Цитаты из книги «Я никогда не обещала тебе сад из роз»

Сколько раз можно повторять правду и умирать за нее?

ты не в себе, значит ты где-то еще.

болезнь, которой чураются и боятся окружающие, – это способ адаптации, что все до единого тайные миры, и языки, и коды, и искупительные жертвы – это ее способы выживания в этом мире анархии и террора.

Она там, она действует; она отозвалась проблеском облегчения, когда был озвучен факт болезни, и более всего проявилась в «суицидной попытке», немом крике о помощи, и в заявлении, таком дерзком и драматичном, на какое способны лишь подростки и несдающиеся больные, что игра окончена и покровы сняты. Факт этой душевной болезни вырвался наружу, но болезнь как таковая по-прежнему глубоко прячет свои корни в жерле вулкана с обманчиво зеленеющими склонами, а глубоко под вулканом зарыты семена воли и стойкости

– Что случилось, Блау? – Ваши пространственные законы – еще куда ни шло, – отдышавшись, ответила она, – но следите за тем, какой выбор вы нам предоставляете!

– Что я слышу: она до сих пор здесь? Это плохо, – закудахтала мисс Корал. – И вы говорите на всех этих языках?– Боже упаси! В мое время нас обучали только чтению и письму, да и то лишь затем, чтобы читать классиков в оригинале.– Но вы хотя бы помните эти языки?Мисс Корал взглянула на Дебору, как Антеррабей, остановившийся в своем падении; молнии голубых глаз и наэлектризованные седые волосы могли воспламенить все, что горит. Старушка задержала на ней взгляд.– Чего ты хочешь? – спросила она.– Брать у вас уроки.Резкие морщины будто разгладились, жилистое тело обмякло, глаза подернулись влагой.– Я нездорова, – сказала мисс Корал. – Я давно и серьезно больна, память уже не та. В силу возраста я могу допускать ошибки… – (Дебора видела, что она противостоит невидимому, жестокому избиению и пытается не сгибаться), – а моя болезнь…– Это все не важно.– Хватит, я устала, – выговорила мисс Корал, отступая назад, в пустой изолятор. – Немного погодя приму решение и поставлю тебя в известность. – И с грохотом захлопнула за собой тяжелую дверь без ручки.Сидя на сквозняке, которым тянуло из-под двери, Дебора слышала приглушенные звуки борьбы: ругань и крики, падения и удары. Мимо шла санитарка.– Вроде я оставляла эту дверь открытой… что там происходит?– Корал против Корал: бракоразводный процесс. Тяжба за опеку над ребенком.– Блау, ты же наверняка видела, как она выходила. Неужели она сама закрылась в изоляторе? – Вероятно, ей не хватает общения, – сказала Дебора.

– А у вас случалось такое, чтобы в глаз соринка попала, а вы в «ледяном мешке», как без рук? – Деборе вспомнилось, как ее порой донимали волоски, соринки или зуд – эти адские мелочи, которые вырастают до вселенских размеров, когда не можешь выпростать руку, чтобы от них отделаться. – Я сама себе – соринка в глазу,

«Дебил – это тот, у кого петля не выдержала»

Размышляя о трудной задаче, с которой столкнулся мой психотерапевт, я вижу, насколько мне повезло. Расхожая истина гласит, что от творческого таланта до безумия дистанция невелика, и сторонники этой идеи вытаскивают на свет замшелые, набившие оскомину примеры: Шуман, Сильвия Плат, Мопассан, Ван Гог. В силу распространенности этого мифа люди творческих профессий не хотят обращаться к психотерапевту, когда в этом возникает необходимость, потому что опасаются потерять свое дарование. По той же причине душевнобольные не хотят пробуждения в себе творческого начала, опасаясь усугубить свои и без того глубокие душевные раны. Только квалифицированный психотерапевт может провести необходимую черту между защитными механизмами, которым способствует творчество, и той областью, где творчество можно обуздать во имя сохранения здоровья. И лишь самый высококлассный специалист способен отделить искупительные силы религии от тех сил, которые используются как защитные механизмы. Для таких разграничений требуются интеллектуальные способности, смелость и острый ум. Разграничения эти весьма тонки, а потому с трудом поддаются передаче кинематографическими средствами. Мне резко не понравилась экранизация моей книги, а телодвижения персонажей иначе как насмешкой не назовешь. Зато существует вполне достойное жизнеописание доктора Фриды Фромм-Райхманн, опубликованное Гейл Хорнстайн в 2000 году и озаглавленное «Избавление одного человека». Через все эти события и факты пунктиром проходят нотки комизма. Время от времени мне приходится отстаивать свое право называться излечившейся шизофреничкой. Время от времени кто-то начинает мне рассказывать, что героиня «Сада из роз» окончательно сошла с ума, а то и покончила с собой. Видимо, чем-то их привлекает такой драматизм: не иначе как завершенностью. Мне доводилось слышать, как незнакомые люди растаскивают мою историю по частям к собственной выгоде: одному зачем-то понадобился инцест, другому – химический дисбаланс, третьему – прогрессирующее заболевание головного мозга или авитаминоз; и смех и грех. Суровая истина заключается в том, что мы очень мало знаем о возможностях мозга и способны лишь к спекуляциям на темы причин и лечения отклонений. На самом деле не мне судить, чем было вызвано мое заболевание и как именно произошло излечение. Но я твердо знаю, что́ пошло мне на пользу и кто был рядом, чтобы оказать помощь.

По мере того как психиатрия отходила от рассуждений о душе и превращалась в ту область медицины, которая занимается «прогрессирующими заболеваниями головного мозга», идея о том, что шизофрения поддается лечению, а при надлежащих условиях – излечению, утонула в популяризаторских и научных представлениях о мозге как об органе, неспособном участвовать в собственной регенерации. Эти представления снимали ответственность с измученных родных и близких, на которых прежде возлагали вину за недуги детей. В свою очередь, мы, преодолевшие свои недуги, оказывались в сомнительном положении. Если нарушение психики – это заболевание головного мозга, неподвластное самому мозгу, то те, кто его преодолел (более одной трети от общего числа, а из них добрая половина таких, как я), либо по-прежнему нездоровы, либо только симулировали болезнь. Эта утешительная «уловка-22» служит лазейкой для врачей, отказывающихся от лечения трудных, затяжных или тяжелых случаев, требующих терпения, стойкости, творческого подхода, энергии, сопереживания. Такие доктора ждут изобретения очередного препарата, очередной методики операций на мозге, разработки какого-нибудь импланта или автоматического устройства. Их механистический подход кажется мне целиком и полностью порочным, но я нередко ловлю себя на мысли, что ввязываюсь в бой, вооружившись лишь тупым мечом жизненного опыта и поддержки со стороны выздоровевших пациентов, а также тех немногих врачей общей практики и психотерапевтов, которые полагаются на собственные усилия и усилия своих подопечных в выполнении важнейшей духовной, психологической миссии. Я не противница применения психотропных средств, но лишь постольку, поскольку они помогают заглушить отбившиеся от рук внутренние голоса, которые препятствуют началу психотерапевтического взаимодействия.