Отзывы на книги автора «Иван Бунин»

с утра прочитал - весь день насмарку.
не потому, что плохо
и не потому, что как-то грустно
а потому, что правда.

вообще советовала бы всем слепым сверхпатриотам читать бунина. у него как раз достаточно злости и понимания той самой эпохи шариковых, начавшейся с большевиков и продолжающейся по сей день.

так ли хорошо стремление к простоте и утилитарности?
нет. это как раз в окаянных днях и продемонстрировано. нет ничего гаже "простого человека".

Прочитано в рамках флэшмоб-лотереи "Дайте две! (Light version)". Вишлист rosenrot )
Я уже писала о том, в каких я отношениях с рассказами и повестями, но, так получилось, что в лотерее (после колебаний) мой выбор пал на эту книжку. Честно говоря, ее я читать точно не планировала, но решила – на то она и лотерея, чтобы приводить читателя к новым книгам! Тем более, что знакомство мое с российской классикой осталось где-то на уровне школьной программы нашей, а Бунина мы, кажется, вовсе не проходили. Итак, я решила, что это судьба, и, не лишенная чувства осторожности к жанру, начала знакомство...
"Темные аллеи" Бунина - это тончайшая грань любви: любви на уровне чувства, любви на уровне физического притяжения... Это маленькие истории: личные истории, жизненные и настоящие, истории о важном, о сокровенном, о том, о чем - как правило - молчат, храня в душе вечную тайну...

Перед вечером, когда пароход причалил там, где ей нужно было сходить, она стояла возле него тихая, с опущенными ресницами. Он поцеловал ее холодную ручку с той любовью, что остается где-то в сердце на всю жизнь, и она, не оглядываясь, побежала вниз по сходням в грубую толпу на пристани.

   И они долго сидели так, рука с рукой, соединенные сумраком, близостью мест, делая вид, что смотрят на экран, к которому дымной синевато-меловой полосой шел над их головами свет из кабинки на задней стене.

Снова сев в полутемную карету и глядя на искристые от дождя стекла, то и дело загоравшиеся разноцветными алмазами от фонарных огней и переливавшихся в черной вышине то кровью, то ртутью реклам, он опять отвернул край ее перчатки и продолжительно поцеловал руку. Она посмотрела на него тоже странно искрящимися глазами с угольно-крупными ресницами и любовно-грустно потянулась к нему лицом, полными, с сладким помадным вкусом губами.

Красиво, трепетно, с настроением великий классик пишет вечные истории каждого человека. Ведь каждый из нас любил, любит или полюбит. Каждого из нас могут обмануть, предать, бросить. Каждый из нас жалел о том, чего не сказал и не сделал в определенный момент, или о том, что сделал...

— Все проходит, мой друг, — забормотал он. — Любовь, молодость — все, все. История пошлая, обыкновенная. С годами все проходит. Как это сказано в книге Иова? «Как о воде протекшей будешь вспоминать».
   — Что кому бог дает, Николай Алексеевич. Молодость у всякого проходит, а любовь — другое дело.

Это книга о нас и для нас, она остается в сердце нашими мемуарами. В ней написана человеческая история. Ведь, я уверенна, что каждый человек найдет в этих рассказах что-то близкое, если осенним вечером вдруг захочется побродить по темным аллеям, вдоль человеческих драм.

Вероятно, у каждого из нас найдется какое-нибудь особенно дорогое любовное воспоминание или какой-нибудь особенно тяжкий любовный грех.

Бунинские рассказы великолепны! А «Чистый понедельни» - мой самый любимый среди них.
Рассказчик влюблён в прекрасную девушку, которая учится на исторических курсах. Он красиво ухаживает за ней, дарит шоколад и приглашает в рестораны. Она надменна и холодна, правда, соглашается на встречи и горячее внимание поклонника. Отношения между героями странные, на любовные мало похожие, но повествователь не теряет надежды…
О чём этот рассказ? О любви? Да, наверное, но любовь бывает разных видов. Так какая представлена в рассказе – плотская или духовная?
Выбор героини поражает. Я никогда бы не подумала, что она примет такое решение, ведь её поведение и повадки не предвещали столь грандиозного и необратимого шага. Но каждый сам вправе выбирать свою судьбу.
Женщины бывают очень коварными: обнадёживают, принимают подарки, даже отдают своё тело, а потом оставляют и идут… к Богу.

Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: "Cave furem" На эти лица ничего не надо ставить, - и безо всякого клейма все видно.

Срез революции в России глазами глазами очень умного, впечатлительного, едкого и отхлеставшего словами всю эту эпоху перемен писателя. И мне трудно оценить книгу, потому что ну как оценить эпоху? Как оценить документальные записки, хранящиеся под матрасом, а потом и под полом, а потом и вовсе в стенах? Бунин писал их судя по всему спешно и тайком, чуть ли не хлебом, вымоченным в молоке, как это делал тот лысый из Ульяновска, которого он так ненавидел. Вообще Бунин многих ненавидел, много всякой грязи тут будет вылито на камрадов-писателей, особенно на Горького и Маяковского, и это такой большой минус был для меня. Не держал при себе мнение Бунин... хотя... это же его личные записки, мог писать все, что угодно. Но это все, что угодно, характеризует его как весьма желчного человека. Таким всегда трудно.

Почему комиссар, почему трибунал, а не просто суд? Все потому, что только под защитой таких священно-революционных слов можно смело шагать по колено в крови, что, благодаря им, даже наиболее разумные и пристойные революционеры, приходящие в негодование от обычного грабежа, воровства, убийства, отлично понимающие, что надо вязать, тащить в полицию босяка, который схватил за горло прохожего в обычное время, от восторга захлебывваются перед этим босяком, если он делает то же самое во время, называемое революционным.

Вообще горечью и ненавистью проникнуты эти записи. Не было ни одной счастливой страницы, только боль и желчь. И страх. И мне пришлост вместе с автором ненавидеть новую власть. В бунинском ракурсе мне ближе эта ненависть, наверное, чем в такой же горчайшей, но сатире Булгакова. Булгаков сильно глумится, а здесь без юмора, но очень хлестко. Действительно - окаянные дни, беспросветные, Бунин так и пишет, что он не живет, только сидит и ждет, ждет и сидит, каждый день проходит в недоумении, почему же никто не приходит и не вернет как было. Сидит в Москве ли, в Одессе ли Бунин, ходит по гостям, слухи собирает, и слухи все гротескнее и гротескнее, что в любое другое время даже и не поверилось бы, только сплюнуть, но сейчас - верится, очень хочется верить, до идиотизма и абсолютной безнадежности. Всему верится. И что придут немцы и свергнут большевистское правительство, и что белочехи придут тоже, и что тот бесполезный французский эсминец на горизонте моря (это уже и Одессы писано) спасет - тоже верится.

И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день все-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели.

Но всем известно, как все закончилось, и с каждым годом записки все злее и отчаяннее. Кроме наслаждения природой у Бунина не осталось радостей (так кажется). Зато про природу Бунин умеет так, что вести бы ему прогноз погоды, заслушивались бы все. И много-много размышлений по поводу и без, этакий страшный лытдыбр, но мне такой формат нравится (еще по Монтеню знаю). Кстати, не знала, что большевики и время передвинули на несколько часов (sic!) - по-старому был еще день, а теперь уже двенадцатый час. Что там наши передвинул на час вперед, на два назад, та власть не мелочилась, сразу махнула часов на 5 вперед.

«Соотечественник» - люблю рассказы такого типа, я их называю рассказы-перевёртыши, в которых всё оказывается не таким, как кажется в самом начале. И всё это в форме короткого рассказа, когда автор не увлекается дополнительными деталями, а резко и хлёстко подводит к финалу.
Рассказ «Соотечественник» по впечатлениям от путешествия Бунина в Юго-Восточную Азию, представляет собой рассказ-биографию. Простого русского мужика из Брянской области, волею судеб и благодаря его личным качествам занесённым на далекий тропический остров важным господином, к которому обращаются сэр, который курит дорогие папиросы и производит впечатление.
Из кратких сухих фактов, которые приводит Бунин о Зотове внезапно вырастают то картины шумной московской торговой улицы,

«бойкий зимний день, идет снежок, Ильинка чернеет народом, бегут, тасуются извозчичьи лошади, а он, в одной рубашке, без шапки, — голова у него похожа на красного ежа, — срывается с тротуара, выскочив на улицу, и жжет на подошвах по льду в канавке…»

то жаркой конторы в тропиках.

«Он сидит в своей конторе, в старинном доме голландской постройки. За окнами — жаркий белый город, голые черные рикши, магазины драгоценных камней, отели, полные туристов со всех концов земли, в теплой зеленой воде гавани — американские и японские пароходы, за гаванью, на низменных побережьях, — кокосовые леса… Одетый во все белое, рослый, узловатый, огненно-рыжий, с голубой, веснушчатой кожей, бледный и энергично-возбужденный, даже просто шальной, — от зноя, нервности, постоянного хмеля и деловитости, — с виду он не то швед, не то англичанин.»

А между этими крайними точками жизни, которой хватило бы на увлекательный роман - историю успеха, и воплощения мечты; историю роста из грязи в князи упорством и смекалкой. Новый Атлант, который постепенно расправляет плечи. Но.
Но постепенно проявляются и другие спорные качества героя. Он бросил службу у своего благодетеля в Средней Азии и уехал искать своего личного счастья. С одной стороны - чёрная неблагодарность, к человеку на чьи деньги он учился, тому кто помог ему и разглядел в нем потенциал для развития. Современные коуч-тренеры, назовут это переход на новый этап, после пройденного и пережитого; когда исчерпан один ресурс для развития, нужно переходить на новую ступень, искать новые ресурсы. И Зотов ищет, на Дальнем Востоке, в Китае, в Индии...
и находит. Берётся за любое дело, не чурается странных сделок, завязывает знакомства, ищет выгоду. Этакий Штольц из мужиков.
И вот он ещё в расцвете сил, здоров, у него чернокожая любовница,

Редкая, по слухам, красавица

, у него дела и в чайной плантации, и в пароходном агентстве и правительственная служба и афера с жемчугом.
А вокруг одни идиоты, одиночество и пустота, которую он заливает вином, заволакивает дымом, оглушает шумом повседневных дел.
И лишь в редкие мгновения его можно поймать на единственном желании выстрелить себе в висок и стать очередной межзвёздной темнотой.

«страшное великолепие Альфы Центавра, игравшей на совершенно пустом небосклоне, где точно начиналось какое-то безмерное, недоступное нашему разуму Ничто…»

Ведь человек добился многого, и впереди есть ещё цели, ещё большее богатство, война на которой можно нажиться, новые сделки, новые связи, новые костюмы, новые сигары. Но он один, перед вселенной, и перед богами, и желаниям нет конца, и новые желания приносят лишь новые страдания.
Пронзительный и впечатляющий рассказ о успехе и счастии по-русски.

"Окаянные дни"
Мда, вот это я называю "своевременно прочитанная книга". Читать сейчас, летом 2014 года про то, как "кто-то взял Славянск" – это удивительный и важный опыт. Самое поразительное в контексте сегодняшней ситуации в сравнении с историей столетней давности в том, насколько мы на одном уровне с нашими предками в плане доступа к информации, к правдивой информации. Казалось бы, у нас сейчас проходят секунды между событием и новостью о нем, но правдивость осталась там же, где и была сто лет назад. Та же пропаганда с обеих сторон. То же сарафанное радио, выдающее желаемое за действительное, те же сгущения красок и перегибания палок. Те же жуткие истории о зверствах противников, о "зловещей руке" кого бы то ни было. Ничего не изменилось.

И никто не изменился, что гораздо важнее. Те же люди, те же слова. Орущие бабки, услышавшие где-то полслова и сделавшие из него Апокалипсис. Революционеры, пытающиеся сделать что-то для народа и "сожранные" потом этим народом. И, конечно, тонко чувствующая и думающая интеллигенция, не шевельнувшая при этом и пальцем для того, чтобы что-то изменить. Я ожидала, что мне будет страшно и больно читать эту книгу. Но нет. Наоборот, появилась циничная мысль: все участники того (и нынешнего) исторического процесса достойны тех результатов, к которым все привело.

Идеальным сочинением по "Окаянным дням" может стать что-то вроде "Архетипы членов основных групп российского общества и как они проявляются в критических ситуациях". Идеальные совпадения того и нашего времени. И главная мысль, которая остается после "Окаянных дней": они были тогда, они есть сейчас и они будут через много лет. Не буду рассуждать тут о причинах такой "стабильности", но наличие ее не доставляет никакой радости.

"Дневники"
Без этих выдержек из дневников Бунина (в основном в эмиграции), "Окаянные дни" смотрятся неполно. "Дневники" – это потрясающая возможность увидеть без прикрас и понять того человека, который в "Окаянных" днях был в революционных Москве и Одессе. И, простите меня за откровенность, мне этот человек совсем не понравился. Не вызвал уважения, сопереживания, жалости. Он для меня стал олицетворением той самой русской интеллигенции, которую обзывал Ленин.

Мнительный, безвольный, депрессивный, критикан по отношению к другим, эгоист – вот лишь некоторые определения, которые приходили мне в голову о "герое дневников". Неспособность принимать ни тяготы жизни, ни подарки судьбы с достоинством благородного человека (оцените, как он потратил Нобелевскую премию). Мелочная зависть к другим писателям, чего стоит его постоянное "Перечитал того-то, есть яркие образы. Но все остальное скучно, серо, ненужно". (вот это постоянное "ненужно"!!!). Но самое большое для меня потрясение – это более, чем десятилетнее моральное умирание писателя. Обратите внимание на записи от 1943 года. Именно тогда Бунин пишет: "Вот если бы знать, что еще впереди десять лет, то можно было действительно что-то стоящее сделать". И что же??? Именно десять лет ему еще было суждено быть живым. Но нет, каждый день из года в год: "лень, лень, лень". Вот это действительно страшно – видеть моральное затухание такого человека.

Наверное, я не права, что требую от великого писателя того, чтобы он был и великим человеком. Но увидеть в Бунине личность, которая мне категорически не понятна и даже неприятна, было печально.

1. Нет такой женщины, ради которой стоило бы стреляться
2. Всё проходит, в том числе и боль
3. Большинство «бурных страстей» лишь игра воображения и буря в стакане воды
4. Через пару лет о пылких влюблённостях вспоминаешь с улыбкой или усмешкой
5. Секс иногда хорош без любви, а любовь без секса. Это, впрочем, индивидуально

Всё это мог бы узнать мальчик Митя, если б револьвер дал осечку

1. Нет такой женщины, ради которой стоило бы стреляться
2. Всё проходит, в том числе и боль
3. Большинство «бурных страстей» лишь игра воображения и буря в стакане воды
4. Через пару лет о пылких влюблённостях вспоминаешь с улыбкой или усмешкой
5. Секс иногда хорош без любви, а любовь без секса. Это, впрочем, индивидуально

Всё это мог бы узнать мальчик Митя, если б револьвер дал осечку

Цикл "Тень птицы"

В те благословенные дни, когда на полудне стояло солнце моей жизни, когда, в цвете сил и надежд, рука об руку с той, кому Бог судил быть моей спутницей до гроба, совершал я своё первое дальнее странствие, брачное путешествие, бывшее вместе с тем и паломничеством во святую землю.

В 1907 году Иван Алексеевич Бунин вместе с молодой женой Верой Муромцевой совершили свадебное путешествие по странам Востока. В написанные после этой поездки «путевые поэмы», как назвал их сам автор, он вложил впечатления от этого и от других более ранних путешествий. По словам его жены, он очень любил Константинополь и много раз бывал в нем. Путешествие же 1907 года было своеобразным паломничеством, с целью посетить святыни трех мировых авраамических религий, проникнуться красотой Древнего мира и осмыслить связи между ними. Христианство, ислам и иудаизм одинаково были интересны автору, а объем знаний и обширное цитирование древних текстов этого когда-то недоучившегося гимназиста впечатляют. Не говоря уже о лиричном, почти восторженном стиле этих очерков, вполне сравнимых с поэзией и отвечающих трепетной натуре писателя. Стиль этот здесь почему-то нисколько меня не напрягал, может быть потому, что к перемене мест и «вида за окном» я отношусь почти так же восторженно)).

Тень птицы

— Как прекрасна жизнь, потраченная на то, чтобы обозреть Красоту Мира и оставить по себе чекан души своей!

— вместе с персидским поэтом Саади восклицает автор и разворачивает перед читателем красочные описания лазурного вечно изменчивого моря, заросших зеленью берегов Босфора, стамбульских мечетей и храмов, базаров и кофеен с их непрекращающимися шумом и суетой. Великое прошлое и соединение двух культур дарует этому городу неповторимое очарование. «Страной, на которую пала тень птицы Хумай» называет Саади землю древней Византии, говорят, что тень этой птицы приносит всему, на что она падает, царственность и бессмертие. Писатель глядит с Галатской башни на «целую необозримую страну, занятую городами, морями и таинственными хребтами Малоазийских гор», и слова древнего поэта проникают в его душу.

Море богов

Взоры куда не направь, всюду лишь море и небо…

, — вослед Овидию восхищается Бунин морским переходом на маленьком пароходике в Пирей и Афины, где его пленяет культура Древней Греции. "Троя, Скамандр, Холмы Ахиллеса", Акрополь и Парфенон, в которых он увидел "кости этой чуждой и уже непонятной нам жизни".

Вот я поднялся по скользким плитам к Пропилеям и храму Победы. Я теряюсь в беспредельном пространстве Эгейского моря и вижу отсюда и маленький порт в Пирее, и бесконечно-далекие силуэты каких-то голубых островов, и Саламин, и Эгину. А когда я оборачиваюсь, меня озаряет сине-лиловый пламень неба, налитого между руинами храмов, между золотисто-обожженным мрамором колоннад и капителей, между желобчатыми столпами такой красоты, мощи и стройности, пред которыми слово бессильно. Я вступаю в громаду раскрытого Парфенона, вижу скользкие мраморные плиты, легкий мак в их расселинах… Что иное, кроме неба и солнца, могло создать все это? Какой воздух, кроме воздуха Архипелага, мог сохранить в такой чистоте этот мрамор?

Невозможно описать это лучше самого автора. И его мысли о Солнце, как древнем, грозном божестве, породившем эту красоту мира, еще найдут продолжение в следующих очерках.

Дельта

Следующий пункт путешествия – Александрия и Каир. Африка! В Александрии, где на месте старого порта когда-то стояли дворцы Птолемеев и теперь стоит бело-розовая, чуждая всей здешней жизни колонна Помпея, Бунин не задержался, выехав на следующий день в Каир – к источнику зодиакального света.

Свет Зодиака

Каир шумен, богат, многолюден. Нежно и свежо пахнет цветами, тепло и пряно влажной пылью и нагретыми за день мостовыми.

Изучая города, автор прежде всего старался подняться на местную возвышенность – гору, минарет или башню крепости и оттуда окинуть взглядом все окрестности. Также и здесь. Он смотрит на город со стен цитадели Каира на выступах скал Мокатама, сложенной еще из камней малых пирамид Гизы. Перед глазами у него – вся долина Нила, с древним Серапиумом, пирамидами Хуфу, Хефрена и Менкери. А за стенами цитадели – бесконечное число усыпальниц халифов. Но автор видит дальше. Там, за ними где-то в песках останки города Она-Гелиополиса – Дома Солнца, руины тысячелетних цивилизаций – египетской, иудейской, греческой, римской, окончательно сметенных с лица земли армиями царя Камбиса. Столетия спустя пришли в эти пустыни новые завоеватели-арабы с именем Магомета на устах, чтобы уже в наше время гордо именовать себя потомками египтян.

Пирамиды – ошеломляющее впечатление от них и тогда, и столетие спустя: "Всё боится времени, но время боится пирамид!"
А у подножия Сфинкса автор восклицает: "Есть «Свет Зодиака». Он встает серебристым пирамидальным сиянием на темном небе жарких стран долго спустя по закате. Он еще не разгадан. Но божественная наука о небе называет его свечением первобытного светоносного вещества, из которого склубилось солнце. Я еще помню отблеск закатившегося Солнца Греции. Теперь, возле Сфинкса, в катакомбах мира, зодиакальный свет первобытной веры встает передо мною во всем своем страшном величии."

Путешествию по Иудее посвящены последние очерки цикла – Камень, Шеол, Пустыня дьявола, Страна Содомская, Геннисарет

В Греции, Риме, Египте историческая жизнь почти не прерывалась. Гибли и они в свой срок. «И зарастали дворцы их колючими растениями, крапивой и репейником — твердыни их; и были они жилищем шакалов, пристанищем страусов; и звери пустыни встречались в них с дикими кошками, и демоны перекликались друг с другом». Но мешало ли это возникновению среди развалин новых царств?
Не то было в Иудее.
В забвении почиет святая земля, возвратившаяся к первобытной нищете и безлюдности. Но незабвенна ее летопись.

Иерусалим, город трех религий, все святыни которого он прилежно посещает. Хеврон, Иерихон, Иосафатская долина, где смиренно ждут часа Страшного суда обитатели бесчисленных захоронений.

"В Вифлиеме, в подземном приделе храма Рождества, блещет среди мраморного пола, неровного от времени, большая серебряная звезда. И вокруг нее — крупные латинские литеры, твердая и краткая надпись:
Hic de Virgine Maria Jesus Christus natus est

Страна Геннисаретская и море, где прошла вся молодость Его, все годы благовествования, все те дни, незабвенные до скончания века, для них же и был Он в мире, — она совсем не сохранила зримых следов его. Но нет страны прелестнее, и нигде так не чувствуется Он!

Море Галилейское и долина реки Иордан, и берега Мертвого моря, где дьявол искушал прелестью самого крестившегося Сына Божия. «Возвед его на высокую гору, дьявол показал ему все царства вселенной во мгновение времени. И сказал ему: тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне»

Везде автор пристально вглядывается в следы библейских событий, сыплет многочисленными цитатами и старается осмыслить законы расцвета и заката цивилизаций. Он и представить себе не мог, что менее ста лет спустя на месте безжизненных круч, заброшенных акведуков и нескончаемых маковых полей поднимется новый Израиль, наследник древней Иудеи и вместе с тем обновленное, современное, мощное, высокотехнологичное государство. Вот бы удивился))

Храм Солнца посвящен дальнейшему путешествию в Ливан к истокам, в долину Баальбека, где по преданию находился Эдем и был создан Адам. И когда-то там возвышался самый грандиозный храм, посвященный Ваалу – Храм Солнца.

А впереди — Баальбек, руины храма, «превышающего размерами все сделанное рукою человека». Камни его возили на мастодонтах; в святилищах его сливались в служение единому Солнцу служения Арамеи и Египта, Ассирии и Финикии, Греции и Рима. Баальбеку уступали не только все финикийские, но даже египетские храмы. Там лик Солнца дробился: там были боги, нисходившие до людских распрей, воплощавшиеся в царях и вождях; здесь был единый Бог…
… мне виден был весь акрополь, заключающий в себе на восточном краю вход, Пропилеи, на западном — Великий храм, а посредине — Гексагон и Жертвенный двор. Малый храм построен отдельно, вне этой стены. Его циклопический периптер сохранился на диво. Но здесь он терялся: все подавляли колонны Великого храма. … в самих колоннах росту аршин сорок! Некогда перистиль храма — окружавшая его колоннада — состоял из пятидесяти четырех таких колонн. Теперь их только шесть, — третья часть южной части перистиля, удержавшаяся на единственной сохранившейся стене второго фундамента. И как одиноки они! Воздух долины становился голубым, вал Ливана синим… Но величие этих колонн, одиноких «наследников дней героев», было ни с чем не сравнимо.

Избыток цитирования объясняется тем, что не скоро, думается мне, кому-то из нас доведется побывать в этих местах и воочию увидеть всю эту красоту.

Путеводителем или травелогом очерки Бунина, конечно, не назовёшь, но тем читателям, кто побывал хотя бы в отдельных пунктах его путешествия, будет очень интересно сравнить свои впечатления сейчас и автора сто с лишним лет назад. Даже не реальность нашу, которая, конечно же, отличается, а скорее «дух местности», тот самый ««genius loci», который по крайней мере, в тех местах, где я бывала, по моим ощущениям всё еще жив.

И можно только позавидовать той легкости, с которой российские подданные в те времена могли позволить себе такое длительное и насыщенное событиями путешествие, той простоте, с которой можно было перемещаться по стране и осматривать всё, что только заблагорассудится. Сегодняшний массовый туризм значительно сузил наши возможности, не говоря уже о финансовой стороне вопроса. Но возможность наслаждаться путешествием литературным, да еще и в компании образованного и именитого гида, наделенного чуткой, отзывчивой на красоту мира душой, у нас есть всегда. Стоит только открыть эту книгу.

Рассказ написан Буниным в Париже в 1921 году. Как я смогла понять, этот рассказ автобиографичен. Автор рассказывает о своем отплытии на корабле в эмиграцию из Советской России. Корабль, на котором плывет главный герой, покачивает. Начинается шторм, буря. Корабль начинает изрядно шатать в море, не понятно успокоится ли стихия. И тут очень интересно, что этот шторм автор как бы связывает с революцией 1917 года, с бунтом в России. А корабль здесь, словно живое существо, сам становится героем и участником событий. Он перевозит людей по морю, но и сам уплывает далеко-далеко от России.
В этом рассказе чувствуется и усталость, и борьба за жизнь, а также одиночество и тоска автора, его невыразимая боль от того, что случилось. Многие известные и неизвестные люди бежали из России. В 1921 году еле успела уехать балерина Тамара Карсавина. В Петербурге даже остался памятник у причала, с которого балерина и другие люди в 1921 году уплывали из России. Все бежали,боялись новой власти.
Яркий, проникновенный рассказ.