Глава 6. ОБСТОЯТЕЛЬНЫЙ ДОКЛАД

– Что случилось? – спросил Савелий тревожно.

Как только он вошел в гостиничный нумер и увидел Лизу, так сразу почувствовал неладное. К тому же в нумере пахло, как в больнице или аптеке: то ли карболкой, то ли этой едкой духовитой мазью – как ее? – которой мажут синяки и раны.

– Савелий, ты только не пугайся, ничего страшного. – Елизавета попыталась даже улыбнуться, хотя бок сильно болел и саднил после того, как она намазала его противовоспалительной мазью доктора Вишневского. – Меня просто случайно зацепил автомобиль. Но со мной все в порядке.

– Ты выходила в город? – посуровел Савелий. – Но я же просил тебя, Лиза: ни в коем случае не выходи одна из нумера. Нас могут узнать!

Елизавета чувствовала себя виноватой.

– Прости, пожалуйста. Мне захотелось пройтись, посмотреть город, как он изменился с тех пор, как мы…

Лиза всхлипнула и закрыла лицо ладонями.

Савелий бросился к ней, присел на диван, на котором она сидела, по своему обыкновению поджав под себя ноги, обнял за плечи.

– Милая, – зашептал он, – Лизонька, девочка моя… Прости за мою грубость… Тебе очень больно?

Волна жалости к ней подступила к самому горлу.

– Прости меня, – повторил он тихо.

– За что? – подняла она голову.

– За все.

Их взгляды встретились.

– Я боюсь, – едва слышно промолвила она.

– Чего?

– Этого твоего нового дела.

– Не бойся, все будет хорошо.

Он погладил ее волосы и ткнулся носом в бархатистый завиток.

– Мне очень неспокойно, милый.

– Может, тебе все же уехать? Сама понимаешь, в Москве тебе будет спокойнее.

Елизавета усмехнулась:

– Куда же я от тебя? Ты мой муж, я твоя жена. Ты иголочка, я ниточка. Куда ты, туда и я. Я это уже давно решила.

Савелий наклонился и поцеловал тыльную сторону ее ладони. Ее прохладная рука слегка дрогнула.

– Клянусь тебе, что это будет мое последнее дело.

Она вздрогнула.

– Не говори так… Последнее…

– Отчего же?

– Меня пугает это слово.

Она поежилась, будто от холода.

– Хорошо, – обнял ее Савелий. – Тогда я скажу иначе: после этого дела я завязываю. Ухожу на пенсию.

– Правда?

– Правда.

Ее глаза начали светиться. На лице появилась улыбка. Ну вот, слава богу, перед ним прежняя Лизавета. Его императрица Елизавета Петровна.

– Это хорошо. Это очень хорошо. Я так давно хотела услышать эти слова… – И вдруг, без всякого перехода, сказала капризно, как девочка-подросток: – Ты знаешь, здесь никто не носит шляпок. Все носят косынки или платки. На меня, в шляпке и перчатках, смотрели, как на выходца с того света.

– Ты же как-никак жена ответственного работника, и тебе просто положено прилично одеваться, – заметил ей с улыбкой Савелий. – Так что будь добра соответствовать.

– И все же купи мне косынку.

– Зачем? Ты больше никуда не выйдешь.

– Ну купи.

– Хорошо, куплю. – Он нахмурил брови: – А теперь покажи, куда тебя приложило.

– Ни за что, – отодвинулась от него Лизавета.

– Почему?

– Не хочу, чтобы ты видел меня такой.

– Ну, может, я смогу тебе чем-то помочь.

– Чем? Я уже сама себе помогла. Там просто огромный синячище, и все, – недовольно буркнула она. – Я не хочу, чтобы ты это видел.

– Больно тебе?

– Немножко. Но это скоро пройдет.

– Смотри у меня! – сделал нарочито строгое лицо Родионов.

Лиза шутливо приложила пальцы левой ладони к виску.

– Слушаюсь, товарищ старший инспектор Наркомата финансов.

– Честь отдается правой рукой, – сделал назидание Савелий.

– А вот здесь ты лукавишь, – игриво посмотрела на него Лизавета. – Честь отдается вовсе не так.

– А как?

– А вот, смотри.

Елизавета высвободилась из его объятий, легла на диван и, слегка приподняв юбку, призывно протянула к Савелию руки.

– А ты, оказывается, хулиганка, – ослабил Родионов галстук на шее.

– Только самую малость.

* * *

Это был второй визит Савелия Родионова в банк. Задержаться на сей раз предстояло подольше, а действовать следовало куда искуснее.

– А что предусмотрено на случай экстренной эвакуации золота? – спросил Савелий, то бишь Александр Аркадьевич, оторвавшись от финансовых гроссбухов банка.

Бочков и главный бухгалтер удивленно переглянулись. Прежде им таких вопросов не задавали.

– Вы полагаете, Казани все же грозит вторжение чехословацкого корпуса? – осторожно спросил комиссар Бочков.

– Ни в коей мере, – твердо ответил Савелий Родионов, сведя брови к переносице и осуждающе глядя на Бориса Ивановича. – Наша Красная Армия, несомненно, даст сокрушительный отпор этим белогвардейским прихвостням, если они попытаются сунуться сюда. Я спросил это постольку, поскольку такая мера предосторожности просто обязана иметься у банка, хранящего столь значительное количество материальных средств. Не более того.

– Хорошо, – не сразу ответил Бочков. – Пойдемте.

Савелий охотно отложил бухгалтерские документы, в которых мало что смыслил, и пошел за Борисом Ивановичем.

Они вышли на задний двор, и Родионов увидел рельсы, подходящие прямо к зданию банка, а чуть поодаль – локомотив с прицепленными четырьмя вагонами без окон.

– Это узкоколейка. Она только строится, но уже проложено двести пятьдесят саженей пути. Она свяжет банк с железной дорогой. И если вдруг…

– Не хотелось бы говорить про это «вдруг», – сдержанно заметил Родионов. – На пути чехословаков стоят усиленные заслоны Красной Армии, так что Казань им не взять.

– Нарвоенком товарищ Троцкий просто не допустит этого.

– Разумеется!

– Что вас еще интересует, товарищ Крутов? – спросил «инспектора» Бочков.

– Все. Сигнализация банка, его охрана и ее личный состав, сотрудники банка, – не замедлил с ответом Савелий Николаевич. – Товарищ нарком финансов ждет от меня очень обстоятельного доклада.

Глава 7. ДОПРОС

Николай Иванович промучился весь вечер, пытаясь вспомнить, где же он мог видеть лицо этой хорошенькой гражданки, едва не угодившей под колеса их автомобиля.

В том, что он прежде видел эту весьма привлекательную женщину, Савинский не сомневался; память его была невероятно цепкой, и человек, пусть однажды и только мельком виденный им, навсегда запечатлевался в его мозгу, как на фотографической пластине. Сбои в памяти случались по иной причине: видеть-то видел, но вот где и при каких обстоятельствах?

По опыту Николай Иванович знал, что если он и дальше будет пытаться вспомнить ее, то это ничего не даст, и он станет мучиться все сильнее, а главное – напрасно. Надо было просто переключиться на что-то другое, и тогда память сама выдаст нужную информацию без всяких на то усилий с его стороны. Однако труднее всего было приказать себе не думать о ней, ведь с мыслями справиться бывает сложнее, чем даже с собственными привычками.

Утром следующего дня его закрутили дела: ежедневное оперативное совещание, работа со сводкой происшествий, которых только прошлым вечером и ночью случилось более полутора десятков; дознание по делу подполковника Министерства внутренних дел Прогнаевского, одно время (лет десять назад) прикомандированного к Казанскому губернскому жандармскому управлению и посему присланного этапом из Нижнего Новгорода в Казань на дознание. Пока ему вменялось в вину проживание по чужому паспорту, хотя дело попахивало передачей его следователям Губернской Чрезвычайной комиссии, ибо жандармский подполковник – это вам не комар чихнул, а почти что фигура.

Конец ознакомительного фрагмента.