Очень скоро оказалось, что я живу и обедаю в доме Гурджиева в Константинополе. Это дало мне замечательную возможность непосредственно наблюдать многих русских еженцев, приходивших насладиться его обильными трапезами. За приготовление еды отвечала его жена Юлия Осиповна и несколько его учеников, а поскольку обедать сюда приходило все больше людей, для готовки приходилось искать все более объемные кастрюли.
Русские беженцы были безнадежно бедны. Большинство из них, теперь абсолютно нищие, раньше представляли государственные власти. Все они собирались вместе в доме Гурджиева. Некоторые приходили с солдатскими котелками, другим подавали в домашней посуде; все они рассаживались где попало, на скамейках или ступенях.
Гурджиев часто собирал всех беженцев вместе, убеждая, что они должны как можно быстрее приспосабливаться к новым условиям жизни. Большинство все же были уверены в том, что вернутся хорошие времена, и они смогут возвратиться в Россию. Никто, казалось, не относился серьезно к наставлениям Гурджиева.
Гурджиев был добрым и внимательным хозяином, радушно принимая каждого. Разговаривал с беженцами об их ситуации он всегда после еды, успокоив голодные животы. Спустя неделю или две такого неподдельного дружелюбия, Гурджиев начал настойчиво говорить о необходимости каждому из нас делать свой собственный вклад.
«Нельзя всегда перекладывать расходы на еду на одних и тех же людей, – сказал он. – Все должны помогать. Все вы можете зарабатывать деньги, но прежде всего у вас должно быть желание это сделать».
Несколько дней спустя Гурджиев выглядел немного рассерженным. Не показывая какого-либо раздражения, он настойчиво попросил нас не расходиться после обеда, поскольку хотел поговорить о нашей помощи в его делах. Он добавил, что определит, какая помощь ожидается от каждого человека, согласно его способностям. Когда настало время, вместо разговора с каждым из нас по очереди, как он обычно делал, он начал ходить туда и сюда по комнате, в то время как мы в ожидании наблюдали за ним. Его лицо было мрачным и задумчивым.
«Вы выглядите озабоченным, Георгий Иванович», – решился сказать кто-то.
Это и стало искрой, необходимой Гурджиеву, чтобы взорваться, будто он ждал ее, чтобы начать, поскольку немедленно повернулся к бедолаге.
«Как же мне не тревожиться? Ведь вокруг столько несчастья, такая нищета среди наших дорогих émigrés, на нас всех давит столько обязанностей. Я не могу и не хочу уклоняться от своей ответственности».
Некоторое время он рассматривал наши напряженные лица, а затем продолжил: «Я потратил почти все свои деньги. Завтра мы можем остаться без еды! Я должен был занимать направо и налево, чтобы продержаться до сегодняшнего дня. Некоторые из вас говорят, что хотят помочь мне, но вы ничего не делаете».
Пристыженные, мы опустили головы. Каждый из нас почувствовал его тяжелый упрек.
«Я не говорю, что вы не хотите помочь мне, но одного туманного желания недостаточно! Как и весь правящий класс России, всю свою жизнь вы были не более чем паразитами. Вы ждете только одного: дня, когда вам с неба упадет жалованье. Вы все – двадцатники[2], неспособные к малейшей инициативе, неспособные зарабатывать себе на жизнь. Вы предпочитаете нищету приложению усилий. Ни один из вас не обратил никакого внимания на мои предложения и предупреждения. Подумайте об этом! Если я не получу необходимые деньги сегодня, завтра я буду вынужден бросить вас. Я не смогу вообще ничего вам предложить. Можно сказать, что такая перспектива практически нравится вам больше, чем усилия для помощи мне? Какое уважение я могу испытывать к людям, неспособным к независимости? Вы все находитесь во власти царящей повсюду паразитической атмосферы. Вы рабы, зависите от всего, что бы ни случилось. Если бы вы действительно никак не могли заработать деньги, то никто не мог бы обвинять вас. Но если вы даже не пытаетесь, вы меньше, чем ничто».
Никто не смел поднять глаз. Моя вина тяжко давила на меня, я тоже чувствовал себя подобно разоблаченному паразиту.
Несколько человек начали говорить, робко заявляя, что готовы сделать необходимые усилия. Гурджиев жестом отмел все это в сторону. «Все это – только слова. Необходимо действие. Те из вас, кто готов сделать что-то, пройдите дальше в комнату».
Почти все так и поступили.
Гурджиев исчез, взяв с собой некоторых из ближайших последователей. Когда он вернулся, его руки оказались заняты коврами и другими разнообразными предметами. Быстро разделив нас на группы по двое и трое, он распределил вещи, которые нужно было продать, и указал минимальную цену, которую мы должны были выручить за них.
«Идите на базар в Константинополь, – сказал он. – Там вы найдете отборную клиентуру, особенно среди иностранцев и турецких коллекционеров, высоко ценящую русский антиквариат».
Он сел на скамью и небрежно закурил сигарету. Постепенно все группы разошлись. На прощание каждая торжественно говорила ему «до свидания». Гурджиев отвечал с улыбкой, наши лица расслаблялись.
Когда Гурджиев остался один, я подошел к нему с благородным намерением предложить ему несколько турецких фунтов, заработанных в ресторане, где я заведовал гардеробом. Я сел рядом и произнес: «Георгий Иванович, поскольку вы стеснены в средствах, могу я предложить вам несколько турецких фунтов?»
Он повернулся ко мне, как ни в чем не бывало, и спросил: «Не знаете ли вы текущую цену алмазов?»
Озадаченный этой загадкой, я, запинаясь, спросил: «Что? Разве кто-то хочет купить?»
Я остро ощущал, что за глупый вопрос задал. Гурджиев, казалось, проигнорировал его и продолжал: «У меня действительно есть одна проблема», – сказал он. Он вытащил из своего кармана большой красный платок и осторожно развязал его. Я был поражен, обнаружив в нем кучку алмазов разной величины.
«С тех пор, как русские стали продавать свои драгоценности за бесценок, никто не хочет покупать их по нормальной цене».
«Но Георгий Иванович, со всеми этими алмазами – вы очень богаты! Вы только что сказали, что у вас нет ни копейки. И я предложил вам несколько несчастных турецких фунтов!»
«Чехович, вы очень наивны. Если я не доведу их до предела, они никогда не опустятся до зарабатывания денег».
Конечно же, Георгий Иванович отклонил мое предложение.
Прошло всего несколько часов, когда появилась первая маленькая группа потенциальных торговцев. Очень взволнованные, они подробно стали рассказывать, как преуспели в продаже двух ковров по хорошей цене, даже выше оговоренной.
«Все получилось! Особенно потому, что в глазах покупателей эти ковры не стоили так уж дорого».
На минуту они превратились в настоящих невозмутимых профессиональных торговцев.
Что же до остальных групп, то все они вернулись с унылыми лицами. Они ничего не продали, утверждая, что запрашиваемая цена слишком высока.
«Никто из вас ничего не понял, – сказал Гурджиев. – Вы поверили первому прохожему. Кроме того, вы сдались слишком быстро. Какую цену я сказал вам назначать?»
«Двадцать турецких фунтов».
«Двадцать турецких фунтов? Невероятно! Я не мог сказать вам такого вздора. Это же ковры, которые персидский шах предложил великому князю Александру по случаю государственного визита в Россию, когда великий князь пригласил шаха на охоту в свое имение. Эти ковры имеют историческую ценность!»
С этими словами он вдвое повысил цену против прежней.
В тот же самый вечер вторая группа преуспела в продаже этих «исторических» ковров каким-то иностранным покупателям, страстно возжелавшим завладеть подобными коллекционными вещами по цене еще выше той, что установил Гурджиев.
Каждая группа в свою очередь ощутила возбуждение от успеха. Георгий Иванович от души веселился, изобретая для них все новые непреодолимые коммерческие задачи. Через несколько дней он сказал: «Теперь вы готовы! Вы узнали тайну успеха на рынке! С этого момента – дело за вами!»
Этот опыт породил несколько успешных взлетов в бизнесе, настолько же быстрых, насколько и захватывающих. Некоторые немедленно открывали свои собственные магазины; другие стали превосходными посредниками. По мере того, как людей поглощали их собственные дела, их контакты с Гурджиевым становились все реже; но я уверен, что в душе они всегда чувствовали к нему глубокую благодарность.
После тех событий я еще больше захотел понять внешне загадочное поведение Гурджиева.
Как передать столь ценное учение, принесенное Гурджиевым? Он всегда хотел основать свой Институт Гармонического Развития Человека, просуществовавший в России из-за политической ситуации лишь очень недолго В 1921 году, в еще более ненадежных условиях, он вновь открыл его двери в Константинополе, куда меня приняли учеником. Так как мое финансовое положение было скверным, Гурджиев позволил мне жить в своем доме. Также к Георгию Ивановичу приехал жить и новичок, тот выделил ему маленькую комнату на чердаке. Мы скоро подружились, и он рассказал мне свою историю. Алексей Камб был молодым человеком около двадцати лет с бледным, покрытым прыщами лицом. Его отец был богатым судовладельцем. Я узнал, что Алексей страдал от опасного для жизни пищевого расстройства и Гурджиев согласился лечить его. Вот его история.
Алексей начинал свой день с завтрака из трех или четырех больших чашек кофе, глазуньи из двадцати яиц или огромного омлета, а также хлеба с маслом в соответствующих количествах. На обед этот молодой Пантагрюэль поглощал несколько тарелок супа, несколько бифштексов, разнообразные овощи и почти бесконечное количество десерта. Его отец-миллионер хотел сделать из него атлета и полагал, что такая диета может служить только отличному здоровью.
Я не знаю, как долго это продолжалось, но однажды окружающие с удивлением заметили, что вместо полноты, прибавки в весе и атлетической фигуры, Алексей все более и более стал худеть.
Когда отец увидел, что щеки сына впали и все лицо покрылось прыщами, он серьезно забеспокоился. Он проконсультировался у доктора, назначившего какие-то лекарства. Лечение продолжалось какое-то время, пока отец не понял, что этот доктор не помогает его сыну и проконсультировался с еще более известным доктором, который, конечно, запросил более высокую цену. Результатом выполнения новой программы лечения стали еще более впалые щеки Алексея. Тогда отец решил показать его специалисту, который объявил о недостатке аппетита у молодого человека, предписал капли для его стимуляции и посадил его на еще более обильную диету. Алексей добросовестно глотал свои капли и его аппетит увеличился настолько, что на завтрак едва хватало двух дюжин яиц. Несмотря на все это, прыщи продолжали расцветать на его лице, а сам он становился все слабее.
Ситуация казалась безнадежной, пока г-н Камб не встретил психиатра, доктора Стьернваля, которому рассказал драматическую историю болезни своего сына. Доктор Стьернваль предложил передать этот случай на рассмотрение Гурджиеву, который осмотрел Алексея и немедленно предписал анализ крови. Тот показал, что кровь молодого человека столь истощена, что ему угрожает медленная смерть – как это ни парадоксально, словно от недостаточности питания. Отец умолял Гурджиева взять Алексея под свою опеку.
О проекте
О подписке
Другие проекты