4

После семи вечера в управлении уголовного розыска народу было ничуть не меньше, чем днем. Никто не удивился тому, что в начале восьмого на работе появилась Каменская, это было в порядке вещей. Не заходя к себе, она толкнула дверь комнаты, которую занимали Юра Коротков и Коля Селуянов. Оба они сидели за своими столами и как по команде подняли на нее вопрошающие глаза.

– Ну как? Получилось? – спросили они чуть ли не хором.

– Будем надеяться.

Она не раздеваясь уселась на свободный стул и полезла за сигаретами.

– Никогда не думала, что это так трудно. Полдня строила из себя злую тетку Настасью, а все для того, чтобы завтра пришли хорошие мальчики Юрочка и Коленька и весь протокольный отдел кинулся к ним в объятия, утопая в слезах и соплях. Ну и сценарий вы мне подсунули!

На самом деле старая как мир схема «злой следователь – добрый следователь» была использована сегодня с несколько иной целью. Настя не ставила перед собой задачу собирать информацию. Ей сегодня нужно было своими глазами посмотреть на трех главных подозреваемых, составить представление об их характере и стиле мышления. А уж потом прикладывать к ним всю ту информацию, которую соберут для нее Коротков и Селуянов. И уж конечно, собирать эту информацию они будут не при помощи длительных душещипательных бесед с тремя главными фигурантами. У ребят для этого есть свои способы, приемы и источники сведений.

Итак, Ирина Королева. Умная, хладнокровная, расчетливая. Следит за каждым словом, случайных проговорок не допускает. Почему-то занимается скучным и неперспективным делом, хотя имеет хорошее образование и прекрасные способности. Имела все возможности убить Тарасова. Судя по заключению врача, смерть его наступила не позже восьми сорока пяти, а через двадцать минут, если верить Королевой, она обнаружила труп на кухне. Если преступница – она, то могла ли она по складу своего характера просидеть двадцать минут в одном помещении с покойником и только потом звонить в охрану? Хватило бы у нее выдержки? Несомненно. Может ли кто-нибудь подтвердить, что она вошла в здание Совинцентра в восемь пятьдесят, как она утверждает, а не раньше на десять-пятнадцать минут? Нет, никто этого подтвердить не может.

Светлана Науменко. Сорокалетняя увядающая красотка, озабоченная семейными неурядицами и перспективой потерять место. Нервы расшатаны, то и дело начинает плакать, руки дрожат. В тот день она пришла на работу в девять тридцать, в это время в протокольном отделе, кроме Королевой, были сотрудники управления охраны. Кто поручится, что она не приходила сюда часом раньше? Муж с ней не живет, дочь отправилась в школу в половине восьмого и не знает, в котором часу мама ушла на работу, без четверти восемь или без четверти девять. Науменко безумно боится сокращения, у нее, в отличие от Королевой, образования никакого нет, и, если ее выгонят из Совинцентра, она такой денежной работы уже никогда не найдет. Чтобы зарабатывать деньги без образования и смекалки, женщина должна быть молодой и длинноногой, тогда еще можно рассчитывать на место секретарши в какой-нибудь фирме. Если смерть Тарасова могла уберечь Светлану от неминуемого сокращения, то очень может быть, что она постаралась эту смерть ускорить. Зачем сокращать живых людей, когда можно просто убрать вакансию…

Наконец, Шульгин Игорь Сергеевич. Негибкий, упрямый. Соображает медленно. На компромисс не идет, но не из принципа, а из тупого упрямства и идиотской самовлюбленности. Пойти на компромисс для него означает отступить, признать свою неправоту, а такие люди неправоту свою не признают никогда и ни при каких условиях. Настя сегодня проверила его, сначала чуть-чуть напугала, потом предложила выход, а он им не воспользовался. Не умеет варианты просчитывать, надеется, что главное – устоять сегодня, а завтра все само собой как-нибудь устроится. Сегодня для него главным было не уступить сопливой девчонке, показать ей свое превосходство, а о том, что завтра его сломает и в порошок сотрет неведомый полковник Гордеев (о чем сопливая девчонка его честно предупредила), он и думать не хочет. До завтра еще дожить надо. Типичная психология убийцы. Сегодня я убрал того, кто мне мешает, а то, что завтра меня за это могут поймать и наказать, так до завтра еще дожить надо…

И последний. Юрий Ефимович Тарасов. Все объяснения его нелепого поведения сразу разбиваем на две основные группы. Группа первая: объяснения, исходящие из того, что он – не особенно умный и к тому же дурно воспитанный человек. Группа вторая: объяснения, исходящие из того, что он вовсе не вел себя таким странным образом. Он был совершенно нормальным, совершенно обычным человеком, а все, что про него рассказывают, – ложь. Трое его сотрудников дружно говорят неправду, потому что кто-то из них его убил, и это оказалось выгодным всем. Может быть, имел место предварительный сговор. Может быть, убийство произошло спонтанно, но потом было решено помочь убийце и уберечь его от ответственности. Может быть, в протокольном отделе Совинцентра творились какие-то крупные махинации, и непосредственный Юрий Ефимович не только обнаружил их, но еще и заявил громогласно о своей находке. Но если коллеги Тарасова говорят неправду, то почему именно такую неправду? Почему бы не начать рассказывать, каким чудесным, каким прекрасным человеком был Юрий Ефимович, и врагов-то у него не было, и слова худого о нем никто не сказал бы, и вообще они все дружно скорбят и рвут на себе волосы. Путь вполне традиционный, так делают многие. Но сотрудники протокольного отдела почему-то начали поливать грязью покойного, причем таким хитрым способом, при котором у каждого из них появился повод к убийству. Если кто-то из них (или все трое) замешан в убийстве, то такой ход, строго говоря, более изыскан, но и более правилен. Разделить подозрения между всеми – это гораздо эффективнее, чем отводить их. Интересно, кто же это среди них такой умный? Уж не Ирина ли?

Глава 3

1

Мартовское солнце было ослепительно ярким, и, глядя на небо из окна второго этажа, можно было легко представить, что наступил разгар лета. Правда, если подойти к окну поближе и посмотреть не вверх, а вниз, то иллюзия моментально рассеивалась: серость и грязь на тротуарах быстро возвращала романтического мечтателя на грешную землю.

Виталий Николаевич Кабанов, больше известный в определенных кругах под прозвищем Паровоз, стоял у окна и смотрел вниз. Он никогда не занимался самообманом, предпочитая видеть правду, пусть и не всегда приятную. По-видимому, именно эта черта характера позволяла ему на протяжении всей жизни успешно доводить до конца любое начатое им дело. Малейший сигнал о неблагополучии моментально становился поводом для размышлений, а то и решений, причем зачастую радикальных, и это предохраняло Кабанова от неприятностей намного эффективнее, чем связи, дружба, блат и деньги. «Корабль не может дать течь ни с того ни с сего, – любил он говорить. – Либо ты доверился тому, кто его строил, и не заметил, что это невежда и халтурщик, хотя мог и должен быть заметить, либо ты ленился проверять техническое состояние, либо не предусмотрел грозящую опасность. В любом случае виноват только ты сам». До сегодняшнего дня корабли Кабанова течи не давали.

Организаторские способности Виталия Николаевича проявились, еще когда он был школьником. В пятом классе, когда ребят приняли в пионеры, его выбрали звеньевым. К концу учебного года все десять пионеров его звена принесли домой табели, сплошь усеянные пятерками, среди которых изредка мелькали четверки. Родители радовались, учителя удивлялись, одноклассники завистливо хмыкали. Сам Виталик Кабанов из своих методов секрета не делал, с удовольствием объясняя всем, что если человек умеет что-то делать хорошо, то от этого должна быть польза не только ему одному. Один из пионеров его звена обладал врожденной грамотностью и никогда не делал орфографических ошибок, и ему Виталик поручил заниматься со всеми русским языком. У другого мама работала переводчицей и периодически объясняла ребятам все то, что они плохо усвоили на уроках немецкого. У третьего дедушка оказался профессором-историком и с удовольствием рассказывал ребятам о Древнем Египте, фараоне Тутанхамоне и завоеваниях Римской империи. Короче говоря, энергичный звеньевой «пристроил» к делу всех своих пионеров и их семьи.

К восьмому классу, когда пришла пора вступать в комсомол, десятка Кабанова стала притчей во языцех у всей школы, а за Виталиком тогда впервые потянулась слава «паровоза, который вытянет за собой любой состав». В институте активного комсомольца Кабанова ставили на самые разваленные участки общественной работы. Он вкладывал свой организаторский талант в порученное дело, и, когда налаженный механизм начинал бесперебойно работать, ему поручали что-нибудь еще. В таком «аварийном» режиме он просуществовал до сорока восьми лет, пока не оставил государственную службу и не занялся собственным бизнесом. К этому времени он заслужил прочную репутацию жестокого, крутого на расправу руководителя, но все равно оставался все тем же Паровозом, прицепившись к которому можно было вылезти из самой гиблой ситуации.

Сегодня Виталию Николаевичу исполнилось пятьдесят пять лет, и именно сегодня он вдруг подумал о том, что не так уж хорошо разбирается в людях, как считали и он сам, и те, кто его знал.

– Ты слышал вчера сообщение по телевизору, в криминальных новостях? – спросил он, не оборачиваясь.

– Слышал, – ответил маленький худощавый человек с большими темными глазами и кустистыми бровями, неподвижно сидящий в кресле возле двери. Свободная легкая куртка полностью скрывала и пистолет в плечевой кобуре, и налитую железную мускулатуру.

– И что ты думаешь, Гена? Это то, что нам было обещано?

– Очень похоже. Сказали, что это уже четвертый труп, найденный в области, и все с одинаковыми ранениями. Смерть от выстрела в затылок, как нас и предупреждали.

– И примерно раз в неделю, – добавил Кабанов. – Любопытно. Весьма любопытно. Пойди-ка посмотри, как там наш вольный стрелок поживает.

Худощавый Гена легко поднялся и бесшумно вышел из кабинета. Вернулся он через несколько минут.

– Полное спокойствие, Виталий Николаевич, – доложил он. – Улыбается, сияет, как будто ничего не случилось.

– И никаких признаков нервного напряжения? Расстройства?

– Ни малейших.

– Весьма любопытно, – задумчиво повторил Кабанов. – Похоже, это как раз то, что нам нужно. Может быть, прекратить это дурацкое соревнование? По-моему, все и так достаточно очевидно. Как ты считаешь?

– Вам виднее, Виталий Николаевич, – сдержанно ответил Гена. – Но я бы не стал торопиться. Как-то очень необычно все это, похоже на больную психику.

– Человек с больной психикой не способен к планомерным действиям, – возразил Кабанов. – Он, вполне вероятно, не будет рвать на себе волосы оттого, что убивает людей, но он и не сможет убивать их систематически, раз в неделю.

– Ну, не скажите. Сумасшедшие способны на все. В любом случае я бы еще подождал.

– И сколько же ты предлагаешь ждать?

– Хотя бы месяц.

– Месяц? Ты хочешь сказать, что четырех трупов тебе мало? Тебе нужно восемь? Что-то ты стал кровожадным, Геннадий, – недовольно поморщился Кабанов.

– Но мы не можем рисковать, – твердо сказал Гена. – Мы должны быть уверены в том, что этот снайпер не ошибается и не дает нервных срывов. Кроме того, мы должны быть уверены, что преступления не будут раскрыты и следы не приведут к нам. Только тогда мы сможем на него полагаться.

– Что ж, может быть, ты и прав. Подождем еще. Сколько человек собираются прийти сегодня вечером?

– Вы лично пригласили восемнадцать, – доложил Гена, достав из кармана маленький блокнот и быстро пролистав его. – И еще семеро выразили желание поздравить вас, если у юбиляра не будет возражений.

– Итого двадцать пять, – кивнул Кабанов. – И у каждого как минимум по пять человек сопровождения и охраны. Ты подумал о том, где их разместить и кормить?