Вторая причина, по которой шииты выступали против кийаса, состояла в том, что в основе кийаса лежит предположение, что часто приводит к ошибкам. Эти две причины ясно изложены в книгах ранних шиитских ученых, а потому ради краткости мы не будем вдаваться в дальнейшие подробности касательно этой темы.

Лучшим свидетельством того, что шиитское неприятие кийаса и ар-ра'и не носит никакого оттенка враждебности по отношению к использованию разума в канонических вопросах, является то, что с самого начала в письменных трудах по шиитской юриспруденции разум указывался в качестве одного из источников (адилла) закона. Шиитские законоведы считали, что у Шари'ата четыре источника: Коран, Сунна, иджма' («единогласие», «единодушное мнение») и 'акл («разум»), в то время как захириты и Ахл ал-хадис полагали, что источниками (адилла) являются Коран, Сунна и иджма; что же до сторонников ар-ра'и и кийас, то они утверждали, что есть четыре источника: Книга, Сунна, иджма и кийас.

Критикуя кийас и ар-ра'и, шиитские законоведы принимали му'тазилитское утверждение о том, что у моральных и правовых суждений есть рациональная основа»^[4].

Именно потому, что Имамы шиизма (Ά) считали Коран и Сунну полными источниками, в которых все нормы Шари'ата содержатся если не в эксплицитной, то в имплицитной форме (и в таком случае они извлекаются из источников за счет рациональных методик), они отвергали иджтихад в его суннитском понимании – то есть как легитимацию частного мнения сподвижника или факиха по тому или иному вопросу. С этим связано множество негативных высказываний со стороны шиитских Имамов (Ά) и ранних ученых в адрес иджтихада в его суннитской интерпретации^[5]. Однако впоследствии, в ходе истории, когда было по объективным причинам утрачено множество хадисов и их сборников, шиитские факихи переосмыслили понятие иджтихада^[6].

В своем труде «[Краткая] история 'илм аль-усул» шиитский мыслитель XX века Мухаммад Бакир ас-Садр высвечивает эту разницу между суннитской и шиитской трактовкой иджтихада:

«Разница между двумя значениями термина "иджтихад" достаточно важна. В первом [суннитском] случае под иджтихадом понимается ситуация, когда факих выводит законы на основании своих собственных, личных представлений и специфических пристрастий, которые расходятся с достоверными священными текстами. Таким образом, если его спросят: "Каков довод в пользу этого закона, который вы вывели, и что служит его источником?", – он ответит: "Довод – мой собственный иджтихад и мои личные взгляды".

Тем не менее, в соответствии с новым пониманием иджтихада, законоведу не разрешается обосновывать выведенные им законы Шари'ата иджтихадом, в то время, как, согласно второму [шиитскому] значению, иджтихад – это не источник законов, а процесс выведения законов из их источников. Так, если законовед говорит: "Это мой иджтихад", – это означает, что он вывел шариатскую норму посредством дедукции из источников права посредством имеющих силу доводов. Таким образом, мы будем вправе потребовать от него, чтобы он указал нам эти источники и доводы, посредством которых он вывел закон»^[7].

Такое понимание иджтихада восторжествовало и было признано легитимным в усулитском направлении шиизма, которому противостояло движение ахбаритов – сторонников опоры исключительно на хадисы и противников института муджтахидов – ученых, осуществляющих дедуктивный вывод шариатских норм из признанных шиитами источников. Исторически усулитское направление победило, и в его русле сформировалось учение вилайат алфаких – концепция, согласно которой в период сокрытия последнего, двенадцатого имама Мухаммада ал-Махди (Ά), призванного выйти из данного сокрытия в конце времен, чтобы покончить с мировой несправедливостью, руководство верующими осуществляют муджтахиды и факихи (высшие эксперты по исламскому праву – фикху).

Доктрина вилайат ал-факих подразумевает возможность двух интерпретаций: вилайат ал-факих гейр ал-мутлак (неабсолютное руководство факиха) и вилайат ал-факих ал-мутлак (абсолютное руководство факиха).

Муджтахиды, придерживающиеся концепции вилайат ал-факих гейр ал-мутлак, считают, что факих, обладающий вилайатом (властью и попечительством над рядовыми шиитами), уполномочен выводить из сакральных источников вердикты о дозволенным (халал) и запретном (харам), определять начало нового лунного месяца, собирать религиозный налог хумс, осуществлять судопроизводство, однако он не должен обладать высшей государственной властью. При этом одни из сторонников такого понимания вилайат ал-факих считают, что до прихода имама ал-Махди (Ά) шиитам следует сторониться любой политики; другие же из муджтахидов, придерживающиеся вилайат ал-факих гейр ал-мутлак, полагают, что для шиитов возможны различные формы политической деятельности и самоорганизации, однако верховные муджтахиды не должны занимать в шиитском движении высшие властные посты – скорее, они должны направлять его членов и руководителей на правильный путь и консультировать их по вопросам права^[8].

Муджтахиды, убежденные в том, что руководство факиха носит абсолютный (мутлак) характер, считают, что компетентный и справедливый факих должен быть высшим руководителем государства. В частности, этой точки зрения придерживался имам Хомейни, возглавивший Исламскую революцию в Иране, которой Карл Эрнст почему-то упорно отказывает в праве называться исламской (он употребляет такой оборот: «иранская революция 1979 г.», настаивая, что эта революция носила сугубо антиколониальный и национальный характер. Безусловно, эти факторы также были немаловажны, но доктрину вилайат ал-факих, глубокую, многомерную и стержневую для сегодняшнего государственного устройства Ирана, Карл Эрнст трактует очень узко, сугубо в том смысле, что в Иране присутствует официальная религия и что многие измерения иранской государственной риторики и политики имеют религиозную окраску:

«Что, однако, на первый взгляд кажется удивительным, так это то, какую значительную роль религия играет в иранской конституции. В Иране есть официальная государственная религия, коей является шиитский ислам, а религиозная власть воплощена в лице Ассамблеи экспертов (мусульманских законоведов), обладающей правом вето на принимаемые законы. Самой смелой инновацией аятоллы Хомейни была его теория «правления законоведа» [вилайат ал-факих]; согласно этой концепции, [правящий шиитский законовед] обладает высшей государственной властью; власть Верховного лидера с политической точки зрения эквивалентна власти Пророка и двенадцати его преемников – Имамов. Однако если проанализировать ситуацию глубже, доминирование официальной религии не является чем-то непривычным в современном мире. В мире есть ряд государств, где учреждена официальная религия и от главы государства требуется, чтобы он исповедовал определенную религию»^[9].

Однако если ознакомиться с доктриной имама Хомейни и его интерпретацией вилайат ал-факих, изложенной, в частности, в фундаментальном труде «Исламское правление» («Правление факиха»), эта «роль религии» перестанет казаться столь удивительной. Кроме того, станет ясно, что имам Хомейни не понимал ислам как «просто религию» в привычном для европейцев смысле слова. Так, для аятоллы Хомейни связь ислама и политики с очевидностью представлялась неразрывной: «Ислам является политико-религиозным учением, в котором политику дополняет богослужение, а богослужение дополняет политика», «ислам религия политическая, в ней все связано с политикой, даже акты поклонения»^[10].

Не все муджтахиды разделяли этот взгляд на шиитский ислам – некоторые из них считали, что создание системы исламского правления нелегитимно до возвращения имама ал-Махди) (Ά) из сокрытия. Но у имама Хомейни была своя система аргументации, основанная как на рациональных доводах, так и на сакральных источниках.

Внутренняя логика хомейнизма такова: одна из задач, возложенных на шиитских Имамов) (Ά), которые в шиизме имеют статус безгрешных в соответствии с айатом 33 суры 33 «Ал-Ахзаб», заключалась в сохранении аутентичного ислама и Шари'ата Пророка) (С), и эти исламские законы не должны оставаться голой теорией, переписываемой от руки поколениями муджтахидов, – мусульмане обязаны воплощать их в жизнь, чтобы, тем самым, создать платформу для противостояния несправедливости и угнетению и таким образом приблизить приход Имама ал-Махди) (Ά):

«Мы вновь подчеркиваем, что Аллах Всевышний предназначил законы для того, чтобы они регулировали жизнь людей, и чтобы благодаря ним [этим законам] они могли достигнуть счастья в этом мире и в мире следующем. Разум свидетельствует о том, что законы и предписания, данные Аллахом и Его Пророком) (С), должны претворяться в жизнь (людьми), а не быть отодвинутыми в сторону. Это факт, не нуждающийся в дополнительном обосновании, ибо чисто рациональные доводы говорят о том, что любой законодатель в этом мире издает законы для того, чтобы по ним жили на практике, а не только оглашали их или записывали их на бумаге»^[11].

Отвечая на упреки тех, кто считает абсолютный вилайат ал-факих узурпацией власти и полномочий Сокрытого Имама)(А.), имам Хомейни отмечал, что безгрешные Имамы) (А) не стремились к власти что власть была для них лишь средством воплощения в жизнь законов Шари'ата, а через них – справедливости:

«Руководство государством в принципе не имеет ранга и степени, а только является средством для исполнения законов и осуществления справедливой власти ислама. Повелитель правоверных^[12] (Ά) относительно власти и руководства спросил у Ибн 'Аббаса: "Сколько стоят эти туфли?" – и тот ответил: "Они ничего не стоят". Имам 'Али сказал: "Руководство вами для меня имеет меньшую ценность, чем они [эти туфли], за исключением того случая, если я смогу при помощи руководства над вами установить справедливость (т. е. закон и исламскую власть) и уничтожить несправедливость (т. е. законы и власть зла)". Поэтому правление и руководство – само по себе лишь средство. И это средство не имеет никакой цены для людей Аллаха, если они не совершат праведного дела и не достигнут высших целей. Поэтому в книге "Нахдж аль-балага" говорится: "Если бы я не был обязан сделать это, то отказался бы от этого (т. е. правления и власти"»^[13].

Тем самым, по мысли имама Хомейни, узурпация власти Имама) (А) имеет место лишь в том случае, когда правитель неправеден и когда он начинает подменять законы, данные Аллахом через Пророков) (С) и Имамов) (Ά), собственными измышлениями и нормами, не имеющими отношения к Шари'ату Ахл аль-Бейт) (А) – т. е. людей Дома Пророка) (С), безгрешных Имамов) (Ά).

Далее в той же книге имам Хомейни приводит множество доводов, почему для претворения в жизнь исламского закона необходимо исламское правление и исламское государство: это и централизованный сбор налогов^[14], и укрепление обороноспособности^[15], и противодействие несправедливости и угнетению на международной арене^[16].

Тем самым, де-факто хомейнистский проект, как и изначально шиизм в целом, зиждется на тезисе о возврате к чистому исламу Мухаммада) (С), и эта доктрина не является модернистской инновацией, ибо своими корнями уходит в саму сакральную шиитскую традицию (любопытно, что и оппоненты имама Хомейни настаивали на том, что они сохраняют чистый шиизм – то есть, в понимании шиитов, изначальный ислам Мухаммада).

По иронии, на то же самое претендуют и салафиты, которые в сегодняшнем мире являются не просто оппонентами, а непримиримыми антагонистами шиитов. Они также заявляют о том, что они представляют чистый ислам Мухаммада)(С) и желают построить государство на этой основе. Почему же тогда два этих проекта вошли в клинч и в фазу вооруженного противостояния, и почему так разительно отличается Исламская Республика Иран, где развивается наука, культура, искусство, где велика роль и высок уровень образования женщин, где защищены права конфессиональных меньшинств, от Исламского государства Ирака и Леванта (ИГИЛ, Да'иш), в котором ущемляются базовые права женщин (вплоть до невозможности получения медицинской помощи), уничтожаются культурные памятники и проводятся изуверские казни иноверцев и инакомыслящих?

Очевидно, потому, что, преследуя ту же искомую цель, салафиты апеллируют к принципиально иному базису, а именно – к изначальному исламу в интерпретации тех сподвижников, которые бросили вызов сакральным фигурам шиитов, а именно – имаму 'Али ибн Аби Талибу)(А), имаму Хусейну)(А). Некоторые из этих персон (Му'авийа, Йазид и др.) воевали против шиитских Имамов и предали их мученической гибели. Стоит особенно подчеркнуть, что подоплекой этих войн было разное понимание ислама и разная интерпретация исламского закона.

В случае с иными исламскими политическими движениями подоплека и вовсе может быть иной, в том числе связанной с классическим суннизмом и с расширенным представлением о «золотом веке мусульман», включающим не только период «праведного халифата», но и эпоху правления омейядов, 'аббасидов, османов и т. д. Разумеется, ни шииты, ни салафиты не считают период царствования этих династий «золотым веком ислама», однако некоторые движения – например, суфийский орден Мурабитун – апеллируют к этим эпохам как к некоему социальному идеалу^[17].

Поэтому все мусульманские политические движения эпохи модерна, апеллирующие к изначальному исламу Мухаммада (С) как к основе, которая должна лечь в основу исламского государства, исследователю следует четко диверсифицировать, а не объединять их под общим невнятным и аморфным ярлыком «фундаменталисты».

Однако это не единственный вопрос, в котором Карл Эрнст не проводит должной диверсификации. Если ознакомиться с гланой «Этика и жизнь в мире», можно обнаружить, что исследователь также не проводит грани разлиния между понятиями «исламская этика (ахлак)» и «исламское право (фикх)». Карл Эрнст ассоциирует этику с законом, рассматривая их в качестве эквивалентов. Хотя с точки зрения ислама это принципиально разные вещи.

Закон – Шари'ат – регламентирует внешние стороны поведения – акты поклонения ('ибадат) и сделки (му'амалат). Он включает в себя весь комплекс предписаний, касающихся запретного (харам) и дозволенного (халал), причем в число разрешенных действий входят деяния категории ваджиб (обязательное), мустахабб (желательное), мубах (нейтральное) и макрух (предосудительное и не рекомендуемое, но не запрещенное)^[18]. Если человек правильно исполняет все акты поклонения и не совершает запрещенного, по Шари'ату его деяния верны и действительны, т. е. имеют законную силу именно в юридическом смысле слова.

Значит ли это, что он автоматически становится нравственным человеком?

Нет, потому что, помимо внешней правильности, для этической оценки действия крайне важен нийат (намерение). Точнее, в сфере, относящейся к поклонению ('ибадат), намерение имеет не только этическое, но и юридическое значение: например, если намаз прочитан с неправильным намерением (например, вместо вечернего намаза человек намеревался прочитать полуденный) или человек вынужденно голодал в месяц Рамадан, не имея намерения держать пост, акт поклонения не считается выполненным. Однако в области взаимодействия между людьми (му'амалат) внешней правильности действий достаточно для того, чтобы они считались юридически корректными. Однако нравственное наполнение придает этим действиям намерение и цель.

Рассмотрим это на конкретных примерах. Допустим, два человека заключили никах (исламский брак), и с точки зрения соблюдения формальных правил фикха этот никах действителен. Однако этическая оценка этого никаха целиком и полностью зависит от того, какие цели преследуют вступившие в брак. Если никах увел человека от поклонения Аллаху – например, чтобы обеспечить семью, мужчина стал прибегать к запрещенным формам заработка (работа в сфере, связанной с ростовщичеством, продажей спиртного, в индустрии недозволенных развлечений) или оставил обязательное (намаз, пост и т. д.) – невозможно считать такой никах способствующим нравственному росту этого человека. Иными словами, с точки зрения закона этот брак будет действителен, но с точки зрения этики (ахлак) – предосудителен. То же самое можно сказать и о никахе, заключенном с корыстными целями. Однако если основой никаха будет любовь и духовная общность, и супруги начнут поощрять друг друга к совершению одобряемого, с этической точки зрения этот брак будет считаться благословенным (мубарак). При этом с точки зрения формальных правовых предписаний два этих никаха могут быть идентичны, т. е. заключены по одной и той же нормативной форме.

Абсолютно правильный намаз может совершать и законченный лицемер (мунафик). Человек, не верящий ни в одно из положений ислама, может на публике выполнять намаз сообразно всем предписаниям, но его намерения при этом будут совершенно мирскими: это снискание похвалы и уважения в конкретном обществе или же поднятие рейтинга на выборах, проходящих в мусульманской стране. Естественно, также нельзя назвать такого «мусульманина по форме» нравственным человеком.

В мистической философии ислама под это разделение между законом (фикх) и этикой (ахлак) подводится вполне четкое обоснование. Так, известный исследователь исламской философской мысли, французский ученый Анри Корбен, в своем труде «История исламской философии» пишет:

«…Мы оказываемся перед следующей дилеммой: можно ли ограничить ислам правовой и юридической интерпретацией, законничеством, эзотерикой (захир)?.. Или же подобная эзотерика, захир, которая как будто достаточна для упорядочения практической жизни, является лишь оболочкой чего-то другого, внутреннего, эзотерического, батин? Если да, то весь смысл мусульманской практики меняет окраску, так как буква позитивной религии, шари'ата, обретает смысл только в хакикате, духовной реальности, являющейся эзотерическим смыслом Божественных Откровений»^[19].

И далее А. Корбен конкретизирует: