Как-то уже очень давно ношу эту книжку в рюкзаке, и до сих пор, представьте, не дочитал. Не потому, что она скучная или плохая, а совсем наоборот - очень уж хорошая.
Больше, чем по стихотворению в день, читать не получается, а иногда и того хлеще - неделями можно не покидать одно и то же стихотворение. На каждой почти странице - какой-то свой эпос, и эти "маленькие" эпические песни складываются еще в одну огромную эпопею, которую я имею право сравнить с "Илиадой", раз у меня возникла такая ассоциация. Да, скорее "Илиада", чем "Война и мир", например. Толстого вполне можно читать с пропусками - только про войну, или только про мир, или только про какую-нибудь одну семью. У Толстого эпос держится на контрасте между образом жизни, мировоззрением и взглядами отдельных семей и людей и их историй. "Фундамент" романа Толстого, конечно, вся земля русская, но чтобы построить нечто основательное именно на таком фундаменте - нужно быть гением, сумасшедшим или ребенком. Тут уж пусть каждый судит Толстого, как ему больше нравится.
В книге Кати Перченковой (как и в Гомеровских книгах) фундамента, можно сказать, нет. Или, если посмотреть иначе, фундамент - это странствие. Странствие вообще, в самом широком понимании, не из пункта к пункту, не за подвигами и славой, - а переживание, эмоция как странствие. Можно предположить, что все персонажи, населяющие Катины стихи, действительно живут где-то в городе Жуковском или в Москве, или еще где-то на этой земле. Можно этого не предполагать, и стихи не станут от этого ни хуже, ни беднее - и ни богаче, ни лучше. Потому, что все эти люди и звери абсолютно живы здесь, в книжке. У них есть судьба и история, к ним можно заходить каждый вечер и слушать пусть один и тот же, но каждый раз завораживающий рассказ. И это будет одним из самых сильных переживаний во всю жизнь, потому что "самые лучшие путешествия - воображаемые". Миру об этом сказано давно и мир не очень-то прислушался. А напрасно, ведь мечта о Париже куда полнее и интереснее, если прислушаться к этой мечте, чем сам Париж, хоть десять лет живи в нём. И мечта о городе Жуковском, возникающая в процессе чтения Катиных стихов, гораздо сильнее впечатляет, чем сам город Жуковский (я там был недолго и, наверное, ничего и никого не увидел, но всё же). Мечта о более-менее конкретных местах и людях из книжек перерастает в удачных случаях в нечто общечеловеческое, и этим обретает эпическую конкретность - остров сирен действительно существует, и в Рай и Ад нельзя не верить уже из-за того, что их описал Данте. И, поскольку я видел Жуковский и знаю, что Катя - оттуда, и там писала свои стихи (хоть объективно они не про Жуковский совершенно), то и Жуковский для меня теперь - совершенно конкретное мифологическое место. Там, действительно, существует всё. Вообще всё.
И, конечно, дело не только в том, что тут есть какие-то истории и персонажи. Дело в высоком сочувствии к ним, в превращении, может быть, случайно услышанного беглого рассказа о каких-то неурядицах или забавных случаях - в музыку и искусство, в поэзию, перед которыми каждый, в конечном счете, одинок, сиротлив и расхристан. И Земля, действительно, "детский дом, имеющий форму шара, голубой и зеленый, с белыми шапками на полюсах..." (из ст. "Деткин дом") А за ним еще - вся Вселенная с рекой Хронос, Раем и Адом, любыми придуманными и реально существующими городами, реками и лесами. И там мы, если повезет, тоже будем одиноки настолько, насколько можно быть одиноким с музыкой, поэзией и в компании хороших людей. Куда без них, без хороших? И в книге часто кто-то кому-то говорит - "хороший", "хорошая", "мой хороший", или хочет кому-то это сказать, или хочет, чтобы ему тоже сказали - "хороший мой". И это не глупое сюсюканье и не женское благодушие (хотя может им быть и представляться в каждом конкретном случае) - на уровне книги в целом (той части, которую я прочитал, по крайней мере - а дальше, видимо, только углубится) проговаривание этих незатейливых слов становится бытийной необходимостью. Каждого человека в каждый случайный момент его жизни нужно брать и восхищаться: как здорово, что ты ставишь чайник! как прекрасно, что я иду по улице! - и здесь уже недалеко до того, что Восточные люди называют сатори. Мгновенное пробуждение. Не "я иду по улице", а "я - иду - по - улице", и вокруг - опять вся Вселенная. Именно здесь должен наступить момент этого самого сатори. И улица какая-то не такая уже делается - как будто у тебя ее отняли, а потом опять отдали - и ты ей радуешься, хоть и отнимал ее сам у себя.
Или по другому: раньше ты думал - что улица это улица, потом подумал, что улица - всё-таки часть Мироздания, а "пробудившись" ты окончательно понимаешь, что улица - это улица. Только к первоначальной мысли это не имеет никакого уже отношения.
И так далее. Может быть, почитаю еще - и продолжу, а пока что я просто рад, что с такой вот хорошей Катей знаком.
А вы добудьте себе такую же книжку, вон она какая замечательная.
