивая, и самая любимая, и обязательно он на мне женится, как только детишки в законном браке подрастут чуток, и жить он без меня не может не то что одного дня, а и одной минуточки. Мне слушать такие слова – как бальзам на душу, и я, конечно, не возражала, когда он напивался. Но и сама вместе с ним… Ему, борову вонючему, как с гуся вода, а со мной все быстро кончилось. Говорят, женщины на это дело слабее мужиков. В общем, припечатали мне клеймо алкоголизма и с работы выперли. Тут и любовь наша закончилась. Он так мне и сказал, гнида жирная: не может, говорит, у такого заметного начальника, как он, быть жена-алкоголичка. А какая я алкоголичка, вот вы мне ответьте? Какая я алкоголичка? Алкоголики – это которые себя не помнят и мать родную за полстакана продадут. А я вполне в сознании. Ну ладно, что это я старое вспоминать кинулась.

Оделась я во все новое, и на самом дне одного пакета еще сверточек заметила. Развернула – а там парик. Самый настоящий. Я сперва расхохоталась, а потом сообразила, что чумовой-то мой, верно, заметил, какие у меня волосы. Правильно он сообразил, с такими тряпочками нужна хорошая прическа, а из моих лохмушек уже ничего не соорудишь подходящего. Да, жалко, что зеркала нет, вот пригодилось бы сейчас! Достала пудреницу, лицо подканифолила, заодно в маленькое зеркальце, вделанное в крышку, постаралась рассмотреть хоть что-нибудь. Много, конечно, не увидела, но хоть подкраситься смогла. Ресницы погуще намазала.

Что-то мне тревожно стало, будто я – это не я, а кто-то чужой. Словно душа моя в другое тело переехала. Кожа чужая, одежда незнакомая, на голове парик. Хватанула я стакан отравы, в шкафу бутылка стояла, да и пошла обратно, где чумовой мне встречу назначил. По дороге все у витрин останавливалась, хотела себя разглядеть. Деталей, конечно, не рассмотрела, но общий вид меня порадовал. Вроде как тело даже походку прежнюю вспомнило. А в общем там, в витрине, была, конечно, не я. Или я? Черт их разберет, чумовых этих, совсем голову заморочили.

Иду я в сторону Николопесковских переулков, а сама боюсь: вдруг обманул, вдруг ушел и не вернется? Так мне сильно в этот момент захотелось в ресторан пойти, в приличный, чтоб все как у людей, чтоб меня кавалер под ручку в зал провел, чтоб стул правильно пододвинул. Чтоб официанты вокруг сновали, музыка играла, люди нарядные, а не Венька Бритый с Тамаркой. А вдруг чумовой этот во мне прежнюю красоту разглядел? Я ведь не старая еще совсем, всего-то сорок два. Бывают же случаи, когда несчастные неудачливые бабы вроде меня встречают нормальных богатых мужиков. Каждому судьба дает свой шанс, но только не каждый его увидеть и понять может. Я-то в свое время начальника своего железнодорожного за такой шанс приняла, а может, это вовсе и не он был? Может, мой шанс – этот чумовой с карманами, набитыми долларами? Значит, судьба меня правильно от того начальника отвела, пусть и ценой увольнения с работы, позора и слез, но отвела, сохранила меня для чумового. А то ведь если бы я своего добилась тогда и вышла замуж за борова, я б чумового сегодня не встретила. Вот оно как!

Подхожу к назначенному месту, гляжу – стоит. Стоит мой родненький, по сторонам не оглядывается, задумался о чем-то. Увидел меня и говорит: