Люди вокруг них оживленно разговаривали, смеялись, пожимали друг другу руки и обнимались, но Еве ничего не лезло в голову.

– Если ты меня извинишь, Ева, я отправлюсь в бар и выпью.

– Конечно.

– Я уверен, мы снова встретимся в выходные.

– Я… да, обязательно.

Кивнув на прощание, он ушел, оставив ее со странным чувством. Будто она одна на сцене под ослепительным светом софитов, и все на нее смотрят. Она почти слышала музыку, сопровождающую партию «Умирающего лебедя», печальные ноты одинокой виолончели.

О, ради бога. Ева моргнула и огляделась. Вечер был в полном разгаре. Балкон и большая столовая полны веселых людей, которые на нее даже не смотрели.

Она побродила по клубу, сжимая в руке бокал шампанского. Посмотрела на доску, к которой были прикреплены старые фотографии. Снимки класса, спортивных команд, школьной поездки на остров Фрейзер. Ева увидела себя в волейбольной команде, Гриффа и его друзей в полосатых футбольных майках и шортах. Еще на одной фотографии она в балетной пачке и пуантах выступает соло на школьном концерте.

Старые фотографии вызывали непрошеные воспоминания – школьная дискотека, когда они с Гриффом танцевали вместе первый раз, свидания, когда он возил ее на машине в кино и они целовались до боли в губах в пахнущей попкорном темноте, барбекю в день его восемнадцатилетия, костер на пляже. А потом…

– Не хотите ли что-нибудь съесть?

Ева обернулась. Совсем юная девушка предлагала ей канапе на подносе.

– Прошутто кростини с сушеными вишнями и козьим сыром или картофельные кексы с копченым лососем, – перечисляла девушка.

Ева не была голодна, но взяла картофельный кекс. Все лучше, чем смотреть на фотографии. Ей даже удалось улыбнуться девушке, довольно, кстати, интересной, с темными волосами, подстриженными в модном асимметричном стиле. Нос у нее проколот серебряным гвоздиком, а в волосах пурпурные прядки, обрамляющие симпатичное личико в форме сердечка. Девушка ответила на улыбку.

– Возьмите салфетку, пригодится, – посоветовала она, кивнув на стопку.

– Спасибо.

Девушка смотрела на Еву, и в ее серых глазах было что-то интригующее, почти знакомое.

– Вы – Ева Хеннесси, – догадалась та. – Балерина.

– Да, все верно.

Глаза девушки загорелись.

– Вау! Вы живете в Париже, так ведь? Очень приятно познакомиться.

Ева улыбнулась, чувствуя себя спокойнее в знакомой атмосфере.

– Так здорово снова приехать в Австралию. А ты из бухты?

Девушка немного нервно рассмеялась:

– Вроде того. Но сейчас учусь в университете в Брисбене. – И тут она, должно быть, поняла, что слишком долго стоит на одном месте. – Я лучше пойду. – И она поспешила к соседней группе.

Вскоре Ева влилась в другую группу одноклассников, снова задавала дружеские вопросы или слушала рассказы об учителях, работе, детях, отпусках в Новой Зеландии или на Бали. Ей удавалось держаться в стороне от Гриффа, и она немного расслабилась. Если они с ним по обоюдному согласию будут подальше обходить друг друга, в конце концов вечер может выйти приятным.

Грифф чувствовал себя спокойнее, стоя в окружении одноклассников у бара. Половина его старой команды по регби пришла на встречу, и теперь парни взахлеб делились воспоминаниями о региональном турнире.

Однако все это время Грифф остро ощущал присутствие Евы, хотя она стояла в дальнем конце комнаты спиной к нему. Он сделал все возможное, чтобы перестать искать ее взглядом, но у него будто появился специальный радар, оповещающий о каждом ее передвижении.

– Не хотите ли что-нибудь, сэр? – спросила девушка, предлагая канапе.

– Спасибо. – Закуски выглядели аппетитно. Грифф улыбнулся. – Я возьму две штуки.

Девушка засмеялась, в ее глазах и улыбке промелькнуло что-то знакомое. На мгновение взгляд задержался на Гриффе, словно она изучала его. Чувство, обуревавшее его в тот момент, было тревожным, он даже приготовился что-то сказать, но она отошла к другим гостям и больше не смотрела на него. Он решил, что, должно быть, встреча с Евой вывела его из равновесия.

Ужин был подан, все устроились за длинными столами. Ева села со старыми подругами и их мужьями. Грифф нашел место за два стола от нее, почти вне поля зрения, и она делала все возможное, чтобы не стрелять глазами в его сторону. Дважды он поймал ее взгляд, оба раза выглядел сердитым, и она чувствовала, как ярко горят ее щеки.

– С тобой все в порядке, Ева? – спросила Джейн, которая сидела напротив.

– Да, конечно. – Ева чувствовала, что, скорее всего, пылает румянцем, и потянулась за своим бокалом. – Просто жарко.

Джейн сочувственно кивнула:

– Тебе, наверное, сложно переносить нашу жару после европейской прохлады?

– Да. Обычно мы забываем о жаре и просто помним прекрасный солнечный свет.

Остальные кивнули, соглашаясь, или вежливо рассмеялись.

Когда они покончили с главным блюдом, начались речи. Джонно Бриггс, который после школы стал профессиональным футболистом, рассказал забавную историю о том, как встретился с Барни в пабе Глазго. Отдали и дань уважения паре учителей, которые также пришли на встречу. Потом кому-то пришло в голову поговорить о самых успешных одноклассниках, и Еву попросили встать среди прочих. Когда она несколько неохотно поднялась с места, раздались громкие аплодисменты.

– Сделай для нас пируэт, Ева! – крикнул Барни. Она внутренне содрогнулась, вспоминая, как любила хвастаться своим мастерством в школьные годы. Сколько раз на пляже выполняла арабески и прыжки со шпагатом.

– Я не могу.

– Да ладно, давай, – подначивал шутливый парень с дальнего стола.

– Увы. Мое платье слишком тесное.

Ответ был принят с добродушным смехом.

По крайней мере, не пришлось говорить о боли в бедре. Она предпочла бы, чтобы никто об этом не узнал.

Пришел черед десертов. Еву снова обслуживала девушка с фиолетовыми волосами, которая говорила с ней раньше. Она весело улыбнулась ей и хитро подмигнула, словно они были давними подругами.

Ева обычно старалась не есть десерты, вот и на этот раз тоже съела лишь половину крем-брюле. Все стали подниматься из-за стола и собираться в группы. На одном конце бара была кофемашина, и Ева взяла чашку.

– Мы должны поговорить, – раздался глубокий голос за ее плечом.

Голос Гриффа. Ева чуть не пролила кофе.

Выражение его лица было серьезным. Можно было предположить, что он собирается узнать, почему она уехала. Попытается ли он раскрыть ее секрет?

Ева задрожала от ужаса.

– О чем ты хотел поговорить?

Улыбка Гриффа сказала ей, что сейчас не время шутить.

– Думается мне, мы оба выиграем от откровенного разговора. Давай выйдем на улицу. Кофе можешь взять с собой.

Ева и без того страдала от боли в бедре, а тут еще и высокие каблуки. Ей точно не донести чашку с горячим напитком.

– Я бы предпочла выпить его здесь.

Его выражение оставалось невозмутимым.

– Как хочешь. Нам некуда спешить.

Пытаясь подавить нервозность, она силилась выдавить из себя улыбку.

– Двадцать лет-то уже прошло. Куда бы ты хотел пойти?

Он кивнул в сторону стеклянных дверей, которые вели к другому балкону, поменьше.

– Там нас никто не потревожит.

Наедине с Гриффом. Отлично. С того момента, как решила вернуться в бухту, Ева знала, что этой встречи не избежать.

Когда он открыл перед ней дверь, она очутилась на балконе, освещенном лишь светом луны. Они стояли лицом к морю, бриз доносил до них шквал соленых брызг. Луна сияла над прибоем, бросая свет на серебристый завиток волн и белую пену.

Ева схватилась за балконную решетку, благодарная за опору. Теперь, при свете луны, Грифф казался даже выше.

– Итак. – Она смело взглянула ему в лицо. – Что бы ты хотел обсудить?

– Я думаю, ты и сама знаешь, Ева. Возможно, надеешься, что через двадцать лет я даже не заметил, как мы расстались, а я хотел бы знать, почему ты вдруг уехала из города, ничего мне не сказав.

Ева кивнула, глубоко вздохнув. Конечно, она догадалась, о чем он намерен спросить, и знала, что должна сказать ему правду. Если бы это было так просто! В молодости они могли говорить бесконечно, делились всеми своими тайнами. Ну, или почти всеми. Только вот прежнюю легкость и откровенность уже не вернуть. И теперь они практически незнакомцы.

У нее возникло искушение сослаться на мать в качестве оправдания, но это было бы трусостью. Хотя уехать тайком предложила именно мать.

«Я тебя понимаю, Ева, – сказала она в ту роковую ночь, когда они под покровом темноты покидали Изумрудную бухту. Ева плакала и просила разрешить ей увидеться с Гриффом. – Будь благоразумна, дорогая. Если ты постараешься объяснить, что мы собираемся сделать, расскажешь ему все. Он может предъявить свои требования, а это лишь все усложнит».

Ева попыталась возразить, но мать настояла. «Тебе нужно порвать с прошлым раз и навсегда. Ты должна думать о своей карьере. У тебя большое будущее, дорогая. Все так говорят – твой учитель, комиссия, судьи. Ты не можешь похоронить твой талант. Я тебе не позволю».

В глазах матери стояли слезы. Потенциальная карьера Евы была невероятно важна для нее. Она начала одевать Еву в балетную пачку, когда той было три года. Балетная карьера восемнадцатилетней Евы, вероятно, была Лиззи Хеннесси важнее, чем самой Еве.

Намного позже, набравшись опыта и повзрослев, Ева поняла, что ее бедная, одинокая мать отчаянно пыталась уберечь дочь от ошибки, которую совершила сама. Ева никогда не сомневалась в правоте матери. Словом, сделала то, что сделала. И карьера вознаградила ее тысячу раз.

Ветер взметнул волосы к лицу, Ева отвела их в сторону дрожащими пальцами.

– Мне стыдно, что мы уехали в такой спешке. Я всегда чувствовала себя виноватой.

– Ты была моей первой девушкой. И к тому же первой девушкой, которая меня бросила. – Он не выглядел агрессивным, больше походил на прежнего приветливого Гриффа. – Я признаю, мое самолюбие сильно пострадало.

Он подошел к перилам, встав рядом с ней и засунув руки в карманы. Ева могла видеть его профиль: широкий умный лоб, губы, которые когда-то пробовала на вкус с волнением и дерзостью.

– Я думал, что, должно быть, чем-то тебя огорчил. Мы оба были девственниками. В то время мне казалось, что ты этого хотела. Понимаю, ты была увлечена, но я часто задавался вопросом, не напугал ли я тебя.

– О, Гриф, никогда. – На глаза Евы навернулись слезы. – Дело не в этом, правда. А в том…

– Извините.

Они обернулись на голос. Это была та девушка – официантка с фиолетовыми прядками.

Может, ее послали за ними? Ева не могла определить, что чувствует – раздражение или облегчение.

– Что такое? – огрызнулся Грифф.

– Я надеялась поговорить с вами обоими. – Теперь девушка выглядела менее уверенной. На ней были белая рубашка и черная юбка, и еще она возилась с застежкой на талии.

Ева взглянула на Гриффа и увидела, что его глаза сузились.

– Ну? – нетерпеливо бросил он.

– Я хотела представиться. – В ее больших серых глазах можно было прочесть волнение. Или страх. – Понимаете. – Она подняла руки ладонями вверх в нервном беспомощном жесте. – Я ваша дочь.