Цитаты из книг автора «Элизабет Мид-Смит»

Но Елизавета уже не слышала ее или не хотела услышать. Она вышла из комнаты.

Сердце у Генриетты забилось очень сильно. – Если так… – очень тихо начала она.

Шервуд было довольно трудно. Она ни за что не хотела принимать более определенного количества учениц и трудилась не ради прибыли, а из любви к делу и к своим девочкам. В молодости она потеряла мужа, которого обожала, а сын утонул еще юным. В тридцать пять лет миссис Шервуд увидела себя обреченной на одинокую, печальную жизнь, лишенную всяких интересов. Будучи богатой и очень образованной, она могла жить для себя или делать добро другим; ей пришла мысль, что она может воспитывать детей. Миссис Шервуд посоветовалась с деканом кафедрального собора в том городе, где жила, и с другими достойными уважения людьми – и открыла школу. Плата за обучение была на

Школа миссис Шервуд, без сомнения, во многом походила на другие школы, но сильно отличалась от них в некоторых отношениях. В ней было немало своеобычного. Там заботились прежде всего о нравственном воспитании и обращали больше внимания на развитие благородства, здравого смысла, твердости и правдивости, чем на приобретение светских талантов. Девочке незаурядной, но своенравной могло быть иногда не по себе в поместье Мертон-Геблс или в школе на Мербери-сквер. Зато девочку, которая стремилась помогать другим и забывала себя, ласково поддерживали учительницы; подруги обожали ее, и она проводила светлые, радостные дни.

Что это вы стоите, как приговоренная к смерти?

сторону… – Роджер, мой бедный мальчик! Глаза умирающего блеснули. – Как? Это действительно ты, отец? – Да, да, это я. Я с тобой. – Я всегда приносил тебе только неприятности, – сказал младший Роджер. – Ты дал мне счастье и благословение моей жизни. Твою дочь, – проговорил старик. – Пожалуйста, Боженька, дай моему папочке чистое сердце, – чуть слышно молила в стороне маленькая Дороти. – Я никогда не думал, что ты простишь, – сын с трудом шевелил побелевшими губами. – Я простил, значит, все хорошо. – Ты простил, значит, и Бог простит, – молодой Сезиджер все силился улыбнуться. – Конечно, папочка, – сказала маленькая Дороти. – Бог прекрасен и добр, а мой дедушка самый добрый из всех людей. – Какое счастье, какое счастье… – лицо умирающего наконец разгладилось. Он лежал совсем тихо и уже не чувствовал поцелуев дочери. Сэр Роджер стоял на коленях возле постели. Дверь отворилась, в комнату вошел Бардвел и опустился по другую сторону кровати. Двое людей, стоявших на коленях, – дряхлый богач и сравнительно нестарый фермер, – думали об одном и том же: маленький светлый

– Тебе очень приятно, когда я тебя целую, правда, дедуля? – Мы не будем об этом говорить. – Вот и отлично. Я люблю секреты, – заметила Дороти. – И ведь, правда, ты сам будешь учить меня, дедушка? Лучше учи меня ты, а не тетя Доротея, хотя ее я тоже очень люблю.

Никогда в жизни я не забуду того дня, когда все было решено окончательно. Я одевалась в своей комнате. Мне отчетливо помнится, как солнце ярко светило в наши красивые решетчатые окна, а приятный легкий ветерок раздувал белые занавеси. Моя мама порывисто вошла ко мне и взволнованно сказала:

смутно сознавала, но сразу принялась с каким-то лихорадочным рвением

– Вот тебе два сухарика. Сядь ко мне на колени, Нэн, и посмотри мне в глаза. Ты меня любишь? – Нэн любить Этти. – А Этти уезжает. Долго, очень долго я не увижу тебя, мое золото; но душа моя будет с тобой. Я стану думать о тебе днем и ночью. Я люблю тебя больше всего на свете, Нэнси. А ты не забудешь меня? – Нэн не забудет. Нэн хотеть сухалик, Этти.