Но тетушка Мэри не водит машину, а от дяди Фила нельзя ждать, что он возьмется подвозить ее каждый день. Кроме того, Мэри и Фил уже и сами далеко не молоды. А все соседи у матери Тесс – либо древние старушки, либо деятельные молодые семьи, которым едва хватает времени приветственно помахать рукой, пока они задним ходом выводят свои большие автомобили с подъездных дорожек. Вряд ли они станут носить кому бы то ни было еду в судках.

Тесс беспокойно размышляла, не заказать ли билет до Сиднея прямо на завтрашний день, а затем, возможно, найти для матери домработницу. Люси будет возражать против посторонних в доме, но как ей иначе принимать душ? Как готовить?

Ситуация складывалась непростая. У них накопилось много работы, а ей не хотелось оставлять Лиама. С ним что-то было неладно. Одноклассник Маркус портил ребенку жизнь. Не то чтобы он впрямую изводил Лиама. В этом случае ситуация оказалась бы ясной и недвусмысленной и они могли бы прибегнуть к строгому, расписанному по пунктам школьному своду правил: «Мы проводим политику нулевой терпимости к травле». Но Маркус был не так-то прост. Очаровательный маленький психопат.

И Тесс была уверена, что сегодня при участии Маркуса в школе случилось нечто новое и ужасное. Она кормила Лиама ужином, пока Уилл с Фелисити работали внизу. Обычно по вечерам им с Уиллом и Лиамом, а зачастую и с Фелисити тоже, удавалось собраться за едой вместе, по-семейному, но веб-сайт «Постельных принадлежностей» нужно было закончить к этой пятнице, так что они все работали допоздна.

За ужином Лиам вел себя тише обычного. Он всегда был мечтательным, задумчивым мальчиком, не склонным много болтать, но в том, как он машинально накалывал на вилку кусочки сосиски и макал их в томатный соус, сквозило что-то чересчур взрослое и печальное.

– Ты сегодня играл с Маркусом? – спросила Тесс.

– Не-а, – отозвался Лиам. – Сегодня понедельник.

– И что с того?

Но он умолк и отказался обсуждать это дальше, и сердце Тесс наполнилось яростью. Нужно еще раз поговорить с его учителем. У нее было отчетливое чувство, что ее ребенок подвергается дурному обращению и никто этого не замечает. Школьная игровая площадка превратилась в поле боя.

Так что, когда Уилл позвал ее вниз, мысли Тесс были заняты этими двумя вещами: маминой лодыжкой и Маркусом.

Уилл и Фелисити ждали ее за столом для совещаний. Прежде чем к ним присоединиться, Тесс собрала кофейные кружки, расставленные по всей конторе. За Фелисити водилась привычка готовить себе все новые порции кофе, не допив прежние. Тесс выставила кружки в ряд на столе и села.

– Фелисити, новый рекорд, – объявила она. – Пять недопитых чашек.

Та не откликнулась. Она как-то странно смотрела на Тесс, будто ей было по-настоящему стыдно из-за кружек с кофе, а затем Уилл сделал это из ряда вон выходящее заявление.

– Тесс, не знаю, как тебе об этом сказать, – выговорил он, – но мы с Фелисити влюбились друг в друга.

– Очень смешно, – улыбнулась Тесс, составляя кружки вместе. – Обхохочешься.

Но похоже, шуткой это не было.

Сейчас она положила руки на медово-золотистую сосновую столешницу и уставилась на них. На свои бледные, оплетенные голубоватыми венами угловатые кисти. Бывший ухажер – она не могла припомнить который – как-то заявил, что влюблен в ее руки. На свадьбе Уилл намучался, надевая ей на палец кольцо, застрявшее на суставе. Гости негромко посмеивались. Справившись, Уилл выдохнул с напускным облегчением, хотя сам тем временем украдкой поглаживал ее руку.

Тесс подняла глаза: Уилл с Фелисити втихомолку обменивались встревоженными взглядами.

– И это настоящая любовь, так? – спросила Тесс. – Вы созданы друг для друга?

На щеке Уилла подрагивала жилка. Фелисити вцепилась пальцами в волосы.

«Да». Вот что они оба думают. «Да, это настоящая любовь. Да, мы созданы друг для друга».

– Когда именно это началось? – продолжила она. – Когда между вами успели развиться эти «чувства»?

– Это неважно, – поспешно заявил Уилл.

– Для меня важно! – повысила голос Тесс.

– Я не уверена, но, наверное, где-то с полгода назад? – пробормотала Фелисити, глядя в стол.

– То есть когда ты начала терять вес? – уточнила Тесс.

Фелисити пожала плечами.

– Забавно, что тебе и в голову не приходило к ней приглядеться, пока она была толстой, – заметила Тесс в сторону Уилла.

Во рту стало горько от произнесенной гадости. Когда она в последний раз позволяла себе настолько жестокие слова? Должно быть, еще подростком.

Она никогда не называла Фелисити толстой. Не говорила ни слова по поводу ее веса.

– Тесс, пожалуйста… – начал было Уилл, и в голосе его не было и тени упрека – только тихая, отчаянная мольба.

– Все в порядке, – остановила его Фелисити. – Я этого заслуживаю. Мы этого заслуживаем.

Она вздернула подбородок и взглянула на Тесс с неприкрытым отважным смирением.

Значит, они позволят Тесс пинаться и царапаться, сколько ей угодно. А сами будут просто сидеть и терпеть, пока она не закончит. Они не собираются давать ей отпор. Уилл и Фелисити, в сущности, хорошие, она это знала. Они хорошие люди и поэтому будут крайне тактичны, они поймут и примут гнев Тесс, и в итоге именно Тесс, а не они окажется плохой. Они не спали вместе, не предали ее. Они влюбились! Это вам не заурядная грязная интрижка, это судьба, предопределенность. Никто не может дурно о них подумать.

Гениально.

– Почему ты не рассказал мне сам?

Тесс попыталась встретиться глазами с Уиллом, как будто сила ее взгляда могла вернуть его, куда бы он ни ушел. Его карие глаза с густыми черными ресницами имели необычный оттенок чеканной меди, совсем не то что обыкновенные, блекло-голубые глаза Тесс. Ее сын унаследовал отцовские глаза, из-за чего Тесс казалось, будто теперь она тоже отчасти имеет на них право. Драгоценное приобретение, комплименты которому она охотно принимала. «Какие красивые глаза у вашего сына». – «Они достались ему от моего мужа, я тут совершенно ни при чем». Но она была очень даже при чем – они принадлежали и ей. Обычно золотистые глаза Уилла лучились весельем, он всегда был готов смеяться над окружающим миром и в целом находил повседневную жизнь довольно-таки забавной. Эту черту характера она любила в нем больше всего, но сейчас он смотрел на нее умоляюще, как Лиам, когда ему чего-нибудь хочется в супермаркете. «Ну пожалуйста, мам, я хочу вон ту сладкую штучку со всеми ее консервантами и хитро продуманной упаковкой, и я помню, что обещал ничего не выпрашивать, но я ее хочу-у».

«Ну пожалуйста, Тесс, я хочу твою прелестную двоюродную сестру, и я помню, что обещал быть верным тебе в горе и в радости, в болезни и здравии, но пожа-а-алуйста».

«Нет. Ты ее не получишь. Я сказала, нет».

– Мы не могли придумать, какое время или место лучше подойдет, – объяснил Уилл. – Но оба хотели тебе сказать. Мы не могли, а потом решили, что не можем так дальше жить, не признавшись тебе. Так что мы просто… – Он осекся и подвигал челюстью на индюшачий лад, взад и вперед. – Мы подумали, что для подобных разговоров все равно не бывает подходящего времени.

«Мы». Они теперь были «мы». Они это обсуждали. Без нее. Ну разумеется, они обсуждали это без нее. «Влюбились» они тоже без нее.

– Я решила, что мне тоже стоит присутствовать, – добавила Фелисити.

– Вот как? – переспросила Тесс, не находя в себе сил посмотреть на сестру. – И что же будет дальше?

Произнесенный вопрос отозвался в ней новой тошнотворной волной неверия. Конечно же, дальше ничего особенного не будет. Конечно, Фелисити умчится на одно из своих новых спортивных занятий. А Уилл поднимется наверх поговорить с Лиамом, пока тот принимает ванну, и, возможно, докопается до сути истории с Маркусом. А Тесс тем временем поджарит на ужин курицу; все продукты уже подготовлены, и как же нелепо думать сейчас об упакованных в полиэтилен лоточках с нарезанным мясом, терпеливо ожидающих ее в холодильнике. Конечно, они с Уиллом, как и собирались, выпьют по бокалу вина из той початой бутылки и обсудят возможных мужчин для внезапно похорошевшей Фелисити. Например, ей мог бы подойти тот итальянец, управляющий их банка. Или высокий молчаливый парень, хозяин продуктового магазинчика. Ни разу еще Уилл не хлопал себя ладонью по лбу и не заявлял: «Ну конечно же! Как я сразу не сообразил? Я! Я превосходно ей подойду!»

Это шутка. Она никак не могла отвязаться от мысли, что вся эта история – просто розыгрыш.

– Мы понимаем, что эту ситуацию приятнее никак не сделать, – ответил Уилл. – Но мы готовы на все, что ты захочешь, лишь бы облегчить жизнь тебе и Лиаму.

– Лиаму, – ошеломленно повторила Тесс.

Почему-то ей и в голову не пришло, что об этом придется рассказать Лиаму, что это вообще имеет к нему какое бы то ни было отношение, как-то его затронет. А Лиам сейчас смотрит наверху телевизор, лежа на животе, и его шестилетний умишко переполняют непомерные тревоги из-за Маркуса.

«Нет, – подумала она. – Нет-нет-нет. Ни в коем случае».

Ей вспомнилось, как однажды в дверях ее спальни появилась мать и сказала:

– Мы с твоим папой хотим кое о чем с тобой поговорить.

Лиам не пострадает, как некогда пострадала она сама. Только через ее труп. Ее чудный серьезный мальчик не испытает утрат и смятения, которые обрушились на нее тем давним жутким летом. Он не будет каждую вторую пятницу собирать сумку с вещами на сутки. Он не будет сверяться с календарем на холодильнике, чтобы узнать, где ему предстоит ночевать в выходные. Он не приучится сперва думать, а потом уже говорить, если один из родителей задаст ему безобидный с виду вопрос о втором.

Ее мысли заметались.

Только Лиам сейчас имеет значение. Ее собственные чувства к делу не относятся. Как же ей это уладить? Как это остановить?

– Мы ни в коем случае не хотели, чтобы так вышло, – сообщил Уилл, глядя на нее большими бесхитростными глазами. – И мы решили все сделать правильно. Наилучшим для всех нас образом. Мы даже подумывали…

Тесс заметила, как Фелисити, глянув на Уилла, легонько покачала головой.

– Вы даже подумывали о чем? – спросила Тесс.

Вот и новые свидетельства их бесед. Она представляла себе приятную прочувствованность этих разговоров. Слезы на глазах, говорящие о том, какие они хорошие, как страдают от одной мысли, что причинят боль Тесс, но куда деваться от неодолимой страсти?

– Пока еще слишком рано обсуждать, что мы будем делать, – неожиданно решительным тоном заявила Фелисити.

Ногти Тесс впились в ладони. Да как она смеет?! Как она смеет говорить обычным голосом, как будто это обычная ситуация, ничего особенного!

– Вы даже подумывали о чем? – повторила она, не отрывая взгляда от Уилла.

«Забудь о Фелисити, – велела она себе. – У тебя нет времени на злость. Думай, Тесс, думай».

Лицо Уилла из бледного стало красным.

– Мы подумывали, не получится ли у нас жить всем вместе. Здесь. Ради Лиама. Это же не обычное расставание. Мы все тут… одна семья. Вот почему мы подумали… То есть, может, и зря, но нам показалось, что это вполне возможно. Со временем.

Тесс расхохоталась – резким, почти гортанным смехом. Они что, из ума выжили?

– Ты имеешь в виду, я просто выселюсь из моей спальни, а Фелисити туда въедет? Чтобы мы сказали Лиаму: «Не волнуйся, милый, папа теперь спит с Фелисити, а мама – в свободной комнате»?

– Конечно нет. – Фелисити выглядела обескураженной.

– Когда ты это так изображаешь… – начал было Уилл.

– А как еще ты предлагаешь?

– Послушай! – Уилл выдохнул и подался вперед. – Нам необязательно что-то решать прямо сейчас.

Иногда в конторе Уилл прибегал к нарочито мужественному, рассудительному, но властному тону, если хотел, чтобы что-то было сделано определенным образом. Тесс с Фелисити никогда ему этого не спускали. И сейчас он воспользовался этим тоном, как будто пришло время взять ситуацию в свои руки.

Да как он смеет!

Тесс подняла сжатые кулаки и ударила ими по столу с такой силой, что тот пошатнулся. Она никогда прежде так не делала. Жест показался ей смехотворным, нелепым, но отчасти волнующим. Она с удовольствием отметила, что и Уилл, и Фелисити вздрогнули.

– Я скажу вам, что будет дальше, – сообщила она, поскольку внезапно все стало абсолютно ясным.

Все просто.

Уиллу с Фелисити нужно развить роман дальше. Чем раньше, тем лучше. Эти затеплившиеся между ними отношения должны идти своим чередом. Пока что это слишком сладко и волнующе. Встречаясь тоскующими взглядами над фиолетовым драконом «Стоп-кашля», они чувствуют себя несчастными влюбленными, Ромео и Джульеттой. Нужно, чтобы все стало потным, и липким, и постыдным – и, в конце концов, будем надеяться, с Божьей помощью, заурядным и скучным. Уилл любит сына, и, как только туман похоти рассеется, он поймет, что совершил ужасную, но вполне поправимую ошибку.

Все еще можно наладить.

И единственным выходом для Тесс было уехать. Сейчас же.

– Мы с Лиамом уедем в Сидней и поживем там, – сообщила она. – С мамой. Она звонила пять минут назад и сказала, что сломала лодыжку. Кому-нибудь нужно побыть там, чтобы помогать ей.

– О боже! Как так вышло? Она в порядке? – ахнула Фелисити.

Тесс не обратила на нее внимания. Фелисити больше не имела права изображать заботливую племянницу. Она превратилась в «другую женщину». А Тесс осталась женой, и она намеревалась бороться с бедой. Ради Лиама. Она будет бороться и победит.

– Мы поживем у нее, пока нога не срастется.

– Но, Тесс, ты не можешь увезти Лиама в Сидней.

Властный тон Уилла куда-то делся. Он вырос в Мельбурне. И никогда прежде даже вопрос не вставал, не переехать ли им куда-нибудь.

Он воззрился на Тесс с обиженным видом, словно Лиам, которого за что-то несправедливо отчитали. Затем его лицо прояснилось.

– А как насчет школы? – спросил он. – Он не может пропускать занятия.

– Он может одну четверть проучиться в школе Святой Анджелы. Побыть подальше от Маркуса, что уже хорошо. Ему будет полезно полностью сменить обстановку. Он сможет ходить до школы пешком, как я когда-то.

– Ты не сможешь его туда зачислить, – отчаянно возразил Уилл. – Он же не католик!

– Кто сказал, что он не католик? – удивилась Тесс. – Он окрещен в католической церкви.

Фелисити открыла было рот, но тут же закрыла его снова.

– Я все устрою, – заверила их Тесс, хотя понятия не имела, насколько трудно это сделать. – Мама знает людей из церкви.

Пока Тесс говорила, на нее нахлынули воспоминания о школе Святой Анджелы, крошечном местном католическом заведении, в котором учились они с Фелисити. Игра в классики в тени церковного шпиля. Звон колоколов. Сладковато-гнилостный запах бананов, забытых на дне портфеля. Школа стояла в пяти минутах ходьбы от маминого дома, в конце тупика, окаймленного деревьями, и летом лиственный полог над ним напоминал своды собора.