Цитаты из книги «Анна Ахматова. Я научилась просто, мудро жить…»

Анна Андреевна Ахматова умерла в московской больнице год спустя, в 1966-м году. Хоронили ее в Ленинграде. Хоронили как королеву. Непримиримая бунтарка Надежда Мандельштам писала по этому поводу, что она лишь раз видела «человеческое лицо у социализма», вернее, человеческие лица при социализме

неведомом. …Прежде всего Анне Андреевне хотелось побывать на рю Бонапарт, где она когда-то жила. Дом оказался старый, вероятно восемнадцатого столетия, каких в этом парижском квартале много. Стояли мы перед ним несколько минут. «Вот мое окно, во втором этаже… Сколько раз он тут у меня бывал», – тихо сказала Анна Андреевна, опять вспомнив Модильяни и будто силясь скрыть свое волнение».

Лондона Ахматова поехала в Париж. Париж полвека спустя – без Амедео, без Ольги, без фиакров… Еще жив был, впрочем, Георгий Адамович, некогда участник гумилевского Цеха поэтов: «При первой же встрече, – вспоминал старенький Адамович об этом их парижском свидании, – я предложил ей поехать на следующее утро покататься по Парижу… Она с радостью приняла мое предложение и сразу заговорила о Модильяни, своем юном парижском друге, будущей всесветной знаменитости, никому еще в т

Лондоне она повидала, через двадцать лет, «Гостя из будущего» и через пятьдесят – «отступника» Бориса Анрепа. Их лондонские дома показались ей слишком большими и богатыми после ее нищенской «будки» в Комарове, после России и Средней Азии: она и забыла уже, что люди могут так жить, придавать такое значение жилью, вещам – даже лучшие из людей…

Любопытно, что, если бы Анна Андреевна вдруг увидела себя в Лондоне на стене выставочной залы, пожаловав на выставку с друзьями? Неужели стала бы суетиться, уводя своих спутников в дальний конец залы, как за полвека до этого суетилась, похоже, в парижском Салоне: «Идите сюда, господа, там не на что смотреть… А здесь вот портрет Мод Абрантес, между нами всегда, между прочим, находили сходство…». А может, и замерла бы перед рисунком, не в силах оторваться от юной красы этого длинного тугого тела: «Неужели это я? Боже Всемогущий, что с нами делает время…».

на лондонскую выставку произведений Модильяни и, увидев там выставлявшийся впервые рисунок «Обнаженная с котом» (а может, и «Обнаженная с кошкой», как знать?), узнать в обнаженной себя саму, такую прекрасную, стройную, с той самой ниткою африканских бус, в которых, как она и упомянула в очерке, он любил ее рисовать, приговаривая при этом, что «украшения должны быть дикарскими». Конечно же, она не призналась в этом злополучном очерке, предназначенном для печати, что, кроме африканских бус, на ней во время этих сеансов ничегошеньки не было. Что до египетского кота, которого Модильяни пририсовал в углу, то, хотя он в то время и увлекался египетским искусством, это вполне может быть все-таки не кот, а кошка. И при том не символ великого египетского искусства, а привычный ребус, который просто обожали монпарнасские художники, ибо од ним и тем же словом – chatte – называют по-французски и кошку, и один из самых укромных и красивых закоулков женского тела.

1964-м году Ахматова поехала в Англию по приглашению Оксфордского университета, присудившего ей почетную степень доктора. Если б она приехала на год раньше, она могла бы сх

Если забыть про болезни и про этот ужас, который высокопарно назван был когда-то «бегом времени» (да это же обвал, а не бег!), ей, в общем-то, после всей этой жуткой жизни, выпала счастливая старость…

коньяка подтрунивали над этой «темниловкой» в присутствии почтенной озорной авторши. Не исключено, что она подхватывала шутку: одно дело – широкая публика или Озеров, которому можно рассказать Бог знает что, другое дело – свои люди. Смешнее всего сказал об этой истории «рыжий», И. Бродский. Он сказал, что получилась у Анны Андреевны ««Ромео и Джульетта» в исполнении особ царствующего дома». Ахматовой шутка очень понравилась, и легко представить ее счастливый смех, опять же в компании, опять же за рюмочкой коньяка [

Очерк этот, конечно, несколько разочаровал ее друзей и поклонников. Серьезный молодой ученый В. В. Иванов, сын писателя Всеволода Иванова, среди друзей и коллег более известный как Кома Иванов, сопоставляя стихи Ахматовой и ее устные рас сказы с мемуарным очерком, в котором он обратил внимание на упоминание о книжке Лотреамона, которую Модильяни вечно таскал в кармане, написал так: «Мне жаль, что в мемуарах, которые она дописала чуть позднее, нет этого раскованного озорства, так поражавшего в лучших ее стихах и в поведении с близкими. В прозе больше акмеистического петербургского хорошего тона».