* * *

Люсьен – груз, обуза, к которой Адель трудно приспособиться. Она так и не поняла, где гнездится любовь к сыну среди всех ее смятенных чувств: паники от необходимости доверять его кому-то другому, раздражения, когда она его одевала, изнеможения, когда поднималась по склону с его непослушной коляской. Любовь была, она в этом не сомневалась. Плохо обработанная любовь, ставшая жертвой повседневности. Любовь, которой не хватало на себя времени.

Адель завела ребенка по той же причине, по которой вышла замуж. Чтобы принадлежать к миру и защитить себя от всякого отличия от других. Став женой и матерью, она облекла себя в ауру респектабельности, которую у нее никому не отнять. Выстроила себе убежище от тревожных вечеров и удобное место отдыха от дней разгула.

Быть беременной ей понравилось.

Если не считать приступов бессонницы, тяжести в ногах, несильной боли в спине и кровоточащих десен, беременность Адель была идеальной. Она бросила курить, пила не больше бокала вина в месяц и была довольна таким здоровым образом жизни. Впервые в жизни у нее возникло впечатление, что она счастлива. Выпирающий живот придавал ее фигуре изящные изгибы. Ее кожа просто сияла, и она даже отпустила волосы и стала зачесывать их на косой пробор.

Шла тридцать седьмая неделя беременности, и лежать становилось очень неудобно. В тот вечер она сказала Ришару, чтобы он шел на праздник без нее. «Спиртного я не пью, погода жаркая. Я правда не понимаю, что мне там делать. Ступай развлекайся, а за меня не беспокойся».

Она легла. Ставни остались открытыми, и она видела толпу людей, идущих по улице. В конце концов она встала, устав от попыток уснуть. В ванной плеснула в лицо ледяной водой и долго изучала себя. Она то опускала глаза к своему животу, то возвращалась к лицу в зеркале: «Стану я когда-нибудь такой, как раньше?» Остро ощущала собственное преображение и не понимала, радовало оно ее или вызывало ностальгию. Но она знала, что что-то в ней умирает.

Тогда она сказала себе, что рождение ребенка ее исцелит. Убедила себя, что материнство – единственное спасение от ее неблагополучия, единственное решение, которое разом прекратит это бегство вперед. Она бросилась в него, как пациент, который в конце концов соглашается на необходимое лечение. Завела ребенка – или, точнее, этого ребенка ей сделали, и она не оказала сопротивления – в безумной надежде, что для нее это станет благом.

Ей не понадобилось делать тест на беременность. Она сразу все поняла, но никому не сказала. Она ревниво оберегала свою тайну. Ее живот все рос, а она продолжала вяло отрицать, что ждет ребенка. Боялась, что окружающие все испортят банальными реакциями и вульгарными жестами, когда будут тянуть руки к ее животу, чтобы взвесить его округлость. Она чувствовала себя одинокой, особенно в обществе мужчин, но это одиночество не тяготило ее.

Люсьен родился. Вскоре она снова начала курить. Пить стала почти сразу же. Ребенок мешал ее лени, впервые в жизни она обнаружила, что вынуждена заниматься кем-то еще, кроме себя самой. Она любила этого ребенка. Она испытывала к младенцу физическую любовь, сильную и все же недостаточную. Дни в четырех стенах казались ей нескончаемыми. Порой она оставляла сына плакать в детской и накрывала голову подушкой, пытаясь уснуть. Рыдала, сидя у высокого стульчика, заляпанного едой, перед грустным малышом, который не желал есть.

Ей нравилось прижимать его к себе, голенького, перед тем как посадить в ванну. Она обожала баюкать его и смотреть, пьянея от собственной нежности, как он погружается в сон. С тех пор как он сменил младенческую кроватку с бортиками на детскую кровать, она стала спать с ним. Бесшумно выходила из супружеской спальни и забиралась в постель к сыну, впускавшему ее с недовольным ворчанием. Утыкалась носом в его волосы, шею, ладонь и вдыхала его прогорклый запах. Как бы ей хотелось, чтобы это ее удовлетворило.

Беременность испортила ее. У нее возникло впечатление, что, родив ребенка, она подурнела, размякла, постарела. Она коротко подстриглась, и ей казалось, что морщины уже подтачивают ее лицо. И все же в тридцать пять лет Адель оставалась красивой женщиной. Возраст сделал ее даже сильнее, загадочнее, серьезнее. Ее лицо стало жестче, но притягательная сила светлых глаз только возросла. Она была уже не такой истеричной и взвинченной. Годы курения приглушили тонкий голос, над которым посмеивался ее отец. Она стала еще бледнее, и на ее щеках, словно на кальке, можно было бы нарисовать извивы вен.

* * *

Они вышли из номера. Ришар тянул за собой Адель. Несколько минут они стояли за дверью и слушали вопли Люсьена, умолявшего их вернуться. С тяжелым сердцем направились к ресторану, где Ришар забронировал столик. Адель хотела принарядиться, потом отказалась от этой мысли. С пляжа она пришла замерзшей. Ей не хватило духа снять одежду и надеть платье и туфли на каблуках, которые она привезла с собой. В конце концов, они все равно только вдвоем.

Они быстро шагали по улице, просто рядом. Они не касались друг друга. Мало целовались. Их телам нечего было сказать друг другу. Они никогда не испытывали друг к другу влечения и даже нежности, и в некотором роде такое отсутствие плотской близости успокаивало их. Как будто это доказывало, что их союз выше соприкосновения тел. Как будто они уже похоронили что-то, от чего другим парам предстоит избавляться лишь скрепя сердце, в криках и слезах.

Адель не помнила, когда последний раз занималась любовью со своим мужем. Кажется, это было летом. Однажды после обеда. Они привыкли к этим периодам пустоты, к ночам, когда они, пожелав сладких снов, поворачивались друг к другу спиной. Но в конце концов между ними всегда повисала неловкость, какая-то горечь. Тогда Адель ощущала странную потребность разорвать круг, вновь соприкоснувшись телами, чтобы дальше опять обходиться без него. Она думала об этом дни напролет, словно о самопожертвовании, на которое следовало согласиться.

В этот вечер сошлись все условия. Ришар смотрел масленым и чуть смущенным взглядом. Его движения были неловкими. Он сказал Адель, что она прекрасно выглядит. Она предложила заказать бутылку хорошего вина.

Едва они вошли в ресторан, Ришар продолжил разговор, прерванный за обедом. Между двумя глотками он напомнил Адель обещания, которыми они обменялись девять лет назад, когда поженились. Использовать возможности Парижа, пока позволяют годы и средства, а после рождения детей вернуться в провинцию. Когда родился Люсьен, Ришар дал ей отсрочку. Она сказала: «Через два года». Два года давно прошли, и теперь он не намерен отступать. Не она ли твердила десятки раз, что хочет уйти из редакции, посвятить себя чему-то другому – может быть, писательству, семье? Разве они не согласились, что оба устали от метро, пробок, дороговизны, вечной гонки со временем? Безразличие Адель, которая молчала и вяло ковырялась в своей тарелке, не охладило Ришара. Он выложил последний козырь:

– Я хочу второго ребенка. Вот было бы здорово, если бы у нас родилась дочка.

Вино перебило Адель аппетит, и теперь к горлу подкатила тошнота. Ей казалось, что живот у нее раздулся и того и гляди лопнет. Единственное, что могло бы облегчить ее страдания, – возможность лечь, не двигаться и дать себе погрузиться в сон.

– Хочешь, доедай и мою порцию. В меня больше ни кусочка не влезет.

Она пододвинула свою тарелку Ришару.

Он заказал кофе. «Ты точно ничего не хочешь?» Принял в подарок от заведения бокал арманьяка и продолжил говорить о детях. Адель пришла в ярость. Вечер казался бесконечным. Хоть бы он сменил тему.

Когда они возвращались в гостиницу, Ришар был немного пьян. Он рассмешил Адель, пустившись бежать по улице. Они на цыпочках вошли к себе в номер. Ришар отдал няне деньги. Адель села на кровать и стала медленно разуваться.

Он не посмеет.

Нет, посмеет.

Его движения не лгут. Всегда одни и те же.

Он встал за ее спиной.

Поцеловал в шею.

Положил руку ей на бедро.

Потом – этот шепот, похожий на стон, и умоляющая улыбка.

Она повернулась и раскрыла рот, чтобы язык ее мужа проник туда.

Никаких предварительных ласк.

Давай уже покончим с этим, думала она, пока раздевалась – сама, на своей половине кровати.

Продолжаем. Их тела сплелись. Не переставать целоваться, вести себя так, как будто все по-настоящему. Положить руку ему на талию, на член. Он вошел в нее. Она закрыла глаза.

Она не знала, что́ доставляет Ришару удовольствие. От чего ему хорошо. И не могла узнать. В их объятиях нет и намека на изыски. Годы не принесли с собой близости и не поколебали стыдливости. Движения механически точны. Прямо к цели. Она не осмеливалась медлить. Не решалась просить. Словно разочарование могло оказаться таким жестоким, что задушило бы ее.

Она старалась не шуметь. Ее приводила в ужас одна мысль, что они разбудят Люсьена и он застанет их в этом нелепом положении. И она лишь тихонько постанывала на ухо Ришару для очистки совести.

Вот и все.

Он сразу же оделся. Немедленно обрел спокойствие. Включил телевизор.

Его, похоже, никогда не заботило одиночество, в котором он оставлял жену. Она ничего не почувствовала, ровным счетом ничего. Просто услышала хлюпанье прилипших друг к другу тел и половых органов.

А потом настала мертвая тишина.

* * *

Подруги Адель все были красавицами. Ей хватило ума не окружать себя дурнушками. Она не хотела беспокоиться из-за того, что привлекает к себе внимание. С Лорен она познакомилась, когда ездила в пресс-тур в Африку. Тогда Адель только начала работать в газете, и ей впервые довелось сопровождать министра во время официального визита. Она нервничала. На взлетном поле Виллакубле, где их ждал самолет Французской республики, она сразу же заметила Лорен – рост метр восемьдесят, пышные светлые волосы, лицо, напоминающее мордочку египетской кошки. Лорен тогда уже была опытным фотографом и специалистом по Африке, она побывала во всех городах континента. В Париже она жила одна в квартире-студии.

В самолете их было семеро. Сам министр, не самый влиятельный тип, сделавшийся важной фигурой из-за многочисленных поворотов судьбы, коррупционных скандалов и интимных связей. Смешливый технический консультант, явный алкоголик, всегда готовый рассказать сальный анекдот. Сдержанный телохранитель, чересчур блондинистая и болтливая пресс-атташе. Тощий некрасивый журналист, куривший как паровоз, очень строгий, получивший несколько премий в своем ежедневном издании, где его материалы регулярно занимали первую полосу.

В первый вечер, в Бамако, она переспала с телохранителем, после того как он, пьяный и возбужденный от желания Адель, принялся танцевать без рубашки на дискотеке в гостинице, засунув свою «беретту» за пояс брюк. На второй вечер, в Дакаре, она отсосала в туалете у советника посла Франции, сбежав с неимоверно скучного фуршета, где придурочные французские экспаты терлись около министра, поглощая птифуры.

На третий день, сидя на террасе гостиницы на берегу моря в Прае, она заказала кайпиринью и принялась перешучиваться с министром. Она уже собиралась предложить искупаться ночью, но тут к ней подсела Лорен. «Завтра пойдем поснимать, ты как? Может пригодиться для твоей статьи. Ты ее уже начала? Придумала, как подать материал?» Когда Лорен предложила пойти к ней в номер, чтобы посмотреть кое-какие фотографии, Адель решила, что им предстоит переспать. Она сказала себе, что не хочет быть за мужчину, не будет лизать ей и просто отдастся на ее волю.

Груди. Она бы потрогала ее груди, они выглядели такими нежными и мягкими, такими сладкими. Пожалуй, она не постесняется и попробовать их на вкус. Но Лорен не стала раздеваться. Фотографии показывать она тоже не стала. Просто легла на кровать и начала говорить. Адель легла рядом с ней, и Лорен принялась гладить ее по голове. Положив голову на плечо женщины, которая в этот момент становилась ее подругой, Адель чувствовала себя обессиленной и полностью опустошенной. Перед тем как она заснула, ее посетило прозрение, что Лорен спасла ее от большой беды, и Адель почувствовала к ней глубокую признательность.

Вечером Адель ждала, стоя на бульваре Бомарше, перед галереей, где выставлялись фотографии ее подруги. Она предупредила Лорен: «Я не пойду домой, пока ты не придешь».

Она заставила себя прийти. Ей очень хотелось остаться дома, но она знала, что Лорен обижена на нее. Они не виделись несколько недель. Не раз Адель отменяла ужин в последний момент, находила предлоги, чтобы не идти в бар. Она чувствовала себя тем более виноватой, что не раз просила подругу прикрыть ее. Писала ей сообщения среди ночи и предупреждала: «Если позвонит Ришар, не бери трубку. Он думает, что я с тобой». Лорен никогда не отвечала, но Адель знала, что эта роль уже начала ее раздражать.

По правде говоря, Адель избегала ее. Хотя в прошлый раз, когда они встречались на дне рождения Лорен, она твердо решила держаться молодцом и быть идеальной и щедрой подругой. Она помогла подготовить праздник. Взяла на себя подборку музыки и даже купила несколько бутылок того самого шампанского, от которого Лорен без ума. В полночь Ришар ушел домой, сказав в свое оправдание: «Кто-то должен пожертвовать праздником, чтобы отпустить няню».

Адель скучала. Бродила из комнаты в комнату, оставляя собеседника на полуслове, не в силах ни на чем сосредоточиться. Принялась перешучиваться с каким-то мужчиной в элегантном костюме и, глядя на него горящими глазами, попросила налить ей вина. Он колебался. Нервно озирался вокруг. Адель поняла его замешательство, только когда явилась его жена, разъяренная и вульгарная. Она накинулась на Адель: «Эй ты, слышишь! Отвали от него! Он женат». Адель издевательски рассмеялась и ответила: «Так я тоже замужем. Вам совершенно не о чем беспокоиться». Она ушла, вся дрожа и покрывшись холодным потом. Попыталась скрыть за улыбкой смятение, в которое ее повергла эта сварливая женщина.

Она нашла укрытие на балконе, куда вышел покурить Матье. Матье, большая любовь Лорен и ее любовник, который кормит ее сказками уже десять лет, а она до сих пор верит, что в конце концов они поженятся и заведут детей. Адель рассказала ему о происшествии с ревнивой женой, а он ответил, что понимает, почему так испугалась эта женщина. Больше они не сводили друг с друга глаз. В два часа ночи он помог ей надеть пальто. Он предложил отвезти ее на машине, и Лорен с некоторым разочарованием сказала: «И правда, вы же соседи».

Через несколько метров Матье припарковался на углу бульвара Монпарнас и раздел ее. «Я всегда этого хотел». Он взялся за бедра Адель и приник губами к ее лону.

На следующий день Лорен позвонила ей. Она спросила, говорил ли Матье что-нибудь о ней и не сказал ли, почему не остался ночевать у нее. Адель ответила: «Он только о тебе и говорил. Ты же знаешь, он от тебя без ума».

Толпа, одетая в пуховики, выплеснулась со станции «Сен-Себастьян-Фруассар». Серые шапки, головы низко опущены, в руках женщин, годящихся в бабушки, болтаются пакеты. Елочные шары скромных размеров и расцветок выглядели промерзшими до смерти. Лорен помахала рукой. На ней было длинное белое кашемировое пальто, мягкое и теплое. «Пошли, я тебя познакомлю с кучей народа», – сказала она, взяв Адель за руку и увлекая за собой.

Галерея состояла из двух смежных залов, довольно тесных, между которыми на скорую руку устроили буфет с пластиковыми стаканчиками, чипсами и орешками на картонных тарелках. Выставка была посвящена Африке. Адель едва взглянула на снимки переполненных поездов, задыхающихся от пыли городов, смеющихся детей и полных достоинства старцев. Ей нравились фотографии Лорен, снятые в дебрях Абиджана и Либревиля. Там были сплетенные в объятиях потные пары, опьяненные танцем и банановым пивом. Мужчины в рубашках с коротким рукавом, бледно-желтых или цвета хаки, держали за руку томных девушек с длинными волосами, заплетенными в косы.

Лорен была занята. Адель выпила два бокала шампанского. Она нервничала. Ей казалось, все видят, что она одна. Она вынула из кармана мобильник и притворилась, что набирает сообщение. Когда Лорен окликнула ее, она покачала головой и показала сигарету, которую держала рукой в перчатке. Ей не хотелось отвечать людям, которые станут спрашивать, чем она занимается. Заранее было скучно при одной мысли об этих художниках без гроша в кармане, этих журналистах, переодетых бедняками, этих блогерах, у которых обо всем свое мнение. Необходимость поддерживать разговор казалась невыносимой. Просто быть здесь, слегка коснуться ночи, раствориться в банальностях. Вернуться домой.

На улице сырой ледяной ветер обжег ей лицо. Может быть, именно поэтому курить на улицу пошли только они двое. Курильщик был невысоким, но с мужественным разворотом плеч. Узкие серые глаза изучали Адель. Она взглянула на него уверенно, не опуская глаз. Глотнула шампанского, от которого пересохло во рту. Они пили и разговаривали. Банальности, понимающие улыбки, прозрачные намеки. Самый лучший вид беседы. Он говорил ей комплименты, она негромко смеялась. Он спросил, как ее зовут, она отказалась отвечать, и эта любовная игра, такая нежная и банальная, давала ей желание жить.

Все, что они говорили, служило единственной цели: дойти сюда. До этой узкой улочки, где Адель прижали к зеленому мусорному контейнеру. Он разорвал ее колготки. Она чуть постанывала, откинув голову назад. Он проник в нее пальцами, положил большой палец ей на клитор. Она закрыла глаза, чтобы не встретиться взглядом с прохожими. Схватила его кисть, тонкую и мягкую, и ввела в себя. Он тоже застонал, отдаваясь неожиданному желанию незнакомой женщины в этот декабрьский вечер четверга. Разгоряченный, он захотел большего. Укусил ее за шею, привлек к себе, положил руку на пояс брюк и начал расстегивать ширинку. Его волосы растрепались, глаза расширились, он смотрел голодным взглядом, как герои фотографий в галерее.

Она отступила и расправила юбку. Он провел рукой по волосам и перевел дыхание. Сказал, что живет недалеко, правда недалеко, «рядом с улицей Риволи». Она не могла. «И так хорошо».

Адель вернулась к галерее. Она боялась, что Лорен уже ушла, боялась, что ей придется возвращаться одной. Заметила белое пальто.

– А, вот ты где.

– Лорен, проводи меня домой. Ты же знаешь, я боюсь. Ты вот можешь ходить одна по ночам. Ты ничего не боишься.

– Ладно, пойдем. Поделись сигаретой.

Они шли, прижавшись друг к другу, по бульвару Бомарше.

– Почему ты с ним не пошла? – спросила Лорен.

– Мне надо домой. Ришар ждет, я обещала не задерживаться. Нет, здесь я идти не хочу, – вдруг сказала она, когда они вышли на площадь Республики. – В кустах крысы. Здоровенные, с собачку величиной, точно тебе говорю.

Они пошли по Большим бульварам. Темнело, и Адель терялась все больше. Алкоголь пробуждал в ней паранойю. Все мужчины смотрели на них. У киоска с кебабами какие-то три субъекта крикнули «Привет, девчонки!», она вздрогнула. Из клубов и ирландского паба выходили пьяные компании, веселые и слегка агрессивные. Адель стало страшно. Ей хотелось быть в постели с Ришаром. Закрыть двери и окна. Он бы такого не допустил. Он бы никому не дал причинить ей вред, он сумел бы ее защитить. Она ускорила шаг и потянула за собой Лорен. Поскорее оказаться дома, рядом с Ришаром, под его спокойным взглядом. Завтра она приготовит ужин. Приберет дом, купит цветов. Будет пить с ним вино и рассказывать, как прошел день. Будет строить планы на выходные. Будет покладистой, нежной, покорной. Согласится на все.