Отзывы на книги автора «Анатолий Приставкин»

У меня есть виртуальный друг. Он из Чечни. Гордый, справедливый, но миролюбивый, насколько можно судить по меркам интернет-общения. Если на форумах речь заходит, пусть даже косвенно, о конфликте или войне, он просит тему закрыть или призывает к миру. Я его понимаю, очень понимаю. И ценю. Когда читала эту книгу, вспоминала его, понимала, что его народу несладко было. Было, есть и будет. Вот такое маленькое отступление.
Книгу я увидела несколько лет назад на Ливлибе, поняла, что будет интересно прочитать ее. Но откладывала. Теперь я понимаю, что эта щемящая душу история будет навсегда в моем сердце. Она прошла сквозь меня, оставив след. Да и кого может оставить равнодушным история двух детей-близнецов? История советской страны, где много народов и где по мановению "усатой" руки вершатся судьбы. Малоизвестный факт о расселении народностей по всей территории СССР заставляет задуматься. Лично у меня был шок, с самых первых строк. Он усилился, когда в деревянном вагоне люди кричали "Хи!", когда взрослые люди, спасая свою "шкуру", подставляли детей. Голод толкает людей на совершение плохих поступков. Но они оправданы войной, они оправданы сиротским детством. Но нет оправдания взрослым в их поступках, нет! Как вы могли!!!???
Колька, Сашка, Саск... Вы - лишь капелька в море миллиардов жизненных историй. Были ли вы на самом деле? Хочется верить, что нет. Не хочется верить, что Сашка уехал далеко вот таким вот образом, что не было директора колонии, кормящего своих собак детским пайком. Когда читала, я не плакала, просто не могла оторваться от чтения, я гнала себя вперед и вперед, строчка за строчкой. Прошли пара дней и я пишу этот отзыв. Пишу и плакать хочется, вспоминая сюжет. Хочется крикнуть на весь мир: Люди!!! Не надо!!! Пожалуйста... Не надо войны, не надо голода, давайте жить дружно и все мы одной крови...
Бис, Бислан из Грозного. Я не скажу тебе, что я прочла эту книгу. Я знаю, что бы ты сказал по поводу нее. Ты не любишь жалость, ты гордый и умный как лев Аслан из Хроник Нарнии. Я оставлю эту книгу для себя. Она будет рядом с тобой в уголке моей души. И,надеюсь, все будет хорошо. Там, где ночевала тучка золотая...

Рецензия будет небольшой, несмотря на то, что книга достойна вашего внимания!
Познакомился с этим произведением год назад и до сих пор одна сцена из неё является самой сильной из всех, которые я когда-либо читал.
Если вы решитесь взяться за неё, то будьте готовы к очень тяжелой атмосфере: голода, смерти, выживания и всё это глазами ребёнка.
Но обещаю вам, что повстречаете сильных людей, которые останутся в вашем сердце на долгие годы.
Эта та книга, которую прочитаешь и никогда уже не забудешь.
У меня всё. Спасибо за внимание!

С невосполнимым опозданием получаем мы правду; нехватка ее — в основе многих наших бед.

Самое странное в этой книге знаете что?

Стоп! Нет, я вопрос неправильно сформулировал. Конкретно в том издании, какое я читал - знаете что самое странное? Отвечаю. Указание - "для старшего школьного возраста". Да какое "старшего школьного" нафиг? Это самое что ни есть для всех возрастов! Кроме младшего школьного, пожалуй. И только так. Более того, мне кажется, что "Ночевала тучка..." относится как раз к тому разряду книг, которые иногда, раз в пять-десять лет надо перечитывать. Обязательно. Потому что вот такие произведения, если читать их внимательно, с умом и сердцем, не позволяют человеку освинячиться и оскотиниться. Ну и понять такие вещи, какие сами по себе трудно поддаются пониманию.

К примеру, как большинство из нас воспринимает чеченцев? Даже не тех, которые до сих пор в горах скрываются и регулярно остальным жить нормально мешают, а просто всех подряд, в общем смысле? Согласитесь, в целом у общества к ним отношение прямо скажем настороженное. Во-о-о-о-от. А у них к нам? А почему? Да потому, что исторически так сложилось, что и они от нас (в смысле русских), и мы от них мало что хорошего видели. Потому что регулярно друг друга изводили - то холодным оружием, то горячим. И уже никогда не подсчитаешь, кто кого обидел больше, и кто вообще первый начал.

А мотив раздора с чеченцами - это лишь один из мотивов романа.

Книга получилась... как бы вам сказать... О войне, но с такой её стороны, с которой очень редко кто заглядывал. Читал я за последние пару лет достаточно романов и повестей и с передовых позиций, и тыловых, и заградительных. А вот со стороны детей войны что-то не приходилось. Это при том, что с живыми детьми войны мне общаться периодически случалось. Особенно в прошлом году, когда отмечалось 70-летие Победы. Я журналист, и газетные очерки о детских судьбах в сороковых годах написал достаточно. Их будет всё меньше и меньше - ветеранов уж почти не осталось, да и поколение их детей стремительно редеет.

Так вот. Ещё живые дети войны рассказывали мне всякое. Вот честно, сколько комов в горле стояло, когда старики и старухи говорили мне и про Ленинград, и по Украину, и про Москву... Но у всех так или иначе была семья. Двое ли родителей (крайне редко), одна ли мать (чаще всего), просто приютившая родня - но был кто-то, кто давал кров, одеяло и кусок хлеба. Лишь один дед мне попался, который вырос в детдоме, но его история была ещё относительно счастливая - детдом эвакуировали в Куйбышев, в 12 лет его поставили учеником слесаря на заводе, а к неполным 14-ти война закончилась. Нигде я не нашёл такой пронзительной истории, как в романе Приставкина. И не найду. Знаю, что не найду, хоть коллекционирование человеческих судеб - это моя профессия.

Кто испытал, тот поверит: нет на свете изобретательней и нацеленней человека, чем голодный человек, тем паче, если он детдомовец, отрастивший за войну мозги на том, где и что достать.

Крепость, не хлеборезка. Так известно же, что нет таких крепостей, то есть хлеборезок, которые бы не мог взять голодный детдомовец.

Два брата-близнеца, Кузьменыши, два детдомовца переживают все ужасы военного существования в тылу. Голод, холод, страх. Им легче, чем другим - у них по две пары глаз, рук, ног, а побои приходятся напополам. Но читать это горько. Особенно в эпизодах, где голодные пацаны пытаются пролезть в хлеборезку, в то время как директор детдома ворует этот самый хлеб и кормит собак. Приставкин не сдержался, назвал имя этого директора - очевидно, неслучайно единственное имя так названо на всеобщее осуждение.

Примите же это, невысказанное от моих Кузьменышей и от меня лично, запоздалое из далеких восьмидесятых годов непрощение вам, жирные крысы тыловые, которыми был наводнен наш дом-корабль с детишками, подобранными в океане войны…
Владимир Николаевич Башмаков, так звали одного из них.

А потом их везут на Кавказ, где солнце, много фруктов. Чего бы не жить, чего бы не восстанавливаться?

Да чеченцы, вот и весь разговор. Чеченцы не дают! И совсем не потому, что не прошла у них у русским ненависть со времён имама Шамиля. А почему - в книге тоже дан ответ.

И когда один брат теряет другого, то как ему жить? Он нашёл единственный правильный ответ - назвал братом другого человека, и не просто другого, а - чеченца. Словно в насмешку, словно назло (а на самом деле потому, что выбора другого не было) действительности, при которой чеченцев отстреливали, а пойманных увозили в товарняках на другую землю, не слыша, как те кричат из вагонов "ХИ"!

Что такое "Хи"? Ищите в книжке ответ.

Она очень страшная. И именно потому её надо читать. И перечитывать. Хоть иногда...

***************
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана;
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.

М.Лермонтов

За небольшой книжкой с поэтичным названием, рекомендованной для школьного чтения, скрывается поднимающая болезненную тему тяжёлая история, которую не каждый взрослый-то сможет осилить и осмыслить... Осень 1944-го. 500 беспризорников из детдомов голодного Подмосковья эшелонируют на Кавказ, недавно освобождённый от фашистских захватчиков. Ничего не напоминает? По сравнению с пронзительной автобиографической повестью А. И. Приставкина, прогремевшей ещё в перестроечные годы, яхинский роман может потерять в глазах читателей пару баллов в плане оригинальности сюжета. Но, в отличие от Яхиной, которая рассказывает о том, как прошло само путешествие, оставляя за скобками жизнь ребят на чужбине, Приставкин сосредоточен именно на этом.
Вместо сказочной страны, где булки растут прямо на деревьях, дети и переселенцы попадают в пустынный край, где даже пронырливым беспризорникам поначалу негде раздобыть себе пропитание. Да и пригнали их сюда не ради спасения от голода, а для заселения земель, откуда были депортированы в Сибирь якобы массово переходившие на сторону врага чеченцы и ингуши, часть которых укрылась в неприступных горах. Поэтому в воздухе витает атмосфера тревоги и страха, ведь охваченные жаждой мести горцы не намерены щадить занявших их дома женщин и детей. Именно на них, безвинных и запуганных, аукнется, как эхо в этих неприветливых горах, трагедия депортированного народа.
В их столкновении автор не ищет правых и виноватых, ведь все они — лишь пешки в большой игре кремлёвского вождя. Даже спустя десятилетия те, кто, исполняя его волю, с энтузиазмом переселял «больше на тот свет» чеченцев, крымских татар, калмыков и литовцев, целые народы записав в «злодеи-фашисты, сволочи такие», по-прежнему твердят, что «всех их надо к стенке! Не добили мы их тогда, вот теперь хлебаем». Страшный финал повести неумолим: это жестокий и беспощадный мир, и пока взрослые будут идти друг на друга войной, их дети будут переживать всё, что выпало на долю героев этой книги, снова и снова. Поэтому, вернувшись на место описываемых событий в 1990-х, Приставкин встретил там новых беспризорников новой войны…

Очень тяжелая, болючая книга, которую я долго не решалась читать, предполагая подобное после другой книги автора "Кукушата". Здесь он тоже обращается к знакомой по своей жизни теме судьбы детдомовских детей. Но поднимает и другую, тоже затронувшую и его в детстве - переселение народов в конце Великой Отечественной войны и после неё.
Рассказ ведется о братьях-близнецах Кузьменышах в 11 лет попавших в великое переселение и вместе с пятьюстами другими беспризорниками со всей Московской области, перевезенных на Кавказ. Но периодически автор переходит на рассказ от первого лица, ведь и он сам был в том эшелоне. Страшно описание неизбывного голода. Были в книге и трогательные моменты, как влюбленность мальчишек в воспитательницу Регину Петровну, но грустного больше. Читать было интересно, переживательно, а уж концовка убивает.
Слушала книгу в чудесном, эмоциональном исполнении А. Алексеева-Валуа, сопровождавшимся музыкальными паузами и пением чтеца песен из текста. Голос приятный, исполнение грамотное.

Рождённые в года глухие,
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России-
Забыть не в силах ничего.

А.А.Блок.

Кто читал Приставкина и знаком с его творчеством, тот знает, что главные герои его книг - дети, дети трудной и сложной судьбы. Дети, чьи родители были арестованы и репрессированы в 30-е годы 20 века.

Экскурс в историю...

С 1934 детей репрессированных передают в детские дома, часто с прочерком в графе "родители". В 1934 ВЦИК издает специальное Постановление "Об устройстве детей лиц, находящихся под стражей". По этому постановлению дети должны передаваться под опеку в детские заведения. Со второй половины 30-х гг. детские дома входили в систему городских учреждений народного образования, но сведения о детях репрессированных в детских домах до 1954 года надо искать в НКВД. Примерно в то же время (в 1934) ЦИК СССР принял постановление "Об образовании общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел СССР", в состав которого вошло ОГПУ СССР. Как ни странно, это прямо относится к теме детей-сирот. Детей репрессированных, которые в массовом порядке заполняли детдома учитывал отдел АХУ. Детей репрессированных врагов народа в возрасте от 1–1 1/2 лет и до 3-х полных лет размещали в детских домах и яслях Наркомздравов республик в пунктах жительства осужденных. Детей в возрасте от 3-х полных лет и до 15 лет принимали на государственное обеспечение, их размещали в детских домах Наркомпросов других республик, краев и областей (согласно установленной дислокации) и вне Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Минска, приморских и пограничных городов. В отношении детей старше 15 лет, вопрос решался индивидуально. В зависимости от возраста, возможностей самостоятельного существования собственным трудом, или возможностей проживания на иждивении родственников, такие дети могли быть направлены в детские дома Наркомпросов республик, направлены в другие республики, края и области (в пункты, за исключением перечисленных выше городов) для трудового устройства или определения на учебу. Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможностей исправления, подлежали заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД, или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик. Грудных детей направляли вместе с их осужденными матерями в лагеря, откуда по достижению возраста 1–1 1/2 лет передавали в детские дома и ясли Наркомздравов республик. Помещение детей в детские дома и наблюдение там над ними возлагалось на сотрудников НКВД. При производстве ареста жен осужденных, дети у них изымались и вместе с их личными документами (свидетельства о рождении, ученические документы), в сопровождении, специально наряженных в состав группы производящей арест, сотрудника или сотрудницы НКВД, отвозились: дети до 3-х летнего возраста — в детские дома и ясли Наркомздравов; дети от 3 и до 15-ти летнего возраста — в приемно-распределительные пункты; социально-опасные дети старше 15-ти летнего возраста в специально предназначенные для них помещения. Детей на приемно-распределительном пункте принимали заведующий пунктом или начальник детского приемника ОТК НКВД и специально выделенный оперработник (работница) УГБ. Каждый принятый ребенок записывался в специальную книгу, а документы его запечатывались в отдельный конверт. Затем детей группировали по местам назначения и в сопровождении специально подобранных работников отправляли группами по детским домам Наркомпросов, где и сдавали вместе с их документами заведующему домом под личную его расписку. Детей до 3-х летнего возраста сдавали лично заведующим детскими домами или яслями Наркомздравов под их личную расписку. Вместе с ребенком сдавали и его свидетельство о рождении.
Наблюдение за политическими настроениями детей осужденных, за их учебой и воспитательной жизнью возлагалось на Наркомов Внутренних Дел республик, начальников УНКВД краев и областей. Как показывают архивные документы, особое наблюдение за детьми репрессированных велось систематически и непрерывно.Если оставшихся сирот желали взять другие родственники (не репрессируемые) на свое полное иждивение, их могли выдать на опеку родственникам. Начальник УНКВД по месту жительства лиц, желающих взять детей на опеку, самостоятельно разрешал выдачу детей, о чем ставил в известность начальника НКВД по месту проживания ребенка (в детдоме). Последний давал указание зав. детдомом о выдаче ребенка на опеку, с соблюдением при этом предъявления соответствующих документов (паспорт или доверенность лица, получившего разрешение). Начальник УНКВД, разрешивший выдать ребенка на опеку, в последующем сообщал в АХУ НКВД сведения о нем: фамилия, имя, отчество, кому и когда передан и адрес местожительства опекуна с ребенком. Если дети еще не были отправлены по нарядам в детдома Наркомпроса, их выдавали на опеку родственникам непосредственно на месте. После выдачи ребенка на опеку, УНКВД проверял опекуна по отделам УГБ, на предмет выявления о нем компрометирующих данных. Компрометирующие данные об опекуне могли привести к передаче другому родственнику, о чем опять-таки сообщалось в АХУ НКВД.

Дети репрессированных родителей от 15 до 17 лет включительно, не внушающие своим поведением социальной опасности, не проявляющие антисоветских, реваншистских настроений и действий, при наличии родственников (не репрессированных) могли быть переданы последним на полное их иждивение. При отсутствии таких родственников детей в возрасте от 15 до 17 лет — учащихся помещали в детские дома в пределах области, края, республики (за исключением мест, где были репрессированы их родители), дав им возможность окончить среднее учебное заведение. Дети репрессированных родителей старше 15 лет — не учащиеся, подлежали трудоустройству на предприятиях и учреждениях в пределах области (кроме городов, в которых репрессированы их родители) и за исключением предприятий и учреждений оборонного значения. Социально-опасные дети, проявляющие антисоветские и террористические настроения и действия, предавались суду на общих основаниях и направлялись в лагеря по персональным нарядам ГУЛАГа НКВД. О детях репрессированных родителей старше 15 лет, трудоустроенных или определенных на учебу, УНКВД сообщало списком в АХУ НКВД СССР. Вывод детей репрессированных родителей из детских домов (как переростков или за окончанием учебы) без специального указания АХУ НКВД СССР — не производился.

Детям спецпереселенцев и ссыльных, при достижении ими 16-летнего возраста, если они лично ничем не опорочены, паспорта выдавали на общих основаниях. Но в целях ограничения въезда их в режимные местности, в графе 10-й, в выдаваемых паспортах, делали особую ссылку.
По состоянию на 4 августа 1938 года у репрессированных родителей были изъяты 17355 детей и намечались к изъятию еще 5000 детей. 21 марта 1939 года Берия сообщал Молотову о том, что в исправительно-трудовых лагерях у заключенных матерей находятся 4500 детей ясельного возраста, которых предлагал изъять у матерей и впредь придерживаться подобной практики. Детям начали присваивать новые имена и фамилии.
Так к чему я здесь достаточно подробно остановилась на положении детей репрессированных в годы советской власти ? А чтобы читающий мог представить себе масштабы трагедии этих детей и предположить, что может его ждать в этой книге.
Дети, живущие в спецучреждении, не знающие ни имени, ни фамилии своих настоящих родителей, даже не предполагающие, что они где-то есть, что когда-то они тоже жили в семье, их любили, холили и лелеяли, а сейчас у них у всех фамилия Кукушкины, данная им одной сотрудницей, чтобы их не преследовали за " грехи" отцов. Как они могут жить в этом мире, с детства познавшие горе и лишения ? Не знающие любви и ласки ? Даже просто человеческого отношения к себе ? И сбиваются они в стаи и пытаются найти правду, достучаться до сердец взрослых, и упираются в стену, глухую и непробиваемую. А в глубине их сердец живёт нерастраченная любовь, и надежда, и немного веры, которую систематически разрушают . И им ничего не остаётся как самим встать на собственную защиту.
Беспощадное и безжалостное время, как и сама книга. Достаточно простой слог автора для рассказа бесчеловечной истории позволяет увидеть всю её обнажённую жестокую правду. Не щадите себя , прочитайте эту книгу. И пусть дети больше не поют Жалобную песнь для успокоения сердца.

В той "Истории", что я ношу за пазухой, сказано, что первое стихотворение, созданное человечеством, называлось "Жалобная песнь для успокоения сердца". Там человек, наверное шумер, раз они стихи-то написали, тоскует в своём одиночестве, не зная, кому он нужен в этом мире.... Господи, неужели и тогда, когда только все родилось, было так плохо ?