6. Когда любишь, ты в ладонях Бога

Флора,

сегодня твоему дедушке исполнилось бы семьдесят шесть. Хочу верить, что его душа обрела покой.

Я оставила Франка, когда твоей маме исполнилось шестнадцать. В то время я уже как неделю встречалась с другим мужчиной. Скрывала, не хватало смелости признаться. Набралась мужества – и все изменилось.

Я ушла, спустя год Франка не стало – повесился. В день похорон Сара сказала: «Ты убила нас всех». На следующий день она ушла; много лет ищу ее.

* * *

Когда мне горько, готовлю джемы. Это то, что лечит. Вот что я заметила, Флора: в обычные дни я варю джемы по классическим рецептам, в сложные – добавляю в них цветы. Сегодня готовлю любимый джем Франка, инжирный. Нелли подарила мешочек лавандовых цветов, в этот раз они украсят вкус джема. Флора, еще в Древнем Риме настоем из лаванды снимали беспокойство, усмиряли дух гнева.

Инжирно-лавандовый джем хорош как угощение к чаю, как начинка для выпечки, а еще как аккомпанемент к сыру.

Нарезаю инжир на мелкие кусочки, закидываю в чугунную кастрюлю (она, чертовка, с характером, не все благополучно готовит, но инжир обожает, варит безупречно). Сбрызгиваю лимоном, засыпаю сахаром, цветами лаванды, для густоты добавляю яблочного пектина. Перемешиваю, откладываю в сторону. Пусть инжир пустит сок, потом доведу до кипения и стану варить на небольшом огне.

* * *

Девочка моя, каждый человек живет со своей трагедией. И каждый справляется с ней как может: кто-то работает сутками до самозабвения; кто-то пытается убежать от прошлого, и города мелькают, как в калейдоскопе. А кто-то варит джемы, живя под гнетом невозможности встречи с тем, кому сделал больно.

Все эти годы мне так хотелось встретиться с Сарой. Обнять, попросить разрешения быть рядом. Не получилось. Спустя годы я встретила вас в метро. Тебе было лет восемь (ты так похожа на Франка). Увидела, как вы садились в вагон, не успела добежать…

Я вас жду. И буду ждать, пока живу.

Не пытаюсь оправдаться. Но хочу, чтобы ты знала, Флора: я любила всем своим существом, хотела быть честной, поэтому и ушла. Моим решением управляли не страсть или самообман – любовь, и ничего больше. Его звали Борис. Мы прожили вместе много лет. Лучшие годы жизни, несмотря на боль, так и не давшую вдохнуть счастье полной грудью.

Три года назад Борис ушел из жизни, тихо, во сне. Благодаря ему я познала, что любовь – это быть в ладонях Бога. Любовь – как услышанная молитва, в которой нет слов, только море. Еще напишу.

Люблю,

Ани

7. Хочу быть к тебе ближе

Флора,

мечтаю, чтобы вы были рядом. Чтобы увидели этот магический город: как стаи чаек провожают рыбацкие лодки; как вплывает рассвет в дом, где все еще пахнет молотым кардамоном. Чтобы ты почувствовала, как хорош полуденный сон в морской прохладе и как прекрасно жить не спеша. Чтобы ты прочла слова на витрине букинистического магазинчика, мимо которого иду на рынок. «Самое лучшее море: то, где еще не плавал. / Самый лучший ребенок: тот, что еще не вырос. / Самые лучшие дни нашей жизни: те, что еще не прожиты. / И самое прекрасное из сказанных тебе слов: то, что я еще скажу»^[4].

Мне хочется быть рядом. Видеть, как ты смотришь на волны и кричишь мне сквозь шум ветра: «Они все разные! Не похожие друг на друга». Различать в тебе свои черты и стараться быть ближе. Не наставлять (прости, если в письмах иногда скатываюсь в морализаторство), а разговаривать. Попытаться наверстать хотя бы часть упущенного.

А еще хочется передать тебе рецепты.

Мы все обязательно встретимся. И меня не покидает предчувствие, что именно в этом городе. Не зря я решила приехать именно сюда. Случайностей не бывает.

Флора, я узнаю здешние улицы с закрытыми глазами. У каждой из них – свой запах. На одной слышен аромат свеженарезанного шпината, на другой – сахарной пудры, которой посыпают горячие пе-де-нонн^[5]; в кварталах ближе к морю пахнет рыбными потрохами вперемешку с запахом погибающих на побережье медуз; вдоль ведущей в центр дороги – пожелтевшими книгами, жареными кофейными зернами и парфюмом мужчин, приезжающих в бордель «Сомкнутые глаза».

И все-таки у каждого города есть единственный аромат, незримо присутствующий в воспоминаниях. Город, где родились, выросли я и твоя мама, пах тоской брошенного ребенка о любви. Но это на мой взгляд, Флора. То, что мы говорим о городе, его характере и атмосфере, сообщает о нашем внутреннем состоянии.

Девочка моя, если бы я была городом, то Парижем. А ты? Еще напишу.

Люблю,

Ани

8. У тебя достаточно мужества, чтобы начать сначала

Флора,

надеюсь, перед тем как открыть это письмо, ты поела. Оно о вкусном.

В смесь из растопленного масла, муки и соли Нелли вмешивает яйца. Звучно разбивает их о край фарфоровой миски. Перемешивает и одновременно подпевает Морису Шевалье из магнитолы. «И, несмотря на глубокую темень, / Его блеск не может быть омрачен. / Париж всегда останется Парижем!»^[6] Подруга семь лет прожила в Лилле («Ох, Ани, милая, какая там говядина в соусе из темного пива и коричневого сахара! Ради нее одной советую туда съездить!») и именно там постигла l’art de vivre – искусство получать удовольствие каждый день от каждой мелочи.

«Там я научилась просто наблюдать за тем хорошим, что происходит в течение дня, – будь то возможность обнять любимого человека, попробовать вкусную еду или взять в руки новые туфли».

Утром собрались приготовить пе-де-нонны (вспоминала о них в прошлом письме, девочка моя). Захотелось приготовить их самой, искала рецепт, поделилась идеей с Нелли, а она, оказывается, частенько балует ими мужа. И вот мы уже колдуем на кухне: окно распахнуто, чайки слетают на подоконник, попрошайничают.

«Тесто получится жидковатым и должно стекать с ложки крупными каплями. Поэтому не переусердствуй с яйцами: по четыре на каждые сто двадцать пять граммов муки и восемьдесят граммов сливочного масла. И с водой будь внимательна, мне хватает стакана».

Готовое тесто Нелли кладет в кондитерский мешок, шариками выдавливает в кастрюлю, в кипящее масло. «Некоторые хозяйки, увидев, что пышки подрумянились, решают, что они готовы. А они в середине сырые. Нужно дождаться момента, когда обжаренная корочка слегка прорвется; именно после этого пышки разбухают и идеально прожариваются внутри».

Готовые пе-де-нонны посыпаем сахарной пудрой и чуть-чуть – молотой корицей.

* * *

– Ани, в Лилле я избавилась от того, что связывало крылья, утяжеляло. Безусловно, куда мы бы ни уехали, всегда забираем туда себя, но от среды многое зависит. Мне было двадцать четыре: сумбур в голове, сбитые ориентиры. Не знала, куда двигаться дальше. Вдруг приятельница, вышедшая замуж в Лилль, просит помочь ей с малышом. Я и уехала…

– Переломный момент, когда думаешь, что это конец, а на самом деле начало.

– Ага. И начинается то, о чем не думал. Часто именно неизвестное помогает обрести себя.

– Да уж, мир не подчиняется логике, Нелли. Хотя так хочется владеть ситуацией…

– Глупая затея. В жизни бывает и грустно, и весело, надо принимать всё – разноцветные карандаши Вселенной! Перемены – это шанс стать счастливее. А мы всеми силами им противостоим, выбираем теплое болото, известное до стебля каждого камыша. Как хорошо, что мы с тобой не испугались перемен и вот сейчас тут, вместе, посыпаем пышки пудрой.

– Помнишь у Фицджеральда? «Надеюсь, ты живешь той жизнью, которую заслуживаешь. Если же нет, я надеюсь, у тебя достаточно мужества, чтобы начать сначала».

– А еще, попав в кризис, человек понимает, как важно прощать, не зацикливаться на плохом и быть благодарным. Но как только ему становится лучше, возвращается к заблуждениям.

– Ага! Есть даже анекдот на эту тему. Выпал человек из окна, летит и молится: «Господи, если выживу, пойду в монастырь, стану хорошим человеком». Приземляется, остается жив и про себя думает: «Какой только бред в голову не полезет!» И так – большинство. Может, и мы с тобой тоже.

– Может… Ладно, хватит на сегодня философий. Пойдем-ка лучше к морю.

Любим тебя,

Ани и Нелли

9. И сделать мир хотя бы чуточку лучше

Флора,

сегодняшнее утро началось с воспоминания. Красивого, счастливого и одновременно горького. Как всегда, проснулась в семь сорок пять, распахнула окно, поздоровалась с морем и включила магнитолу. Даниэль Дарье поет «Petite fleur»^[7]. Наша с Франком песня.

Мы впервые услышали ее в кафе на свидании – дождливый октябрь, первое попавшееся заведение на Нижнем проспекте, полупустой зал с желтыми стенами, разбухшие от влажности газеты на полке у входа, круглый столик с тремя стульями (один из них занят спящим рыже-белым котом), невкусные булочки с изюмом, но отменный кофе и звучащая фоном «Petite fleur». И мы, влюбленные и сумасбродные жители шумного города, мечтающие жить у моря.

А еще нам хотелось любить чаще и сильнее, научиться танцевать танго, добраться до заснеженного Гальштата (веселый городок: там есть обычай каждые десять лет выкапывать мертвецов, чтобы освободить место на кладбище, останки расписывают и выставляют в местной часовне), построить дом с видом на воду и сделать мир вокруг хотя бы немного лучше.

Под «Petite fleur» мы танцевали на нашей свадьбе, с закрытыми глазами, в белых одеждах и с громко (нам так казалось) бьющимися сердцами; мы пели ее в машине по дороге к морю, а южный ветер из окон сбивал с ритма; под нее мы накрывали в нашей крошечной квартирке длиннющий стол от прихожей до балкона, это был первый день рождения твоей мамы, по телевизору показывали парад в честь Дня взятия Бастилии^[8], наш пудель Чаки облаивал колыхавшиеся от ветерка края белых скатертей, а я делала сангрию из белого вина и напевала заученное наизусть: «Ты со мной! / Позабыть я не смог / Тебя, маленький цветок, / Навек родной»^[9].

Это были прекрасные дни.

* * *

Девочка моя, честность – понятие относительное: то, что для одного правда, для другого может быть ложью. Но в любых отношениях (с собой, прежде всего) я стараюсь не обманывать.

Встретила другого – и призналась Франку. Мы прожили с ним немало счастливых лет. Но жизнь открыла мне другую дверь. Там ждал мир, поначалу показавшийся странным, безрассудным… Многие вещи не нуждаются в полном понимании; их нужно чувствовать.

Я испугалась этого чувства, потом попыталась заглушить, в итоге оно стало больше меня – и я решила нырнуть в глубину моря, оставив на берегу мысли, что могу утонуть.

Однажды в книге, забытой кем-то в поезде, я встретила строки Хикмета (уже о нем вспоминала). «Ведь если я гореть не буду… и если ты гореть не будешь… и если мы гореть не будем… так кто же здесь рассеет тьму?»^[10]

Флора, я позволила себе гореть в любви. Да, меня осудили, я потеряла дорогих сердцу людей. Хотя меня до сих пор и мучает чувство вины, я понимаю, что тогда иначе поступить не могла. Еще напишу.

Люблю,

Ани

10. Жизнь открывает ладони, показывает сокровища

Флора,

прости за настроение последних писем. С прошлым у меня сложные отношения. Мучаю себя попытками вписать произошедшее в свою идеальную картину мира (эта идеальная картина больше мешает, чем вдохновляет, будь осторожна, девочка моя). Не получается, и тогда джем на плите подгорает.

Ну ладно, не хочу о грустном, тем более, я с четверга тебе не писала. Поделюсь тем хорошим, что случилось за эти дни.

Рассветы – все больше в них влюбляюсь. Они возвращают надежду. Именно на рассвете жизнь открывает ладони, показывает сокровища. И отдаляешься от тяжких мыслей, которые ночью мешали спать.

Ох, Флора, будь осторожна с мыслями. Не лелей тяжкое и злое – подобное быстро приживается. Дедушка мне постоянно напоминал: «Ани, мозг подобен саду: не будешь выпалывать дурные мысли – не вырастишь мечту».

Просыпаюсь на рассвете, здороваюсь с морем (оно никогда не бывает таким, как вчера), завариваю кофе, выхожу к берегу. Впитываю первые мгновения нового дня: щелчок хлопнувшей за мной входной двери (смазала замок топленым маслом, больше не скрипит), цвет песка под ногами (отражает оттенки неба), далекий смех рыбаков (хочется верить, что они друзья, а не враги морей).