ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Оставшись в конференц-зале один на один, Эйвери и Дилан несколько минут просидели в полной тишине друг напротив друга. Никто не шелохнулся. Голова Дилана была опущена, а выражение лица указывало на то, что он над чем-то раздумывает. Впервые Эйвери ощутила какую-то симпатию к нему.

– Я знаю каково это, – начала она.

Дилан так резко встал, что его стул отскочил и врезался в стену.

– Не думай, что это что-либо меняет, – сказал он. – У нас с тобой нет ничего общего.

Несмотря на то, что все его тело выражало агрессию и дистанцию, в глазах было нечто иное. Эйвери была уверена, что он на грани срыва. Что-то из сказанного капитаном сильно на него подействовало, как, собственно, и на нее. Они оба были сломлены и чувствовали себя одиноко. Они были одни.

– Смотри, – начала она, – что я подумала…

Дилан развернулся и открыл дверь. Его лицо подтвердило ее опасения: в воспаленных глазах виднелись слезы.

– Черт, – прошептала она.

Ночи были худшим временем для Эйвери. У нее больше не было постоянных друзей, никаких реальных хобби, не считая работы, и она настолько устала, что больше не могла представить себе какую-то беготню. Сидя за большим светлым столом, она опустила голову и боялась даже думать о том, что будет дальше.

Офис ближе к выходу был таким же, как и всегда, только в воздухе повисла какая-то напряженная атмосфера. Полицейские еще больше взбодрились ее присутствием на главной странице новостей.

– Эй, Блэк, – окликнул ее кто-то, тыча в обложку газеты, – милое личико.

Еще один коп указал на фотографию Говарда Рэндалла:

– Тут говорят, что вы двое были очень близки, Блэк. Ты интересуешься геронтофилией? Знаешь, что это означает? Что тебе нравится трахаться со стариками.

– Вы смешны, ребята, – улыбнулась она, выставив пальцы в виде пистолета.

– Пошла ты, Блэк.

* * *

В гараже стоял пятилетний белый BMW. Он выглядел грязным и заезженным. Эйвери купила его на пике своей карьеры в качестве адвоката.

«О чем ты только думала, – размышляла она. – Зачем кому-то покупать белую машину?»

Это был успех. Белый BMW был ярким и кричащим, она хотела, чтобы все знали, что она – босс. Теперь же это было лишь напоминанием о ее неудавшейся жизни.

Квартира Эйвери находилась на Болтон-стрит в Южном Бостоне. Это была небольшая трехкомнатная квартирка на верхнем этаже двухэтажного здания. Место было явно ниже рейтингом ее бывшего многоэтажного пентхауса, но достаточно просторным и аккуратным. Там же имелась красивая терраса, где можно было просто посидеть и отдохнуть после тяжелого рабочего дня.

Гостиная представляла собой открытое пространство с ворсистым ковром бурого цвета. Справа от входной двери располагалась кухня, изолированная от основной комнаты двумя островками. Ни растений, ни животных она не заводила. Северная часть квартиры была довольно темной. Эйвери бросила ключи на стол и поснимала с себя остальные вещи: пистолет, плечевой ремень безопасности, рацию, значок, пояс, телефон и бумажник. По пути в душ она разделась.

Смыв с себя события этого дня, она надела халат, достала из холодильника пиво, взяла телефон и вышла на террасу.

Дисплей высвечивал около двадцати пропущенных вызовов и десять новых сообщений. Большинство из них были от Коннелли или О’Мэлли. Сплошные крики.

Иногда Эйвери действительно отключалась от всего и становилась слишком целенаправленной. Она запросто переставала отвечать на звонки кого бы то ни было, если они не имели отношения к ее непосредственной задаче, тем более, если частички пазла еще не сложились вместе. Сегодня был один из таких дней.

Она прокрутила вниз набранные номера, а также журнал вызовов за последний месяц. Не было ни единого звонка от ее дочери или бывшего мужа.

Внезапно она заскучала по обоим и набрала номер.

Телефон зазвонил.

Прозвучал автоответчик: «Привет, это Роуз. Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, но, если вы оставите короткое сообщение со своим именем и номером, я перезвоню как только смогу. Спасибо». Бип.

Эйвери положила трубку.

Она взвесила идею позвонить Джеку, ее бывшему. Он был хорошим парнем с золотым сердцем, ее возлюбленным еще с колледжа. Действительно достойный человек. Когда ей было восемнадцать, у них развились бурные отношения. Тогда она своим отвратительным эгоизмом, связанным с работой ее мечты, разрушила буквально все.

В течение долгих лет она обвиняла других людей в их разрыве и потере отношений с дочерью: Говарда Рэндалла за его бесконечную ложь, ее старого босса, деньги, власть и вообще всех людей, которых она постоянно должна была развлекать, чтобы оставаться на шаг впереди. Мало-помалу, ее клиенты стали еще менее надежными, но она все равно стремилась идти вперед, зачастую игнорируя правду, и склоняя суд в любую сторону с одной лишь целью – просто выиграть дело. Она часто говорила себе: «Это последний случай. В следующий раз я буду защищать кого-то реально невиновного и установлю рекорд».

Говард Рэндалл и стал тем самым случаем.

«Я невиновен, – рыдал он на их первой встрече. – Эти студенты – вся моя жизнь. Неужели вы думаете, я бы сделал больно кому-то из них?»

Эйвери поверила ему и, впервые за очень долгое время, поверила в себя. Рэндалл был всемирно известным профессором психологии Гарвардского университета. Ему было за шестьдесят и никто не мог даже подумать, что у него был какой-то мотив и тем более расстройство личности. Более того, он казался слабым и сломленным, а Эйвери всегда хотела защищать слабых.

Она добилась признания его невиновности на пике своей карьеры, даже лучше сказать на пике самого пика. Но затем он снова совершил преднамеренное убийство, растоптав ее до конца.

Все, что Эйвери хотела знать, это причину: почему?

«Зачем Вам это? – спросила она его однажды, сидя в камере. – Зачем Вы соврали и подставили меня, чтобы затем отправиться в тюрьму до конца жизни?»

«Чтобы спасти тебя», – ответил тогда Говард.

«Чтобы спасти, – подумала Эйвери. – Разве же это спасение?»

Она оглянулась. Здесь? Сейчас? Без друзей? Без семьи? С пивом в руке и новой жизнью, выслеживая убийц, чтобы загладить вину за свое прошлое? Она сделала глоток и покачала головой. Нет, это не спасение. По крайней мере, пока не оно.

Ее мысли вернулись к убийце.

В голове начала формироваться картинка: тихий, одинокий, с дефицитом внимания, специалист по травам и анатомии. Она исключили алкоголиков и наркоманов. Для них он был слишком осторожен. Минивэны обычно принадлежат семьям, но, судя по его действиям, семья – это то, чего он хотел, но не имел.

В голове закрутились мысли и образы. Эйвери выпила еще две бутылки пива прежде, чем уснула в своем уютном кресле на открытом воздухе.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Во сне Эйвери снова видела свою семью.

У ее бывшего была спортивная фигура, короткие каштановые волосы и ослепительные зеленые глаза. Будучи любителями альпинизма, они находились на горе вместе со своей дочерью Роузи. На самом деле ей было уже шестнадцать и ее приняли в Брандейский колледж, даже несмотря на то, что она только начала учиться в старших классах. Во сне же ей было всего шесть. Они шли по дороге, окруженной густыми деревьями, и пели песни. Внезапно темные птицы стаей взлетели и закричали, а затем деревья трансформировались в черного монстра с ножом в руке, который он воткнул в грудь Роузи.

«Нет!» – закричала Эйвери.

Еще одна рука ударила Джека и оба они испарились над землей.

«Нет! Нет! Нет!» – рыдала Эйвери.

Монстр немного спустился.

Темные губы прошептали ей на ухо: «Справедливости не существует».

Эйвери вскочила под непрекращающиеся звонки телефона. Она все еще находилась на террасе, укутанная в халат. Солнце уже поднялось. Телефон продолжал разрываться.

Она подняла трубку:

– Блэк.

– Эй, Блэк! – послышался голос Рамиреса. – Ты когда-нибудь берешь трубку? Я внизу. Собирай свое дерьмо и спускайся. Я взял кофе и фото подозреваемых.

– Сколько времени?

– Восемь тридцать.

– Дай мне пять минут, – ответила она и повесила трубку.

Сон никак не отпускал ее мысли. Не спеша Эйвери встала и направилась в квартиру. Голова раскалывалась. Она натянула выцветшие голубые джинсы и белую футболку, которая, благодаря черному пиджаку, приобрела более-менее достойный вид. Ее завтраком стали три стакана апельсинового сока и батончик мюсли. На пути к выходу, Эйвери взглянула на себя в зеркало. Ее вид и утренний перекус были далеки от костюмов за тысячи долларов и завтраков в лучших ресторанах. «Забей, – сказала она сама себе. – Ты здесь не для того, чтобы выглядеть идеально, а чтобы ловить плохих парней».

Рамирес передал ей стакан с кофе в машине.

– Выглядишь отлично, Блэк, – пошутил он.

Сам он, как всегда, казался просто совершенством: темно-синие джинсы, голубая рубашка на пуговицах и темно-синий пиджак с светло-коричневым поясом и туфлями.

– Тебе стоило стать моделью, а не копом, – проворчала Эйвери.

Улыбка открыла его идеально ровные зубы.

– На самом деле, я как-то занимался этим.

Рамирес выехал из двора и направился на север.

– Ты вообще спала сегодня? – поинтересовался он.

– Не особо. А ты?

– Я спал, словно младенец, – с гордостью сказал он. – Я всегда хорошо сплю. Мне такие вещи не мешают. Я придерживаюсь идеи, что все будет именно так, как должно быть, – закончил он, взмахнув рукой.

– Есть новости?

– Оба парня были дома прошлой ночью. Коннелли решил проверить их лишь для того, чтобы удостовериться, что они не сбегут. Он также пообщался с деканом, получив нужную информацию и убедившись, что никто не испугается толпы полицейских, шатающихся по университетскому городку. Ни на одного из парней не было заведено никаких дел. Декан сказал, что ребята неплохие и из хороших семей. Сегодня увидим так ли это. По поводу фоторобота от Сары пока ничего нет. Днем получим информацию. Несколько дилеров уже позвонили мне и сообщили имена и телефонные номера покупателей. Я собираюсь все же собрать список и посмотреть что из этого выйдет. Ты видела утреннюю газету?

– Нет.

Он вытащил экземпляр и бросил ей на колени. Заголовок, выделенный большим жирным шрифтом, гласил «Убийство в Гарварде». Ниже был еще один снимок парка Ледерман и более мелкое фото студенческого городка Гарварда. Статья состояла из того же материала, что и вчера, и содержала в себе небольшое изображение Эйвери и Говарда Рэндалла в зале суда. Также упоминалось имя Синди Дженкинс, но фото не было опубликовано.

– Как-то не густо, – сказала Эйвери.

– Она белая девушка из Гарварда, – ответил Рамирес, – конечно же это сенсационная новость. Мы должны держать этих белых детишек в безопасности.

Эйвери подняла бровь:

– Это попахивает расизмом.

Рамирес решительно кивнул:

– Да, я все же немного расист.

Они промчались по улицам Южного Бостона и направились в Кембридж через мост Лонгфелло.

– Почему ты стал полицейским? – спросила она.

– Мне нравится это, – ответил он. – Мой отец был копом, дед был копом, теперь и я коп. Я пошел в колледж и быстро стал лучшим. А что здесь не любить? У меня есть пистолет и значок. Я недавно купил себе лодку. Выхожу на ней в бухту, расслабляюсь, рыбачу, а затем иду и ловлю парочку убийц. Делаю работу Бога.

– Ты религиозен?

– Нет, – ответил он, – но немного суеверен. Если Бог есть, я хочу, чтобы он знал, что я на его стороне, понимаешь?

«Нет, – подумала Эйвери, – я не понимаю».

Ее отец был подлецом, а мать добросовестно ходила в церковь и молилась Богу. Она скорее была фанатиком.

Голос из ее сна снова вернулся: «Справедливости не существует».

«Ты не прав, – ответила Эйвери. – И я собираюсь доказать это».

* * *

Большинство старшекурсников Гарварда жили за пределами студенческого городка в зданиях, принадлежащих университету. Джордж Файн не был исключением.

Пибоди-Террас представлял собой огромный высотный жилой комплекс, расположенный вдоль реки Чарльз возле Акрон-стрит. Территория белого двадцатичетырехэтажного здания включала в себя открытый внутренний дворик, красивые газоны и прекрасный вид на противоположный берег для тех студентов, которым посчастливилось жить на верхних этажах. Джордж был одним из них.

Пибоди-Террас объединял в себе несколько зданий. Джордж Файн жил на десятом этаже здания Е. Рамирес припарковал машину вдоль Акрон-стрит и они зашли внутрь.

– Вот его фото, – сказал он. – По идее, сейчас паренек должен спать. Его занятия начинаются после 10:30.

Фотография, на самом деле, была вырезана из более крупного снимка, скачанного из Интернета. На ней был изображен недовольный, явно дерзкий студент с черными жирными волосами и темными глазами. На лице была небольшая ухмылка. Создавалось ощущение, что он бросает фотографу вызов, чтобы тот нашел изъян в его безупречном внешнем виде. Сильная челюсть и приятные черты лица заставили Эйвери задуматься о том, почему его назвали извращенцем. Ей показалось, что он выглядит вполне самоуверенным. Так почему же он практически преследовал девушку, которая, очевидно, не проявляла к нему интереса?

Рамирес показал значок швейцару.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался тот.

– Скоро узнаем, – ответил Рамирес.

Им разрешили подняться наверх.

На десятом этаже они свернули налево и пошли по длинному коридору. Ковры с завитками были окрашены в коричневый цвет, а двери – в белый глянец.

Рамирес постучал в комнату 10Е.

– Джордж, – произнес он, – ты там?

После непродолжительной тишины кто-то произнес:

– Отвали.

– Полиция, – прервала их Эйвери и постучала в дверь. – Открывай.