Отзывы на книги автора «Леонид Юзефович»

Книга Леонида Юзефовича об одиозной личности барона фон Унгерна-Штернберга весьма интересна и «цепляет» моментально. Удивительной силы воли был барон, бесстрашный, чудовищно жестокий, с отчаянной сумасшедшинкой, ведь недаром монголы прозвали его «богом войны» и столько легенд возникло вокруг его персоны. Сейчас, наверное, даже историки не смогут отличить правду от выдумки, но одно бесспорно – этот человек в эпоху всепоглощающего хаоса совершил невозможное, создал прецедент – с небольшим, по сути, войском восстановил независимость огромной страны Монголии и заставил сотрясаться могучий Китай. Его панически боялись и ненавидели китайцы и большевики. Для кого-то он остался божеством и героем, для кого-то - дьяволом во плоти, палачом и преступником.

Возможно, если бы барона не предали подчиненные, то и карта мира выглядела бы сейчас совершенно иначе - существовало бы Срединное Азиатское государство, а может и вся Евразия была бы под властью «желтых» азиатских народов… Кто знает…

Юзефович собрал и обработал фактологический материал, легенды и мифы о бароне Унгерне. Его труд читается скорее как остросюжетный приключенческий роман, нежели как нон-фикшн. Отсюда и определенное количество повторов, и сложность в отделении гипотез от фактов, поскольку в пылу азарта принимаешь все за чистую монету. Вот и получается, что плюс легкости изложения погашается минусом домыслов, и тут уже без пуда шоколада не разобраться. Тем не менее, я уверена, что данная книга представляет отличную реконструкцию жизни экзотичного русско-немецкого Чингисхана и прекрасный анализ его феномена, насколько это, конечно, возможно в условиях мифологизации изучаемой личности.

Порадовал иллюстративный материал, представленный в книге – здесь есть фото самого барона, виды Монголии, многочисленные фотографии дворцов, монастырей, тюрем Урги (ныне Улан-Батор); запечатленных на пленке празднеств и казней; портреты военачальников и солдат, русских и монголов, представляющих различные сословия. Словом – настоящий фотосрез жизни русских в 1920 -1921 годах в Монголии и Китае.

P.S. Я принимаю близко к сердцу все книги, рассказывающие о Китае и, в частности о городе Харбин, потому что мой прадед с 1903 года работал на КВЖД, и 34 года с женой и детьми (а их было шестеро) прожил в Харбине, в котором, кстати, бывали и барон Унгерн и атаман Семёнов. И благодаря рассказам старшего поколения в нашей семье с детства знают о «похождениях» этих незаурядных исторических личностей и их дивизий. А может потому, что листая старый семейный фотоальбом со снимками 1910-1930-х годов, я натыкаюсь на фото, снятые на фоне зданий Харбина и на портреты бабушкиной красавицы-подружки с загадочным китайским именем Липо Лай…

Одним из первых в XX столетии он прошел тот древний путь, на котором странствующий рыцарь неизбежно становится бродячим убийцей, мечтатель — палачом, мистик — доктринером. На этом пути человек, стремящийся вернуть на землю золотой век, возвращает даже не медный, а каменный.

Не ошибусь, если назову барона Унгерна фигурой культовой. Уровнем сегодняшней известности ему не тягаться с действующим президентом или рэпером Оксимироном, но все же имя  достаточно на слуху. Не в последнюю очередь благодаря пелевинским "Чапаеву и Пустоте", где он такой "темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом."  

    Нет, я не перепутала Пелевина с Булгаковым, так действуют ассоциативные ряды, соединяющие книги мейнстрима незримыми, но прочными нитями. В них, даже в шедеврах, даже в гениальных, действуют архетипические персонажи: Король, Шут, Вождь, Рыцарь, Профессор, Джокер. Недостаточная прописанность скорее приветствуется. Доступ к коллективному бессознательному, свой у каждого читателя достроит образ в соответствии с его бэкграундом, подарит всякому свое кино, позволит пережить соучастие в акте творения.

"Самодержец пустыни" не мейнстрим. В строгом смысле, это и не роман, здесь даже диалогов нет. Историческое исследование: серьезное, скрупулезное, точное, безупречное с точки зрения фактологии, опирающееся на огромное количество документов, мемуаров, дневников, писем, статей, литературных источников -  посвященное одному из самых одиозных белых генералов.

И одновременно  потрясающе интересный исторический роман (все же роман), который захватывает и удерживает тебя задолго до появления героя на сцене и даже самого его рождения. Потому что принадлежность к роду с семисотлетней историей не только позволяет, но обязывает начинать с обзора семейных хроник.  Что же до самого Романа Унгерна, он предстанет во всем многообразии ипостасей. Рыцарь-палач, мистик - предтеча фашизма, аристократ - мелкий тиран, утопист - кровавое чудовище.

Выделить какой-то архетип, к какому можно было бы причислить, никакой возможности. Вождь, маг, воин, аскет, чудовище, аватара некоего божества, авантюрист? Да, да, да. Леонид Юзефович создает голографически объемное повествование, в котором на личность безумного барона смотришь сквозь разные фильтры, удивляясь, ужасаясь, восхищаясь, стыдясь своего восхищения.

Как мог этот угрюмый нелюдимый человек, ни разу не Мистер Популярность, как мог он, возникнув из ниоткуда в Забайкалье, не владея языком, спустя год  стоять во главе монгольского войска, воплощая  идею бога Войны, о каком и в нынешней Монголии еще помнят? Что за поразительная харизма позволила ему так высоко взлететь, и какова ветреная фортуна  так скоро и окончательно уронившая.

А главное, чем это было:  историческим казусом; локальным всплеском пассионарности, недостаточным для воплощения панмонгольской идеи; иллюстрацией к  роли личности в истории; материализацией идеи о человеке с Запада, призванном возглавить  народы Востока в их борьбе против колонизаторов (салют, "Дюна")?

Книга не дает однозначного ответа, да его и не может быть.  В жизни нет черного и белого, все перемешано, всюду полутона, а литература зеркало жизни, как помним из школьного курса - чем лучше литература, тем точнее и яснее отражение. "Самодержец пустыни" зеркало эталонного качества. И это замечательно точный богатый образный язык, чистое читательское наслаждение, несмотря даже на страшную тематику.

Удивительно, что две лучшие русскоязычные книги из громадного множества прочитанных в этом году, имеют темой Гражданскую войну: "Высокая кровь" Самсонова в начале  года и эта книга Юзефовича под занавес. Тема совсем не моя, но книги уж очень хороши.

Эту степь не совьешь узлом,
Не возьмешь ее на излом,
Не удержишь бунчук Чингиза —
Не по кисти. Не повезло.

Когда мы дойдем до конца нашей истории, то будем знать больше, чем теперь.
Андерсен "Снежная Королева"

В Редакции Елены Шубиной вышла новая книга Леонида Юзефовича. Нет смысла говорить, что он неоднократный лауреат главных литературных премий, но и не сказать об этом как-то неправильно. Леонид Абрамович историк и часто в своих произведениях обращается к событиям, отстоящим от нас во времени, будь то документально-исторические "Зимняя дорога" и "Самодержец пустыни"; восхитительная и смешная серия ретродетективов о сыщике Путилине или "Журавли и карлики", где прошлое соединяется с условно днем сегодняшним, который все же отстоит от времени описываемых событий на полтора десятка лет. К слову, вспомнить "Журавлей и карликов" сейчас более, чем уместно, их действие захватывает, во многом определившие облик сегодняшней России, конец сентября-начало октября 1993, тридцатилетие которых мы печально отмечаем в эти дни.

Еще одна сквозная темя Юзефовича - Монголия. Там он служил в молодости, туда не раз ездил после и продолжает возвращаться. Во всех его книгах, которые я читала, так или иначе возникает эта страна с ее обманчивой близостью ("курица не птица, Монголия - не заграница" - поговорка моего советского детства), и грубовато экзотическим колоритом. "Поход на Бар-Хото" не исключение. Действие повести разворачивается в двух временных стратах: первая, период предшествовавший Первой Мировой в большом мире 1912-1914 годы, и вторая - ранние тридцатые.

Книга построена на приеме найденной рукописи: после смерти знаменитого востоковеда, разбирая его архив, душеприказчики наткнулись на две исписанные от руки тетради, не принадлежащие перу ученого, которые и содержат эту историю. Бывший офицер царской армии, ныне ссыльный бухгалтер Солодовников, в затерянном среди сопок поселке на Селенге, вспоминает свою молодость, службу военным советником в Монголии, и описывает события, предшествовавшие "знаменитому" походу на Бар-Хото, а также непосредственно эту военную кампанию. Закавычено потому что во-первых крепости Бар-Хото как таковой в реальности не существовало, собственно как и Солодовникова, а во-вторых, потому что, ну какое, в самом деле, значение может иметь эта локальная военная операция для мира, который скоро зальет кровью Великая война?

И все же имеет, для каждого из нас важно то "здесь и сейчас" в котором мы молоды, любим и любимы, можем что-то изменить к лучшему, ну или хотя бы верим в это. Солодовников первого описанного времени такой, хотя бы и казался себе умудренным и битым жизнью. Он успел жениться и развестись, сам подал рапорт на эти богом забытые дальние рубежи, от перспективы служить на которых офицерство отбивалось руками и ногами. Он боевой офицер с опытом штабной работы, обучаем и быстро схватывает азы монгольского, скоро может кое-как объясняться на этом языке, хороший наездник - без последнего там делать нечего.

Всякая политика зависит от множества факторов, на нее влияет много подводных течений, и российская в отношении Монголии состояла в том, чтобы получить расположенный к себе протекторат, ослабить влияние Китая у своих границ. Наш герой осознает значимость своей миссии, он одновременно поражается дикостью Урги с воющими по окраинам псами-трупоедами, и очарован буддистской экзотикой этого края. А главное - он влюблен, не без взаимности, в первую даму русского военно-дипломатического корпуса, которой дает уроки верховой езды.

Юзефович не часто обращается к любовной теме, но когда и если случается, в этом столько непрошеной ласки, от которой сердце и замирает, и рвется на части, и за нее я-читательница прощаю автору абсолютно все подробности зверств, через которые придется таки пройти, книга все же о военной операции в диких азиатских степях. Историй любви здесь две, потому что жизнь дольше любви, как бы нам ни хотелось верить в обратное. И вторая отличается от первой как заморенная коняга от гордо вышагивающего рысака в плюмаже, но столько в ней горькой нежности и безнадежной надежды, что по большому счету она, осененная светом чеховской "Дамы с собачкой", трогательнее.

Однако вернемся к походу на вымышленную крепость, за которым прозрачно угадывается осада монголами китайской крепости Кобдо, имевшей стратегическое значение (нет-нет, моя эрудиция целиком заемная у Гугла). Это страшно, горько, больно, бессмысленно и абсурдно, это не поддается разумному осмыслению, как не поддается всякая вообще война, что бы ни написали о ней постфактум историки на службе победителей (побежденные не пишут). И все-таки Леонид Юзефович как никто хорош с детальными описаниями происходящего в подобных экстремальных ситуациях, когда тягучее изматывающее ожидание сменяется мгновенной готовностью к действию, вихрем активности на всех позициях, с неизбежным хаосом, вытекающим из разности менталитетов, трудностей перевода - самой стихии войны.

Это мощно, это ярко, это больно. И прекрасно.

Победа всегда остается за той из двух враждебных сил, которая сотворена из хаоса.

Люди больше похожи на свое время, чем на своих родителей. Все рожденные под одной звездой – братья.

Помните пелевинскую "внутреннюю Монголию"? Состояние духа, в котором никакие внешние факторы не могут нарушить душевного равновесия. Золотая середина. Я еще со времен "Чапаева и Пустоты" стала относиться с уважением к стране, о которой в советское время иначе, чем "курица не птица, Монголия - не заграница" не говорили. "Литературный призрак" Митчелла еще укрепил во впечатлении, а с "Журавлями и карликами" прямо влюбилась в нее. Видно в уходящем году была хорошей, коль Дед Мороз положил под елочку такой подарок.

Сейчас странно, как могла не знать этой книги. То есть, слышала о ней, но желания прочесть не возникало. Может потому, что не числила себя среди поклонниц творчества Леонида Юзефовича, вымороженная насмерть его "Зимней дорогой" с этими жуткими трупами, из которых складывали брустверы. Но так или иначе, сначала явился "Филэллин", которого нельзя было не прочесть, а прочтя - не очароваться. После, прямые или косвенные упоминания о "Журавлях и карликах" зазвучали буквально отовсюду. Бывает, входишь в такую полосу, где цветные камушки на тропе выстраиваются в дорогу из желтого кирпича. Иди по ней.

Оставалось читать. И такаи да. Все на свете было не зря, не напрасно было. Даже если ради того, чтобы уместить впечатление, придется спешно перекраивать годовую читательскую табель о рангах. Ну, знаете, этот кондуит: книга года, лучшая тройка, топовая десятка среди русских, переводных, прочитанных в оригинале. "Журавли и карлики" стали чистым концентрированным счастьем. Книгой, в которой есть все.

Смотрите, это такое мягкое ретро с позиций сегодняшнего дня, потому что основное действие разворачивается в две тысячи четвертом, в Монголии, по которой историк Шубин странствует с женой,вспоминая события одиннадцатилетней давности. На самом деле, жизнь не так радикально переменилась за шестнадцать лет, отделяющие нас от того времени, как за те одиннадцать, что отделяют "сегодня" героев от воспоминаний о Москве девяносто третьего. А там, знаете, совершенная ведь жуть была.

То есть, сама я в свои двадцать с небольшим воспринимала то время как неприятность, к которой нужно уметь приноровиться: была студенткой филологом, стала официанткой в ресторане, потом лавочницей с собственным комком и кучей проблем, потом переезд в Россию, потому что в Казахстане стало страшно, и необходимость приспосабливаться к жизни в другой стране. Рефлексировать некогда, крутиться нужно. А с точки зрения взрослого, уже достигшего определенного положения, человека, то время было катастрофой.

Гиперинфляция ужу сожрала сбережения, а теперь обесценивает, обнуляет зарплаты в самый момент получения. Огородика или подсобного хозяйства, которое помогло бы пережить смуту, у интеллигентных москвичей не было. Умения торговать - тем более. Если дача воспринималась как невинное чудачество, то наличие в человеке торгашеской жилки просто выводило его за круг достойных людей (помню, мама как-то попыталась лечь перед порогом, чтобы не пустить меня торговать какой-то ерундой на барахолке по типу "через мой труп").

Шубин, плоть от плоти уходящей эпохи, пытается пристроить в какой-нибудь толстый журнал серию очерков о самозванцах, которую начинает историей Тимошки Анкудинова. Подьячего, выдававшего себя за сына Василия Шуйского. История этого блестящего авантюриста с уникальной способностью к языкам и какой-то немыслимой мимикрией, позволившей ему побывать у всех значимых престолов того времени, включая папский, произведя приличное впечатление на людей, по самой природе и воспитанию подозрительных, не расположенных к легковерности.

Так вот, его история разворачивается параллельно основному повествованию в форме воспоминаний Шубина о днях, предшествующих защите Белого Дома, тесно переплетаясь с линией второго (третьего?) основного героя романа, геолога Жохова - в некотором роде анкудиновской инкарнацией. Этот персонаж, в отличие от деликатного Шубина, чувствует себя в новой ситуации как рыба в воде, пускается очертя голову в разные купи-продай авантюры, из которых умудряется выбраться изрядно потрепанным, но всякий раз целым.

И знаете, Жохов, он моя любовь в этой книге, не потому что соотносила себя с ним, но потому что, ну я не знаю, почему мы влюбляемся в людей. Может потому что может сделать счастие маленькой мышки Кати, которая заслужила ведь это свое счастье. Может потому, что в нем много от Остапа, а еще больше от Хулио Хуренито. Но в момент кульминации, когда ему грозила неминуемая, казалось бы, смерть, почти плакала с таким детским: "Пусть он спасется, пусть он спасется!"

Если бы я только могла рассказать об этой книге, как она того заслуживает. Философский роман, обернутый в исторический, ретро и плутовской. И совершенная внутренняя Монголия. А главное, он невероятно смешной. Давно так много не смеялась с книгами.

Художник изобразил золотой век советской индустрии в образе пожилого станочника, юной лаборантки и средних лет ученого, который только что расщепил мирный, вероятно, атом и держал его на ладони, показывая остальным. Все трое дружно шли в сторону женского туалета.

Очень осенний сборник прозы разных лет. Кто-то верно выбрал компоновку – сначала бесстрастные заметки на полях Самодержца пустыни и Зимней дороги , а потом куда более эмоциональные рассказы о поздней советской действительности (или ранней российской, четкий переход не ощущается).

Юзефович пишет о людях. Пусть эти люди давно мертвы, но они оставили свой след, и он пытается увидеть их не как функции, а как живых людей, горячих и флегматичных, одержимых и просто подхваченных временем. И поневоле видишь, что человек из современности мало чем отличается от колчаковского офицера, по крайней мере по чувствам и намерениям. И не столь уж важно, прав ли автор, важно, что он умеет вдохнуть жизнь в тех людей, от которых, казалось бы, остались только печатные знаки документов, от допросов до газетных заметок.

Тексты о родных героев романов Юзефовича трогают тем, что, выходит, людям не все равно, где-то сидит что-то затаенное, всадники все скачут, тайны все остаются, поведение предков все волнует.

Впечатляет и отрешенность самого автора. Вот он несколько десятилетий пишет об Унгерне и Пепеляеве. Вокруг исчезают и появляются страны, гибнут системы и меняются границы. Люди бегают по площадям с кусками ткани разных цветов и полосатости. А его страсть к своим героям не ослабевает, только подпитывается порой новой находкой, новым обстоятельством.

А потом бесстрастность и увлеченность сменяется куда большей сентиментальностью. Рассказы второй половины сборника, хоть и датированы двухтысячными и даже две тысячи десятыми, они о другом, о той жизни, которая казалась навсегда, пока не кончилась. Сами проблемы, порывы – все это отлетело, утихло, оказалось временным, преходящим. Но все же оставило след, хотя бы в виде этих рассказов, что о поиске американской протекции, что о спорах о Ельцине и Сталине, что о самой советской системе межличностных отношений.

Юзефович грустно шутит в рассказе "Колокольчик" над нашей с вами политикой памяти. Мило, с иронией он описывает муки творческого человека (некоего Каминского, под которым скрывается вполне узнаваемый Василий Каменский), пытавшегося подстроиться под соцзаказ, но не успевшего к моменту смены парадигмы. Вот у него Ермак - представитель русского империализма, порабощающий туземные народы (в духе историка Покровского), а вот - раз - представитель более прогрессивного царского строя, которому мешают османские шпионы (в духе сталинских интерпретаций второй половины 30-х).

Щелкнул, конечно, и рассказ о греческой войне за независимость. Если верить интернету, это вроде бы вариант или кусочек повести об этой войне, подзабытой у нас, оставшейся разве портретами героев той войны на стенах у Собакевича в Мертвых душах . Хотелось бы когда-нибудь прочитать повесть целиком.

Когда-то в руки попала книга неизвестного мне тогда автора Леонид Юзефович - "Самодержец Пустыни", про тогда мне тоже неизвестного барона Унгерна. И я был впечатлен. Как величиной самого Унгерна, так и талантом писателя. С той поры пытался читать все, что выходило из под пера Юзефовича. И каждый раз - подарок. Что бы он не писал, документалку или художественную прозу, это было всегда великолепно, интересно, увлекательно и познавательно. Некоторые книги приходится читать прибегая к справочникам, потому что копает Леонид Абрамович глубоко. И получашь по прочтении не только наслаждение текстом, но и новые знания. С этой книгой мне было проще, определенный бэкграунд присутствовал.
Отличное чтение. Погружное. До сих пор под впечатлением.

Очень давно я не испытывала это ощущение - ужасно жалко время, потраченное на эту книгу. И вот странно, когда я читаю американскую литературу про 90-ые, 80-ые, 70-ые, 60-ые и вообще любую эпоху, я вижу там себя, получаю отклик, мне интересно. 90-ые в русской прозе (в данной книге в частности) для меня были чужеродные, не знакомые, натужные, не интересные. Только в книгах Пелевина или Наринэ Абгарян я наслаждалась 90-ыми, а тут откровенно мучила себя книгой. В чем суть этих "Журавлей и карликов" я так и не поняла, на мой взгляд очень искусственно и с усилием они были вставлены, если вырезать - вообще ничего не измениться. То есть задумывалось, что это станет фундаментом книги, но оказалось орнаментом на крыше, ненужным и не красивым. Было несколько любопытных сцен, из-за которых я чуть завышаю оценку, но в целом я скучала и недоумевала. Исторические вставки тоже на мой взгляд не рыба не мясо тут. Роман как будто сшит из трех разных (или даже больше) романов, взрослые персонажи все не далекого ума, за ними не интересно следить. Чрезмерная телесность текста мне тоже не понятна, уводит в упрощение, к глупым персонажам, с маленьким жизненным опытом - зачем мне такое? Все какое-то вторичное и бесполезное.

Чтец Радик Мухаметзянов уходит в мой серый список. Тембр голоса очень нравится, а вот манера начитки совершенно нет. Каждое словосочетание несет закрывающую интонацию, это усыпляет своей монотонностью, раздражает однотипностью.

Кто-то похвалил, я, недолго думая, закинула книгу к себе в список желаемого, слишком запоздало осознав, что она в значительной своей части повествует о героях Гражданской войны - темы, не представляющей на данный момент для меня большого интереса. Но, пожалуй, хуже чтения не своей темы может быть только составление отзыва о прочитанном...

Сборник получился странной собранности: рассказы, посвященные реальным персонажам и их участию в военных действиях, смешаны с более легкими выдуманными историями о мирном времени и обычных людях; первая группа несет в своих строках года, в ее легковесном товарище хозяйствует, как правило, один день и одна ситуация.

Если разбирать разделы в отдельности, то чтение первого, "исторического", и представило для меня проблему. Автор, историк, здесь непосредственный участник событий, только события эти происходят в настоящем времени - тут и там в его судьбе возникают люди, приходящиеся описанным в книгах автора полковнику Казагранди, барону Унгерну и другим участникам тех далеких военных лет родственниками, почитателями или просто знающими людьми. Своими уточняющими вопросами, сомнениями в верности изложенных в книгах фактов они вносят путаницу в мысли писателя. Верно ли он отразил события из жизни одного? Не исказил ли предание о другом? Да, героев того времени уже не вернуть, уже не переписать давно изданные печатные произведения, но Юзефович думает, рассуждает, ищет правильные ответы. Он готов выбросить на ветер дни, недели, чтобы посетить маяк Хийумаа и послушать уже из уст живущих там истории о нем, готов годами искать информацию и пытаться передать ее ищущим родственникам. В процессе его изысканий на заднем плане для читателя на краткий миг воспроизводятся те события, воскрешая ушедших героев, чтобы показать, какими идеалами они жили и как почили.

Наверное, кощунству подобно заявлять подобное, но мне не удалось проникнуться большей частью написанных историй о военном периоде. Люди, которым автор посвящал свои рассказы, появлялись на страницах в слишком уж сдержанном варианте авторского пересказа - быстро жили и быстро умирали. Это не дало проникнуться, прочувствовать. Пожалуй, единственная история из этого блока, затронувшая мои душевные струны, оказалась о латышском стрелке, которого Юзефович повстречал еще в подростковом возрасте, но мысли о котором не покидают его по настоящее время. И слова подобраны такие трепетные, наверное, самые трепетные за весь сборник...

Полвека назад ко мне явился мертвец, выходец из иного мира. Написанная им строчка осталась со мной, как нитка, выдернутая из его савана. Она обвилась вокруг моего запястья и привязала меня к тому времени, из которого он вышел. Теперь я хочу ее снять, но не тут-то было...

На смену правдивым историям пришли истории вымышленные. Здесь за короткий период нам расскажут и об опасностях на дороге, и о жутких картинках в дверном глазке, и о нестабильности адюльтеров. Свой необычный день в этих рассказах смогут прожить и обычные советские школьники, и светские англичане, и много кто еще. Милые истории, легкие, некоторые посильнее, какие-то, напротив, слабее, но какие-либо выводы извлечь из них мне оказалось очень трудно.

Странное и спорное впечатление. Вроде бы и понравился выдержанный авторский стиль, но многое из написанного оказалось "не моим", поэтому пока не думаю, что вернусь к Л.Юзефовичу в ближайшее время.

Весна 1914 года. Мятежная китайская провинция Монголия стремится выйти из колониальной зависимости от Китая и тут же попадает под протекторат царской России.

Китайская крепость Бар-Хото, когда-то построенная на границе с Монголией, возле медных рудников, стала местом, которое Китай не хочет ни в коем случае потерять. Власти Поднебесной готовы согласиться с независимостью Монголии, но крепость оставить себе.

Новое правительство Монголии, в свою очередь, не желает отдавать Бар-Хото и отправляет войско в поход на осаду цитадели.

Вместе с монгольским войском на штурм крепости едет русский офицер и военный советник Солодовников. Вокруг этой незамысловатой истории построен сюжет книги «Поход на Бар-Хото». Вымышленные дневники Солодовникова являются текстом романа Л. Юзефовича.

Крепость Бар-Хото монголы, в конце концов, взяли долгой осадой и штурмом. Но победа оказалась горькой и кровавой. Выяснилось, что это был поход не на цитадель, которая обороняет рудники. Это был поход за призраком.

И дело даже не в том, что рудники оказались исчерпанными, руда пустой, а крепость вскоре захирела и стала необитаемой. Поход за свободой, за независимостью обернулся кровавой, карательной акцией. В монгольской небе и по всему миру, пронесся предвестник Мировой войны. Призрак горя и страданий миллионов людей.

Мир, созданный Л. Юзефовичем в этой книге, это мир кануна Первой Мировой войны в Монголии, мир русской колонии в Урге, молодость и энергия Солодовникова, его несчастной жизни.

В конце романа жизнь Солодовникова завершается в ссылке, в далеком бурятском поселке. Вся прошлая жизнь разрушена, впереди лишь возможное ухудшение содержания, отправка в лагерь, расставание с любимой женщиной. Неизбежно надвигаются болезни и старость. Сама жизнь, кажется, заканчивается и была она ли она? Словно призрак мелькнула. Все грустно, печально.

Но в тексте есть то, что выгодно отличает хорошую литературу. Есть неуловимо светлое, божественное настроение, которое автор несет в каждой строчке, что не дает оторваться от книги. Есть то дивное, что не позволяет читающему потерять надежду и веру, что благословляет на дальнейшую жизнь.

Какое прекрасное место,
чтобы прийти сюда однажды ранним утром,
утром ранней осени.

"Маяк на Хийумаа" -  сборник, в который вошло несколько историй, связанных с работой над романом о бароне Унгерне, автобиографическая зарисовка времен ранней юности, рассказы девяностых-нулевых и фрагмент романа "Филэллин". Не читала  "Самодержца пустыни", мне до сих пор трудно на него решиться, есть вещи которые физически больно воспринимать, так было с "Зимней дорогой" после которой некоторое время ощущала себя совершенно разбитой, перенеся, как это часто бывает, недовольство собственной недостаточной адаптивностью на автора.

Потому о Романе Унгерне и теперь знаю примерно ничего - тот кусок из пелевинского "Чапаева и Пустоты", где костер посреди Ничто и разговоры о внутренней Монголии.  Понятно, что когда имеешь представление о предмете, то и рассказ о связанных с ним событиях окажется много интереснее. Но поскольку рассказчик Леонид Юзефович отменный, получить удовольствие от истории встречи в Германии с баронским кланом не помешал мой минус нулевой потенциал.

Как это все-таки странно, современный мир, казалось бы, упразднивший сословные предрассудки, а вот поди ж ты, они существуют. Так а что с маяком? А вот титульный рассказ как раз об этом. О том, как предок баронов Унгерн Отто-Рейнголд-Людвиг заманивал в бурные ночи фальшивыми маяками корабли, которые разбивались о прибрежные скалы, а после с подручными грабил их (помните "Трактир  "Ямайка" Дафны дю Морье?) А после был осужден и сослан в Сибирь. И о том, как непросто бывает выяснить истину. Кем он все-таки был, злодеем или честным человеком, оболганным завистниками? Теперь уж не узнаешь.

"Полковник Казагранди и его внук", "Поздний звонок" и "Убийа" - три следующих рассказа тоже об историях, связанных с событиями и персоналиями романа. Встреча с внуком одного из героев, который заехал к писателю накануне эмиграции в Австралию. Звонок от внука другого человека, упомянутого в романе и неожиданные подробности о нем. История еврейской девушки, спасенной унгерновским офицером от казни, но после отравившейся стрихнином, не в силах жить с воспоминаниями о смерти родных, виновником которой был ее спаситель. Во  мне болезненно отозвалась история побега супругов Ружанских, такое: пусть-пусть-пусть им удастся...

"Солнце спускается за лесом" сентиментальная история о юном студенте, который кормит борщом постучавшегося в дверь реабилитированного латышского стрелка и отдает ему все свои деньги. Во мне нет этого уровня сострадания, невольно прилагаешь ситуацию к себе, и нет, я бы побоялась впустить в дом незнакомого бродягу.  Завершающий сборник "Филэллин" - это такой внутренний монолог моего любимого в романе персонажа, на самом деле, очаровательный.

Три чудесных  рассказа. "Бабочка" о приятельских посиделках двух русских ученых с американским коллегой в лихие девяностые, и о том, как жена хозяина, ушедшего провожать гостей, чувствует чье-то пугающее присутствие за дверью. "Колокольчик", о деревенском доме, который проштрафившийся супруг покупает для семьи как дачу, о детском доме по соседству,об относительности страдания и счастья. Юзефович как-то так умеет, чтобы и смешно, и грустно, и горько, и сладко.

И самая моя большая любовь "Гроза", про лектора, который приходит в школу со всеми этими страшилками "маленький мальчик попал под трамвайчик", ну, вы помните, сами учились, такое всегда в сентябре бывает. Это немыслимо хорошо, печально, безумно смешно. Комедия,  трагедия, фарс - все вместе . Это надо читать.