Цитаты из книг автора «Мари Бреннан»

Другая леди, возможно, смогла бы поведать вам, во что он одет. Я же, со своей стороны, рассматривала его глазами натуралиста, оценивая размеры, экстерьер и окрас.

Думаю, некоторое впечатление о моей матери у вас уже сложилось. Она была честной и праведной представительницей своего сословия и приложила все старания к тому, чтоб научить меня быть настоящей леди, но невозможного не достичь никому. Изъяны в моем характере – вовсе не ее вина. Что до отца, деловые интересы часто заставляли его надолго отлучаться из дома; для меня он был человеком не столь близким и потому, пожалуй, более терпимым: он мог позволить себе роскошь смотреть на мои проступки как на очаровательные девичьи причуды, тогда как иметь дело с беспорядком и одеждой, уничтоженной в результате этих «причуд», приходилось матери. Я взирала на него, как дикарь на мелкого языческого божка – искренне стремясь заслужить его благоволение, но не вполне понимая, чем его умилостивить. Что касается прочих родных – я была четвертой из шести детей в семье и притом, как уже говорила, единственной дочерью. Большинство братьев, как много бы они для меня ни значили, не представлены на страницах моего повествования: их жизни почти никак не связаны с моей карьерой. Единственное исключение – уже упомянутый мною Эндрю; тот самый, у кого я стянула перочинный нож. Именно он чаще всех остальных с великой охотой участвовал во всех моих предприятиях, приводивших в отчаяние мать. Услышав о моих кровавых экспериментах за стогом сена, он был впечатлен, как может быть впечатлен лишь восьмилетний мальчишка, и настоял, чтобы я оставила нож себе – как трофей в память о своих свершениях. Нож тот у меня не сохранился. Да, он заслужил почетное место рядом с Изумрудиком и Готерхэмом, но был потерян в Мулинских болотах. Однако перед этим он спас мою жизнь, освободив меня от гибких стеблей, которыми связали меня похитители-лабанцы, и я навеки благодарна Эндрю за этот подарок.

Зверь этот уже в те времена встречался так редко, что охотники недооценили рассказы о его проворстве. Волкодрак прыгнул на одного и

рекомендую молодежи – под коей я имею в виду всех, кому меньше сорока

Когда человек наг, его страх обретает особую силу. Неважно, поможет ли одежда в данной ситуации: лен и шерсть никак не защитили бы меня от когтей зверя, бродившего снаружи. Все дело в психологическом эффекте.

Впоследствии я не раз сталкивалась с тем, что материи, казавшиеся ужасно важными в первые дни путешествия (что скажут люди?), с течением времени превращались в сущие пустяки. Как следствие, возникал вопрос, насколько все эти материи действительно важны – этим и объясняется мое поведение, со временем становившееся все более экстравагантным.

(Меня долго обвиняли в отсутствии материнского инстинкта. Насколько я могу судить, этот инстинкт заключается в постоянных попытках спеленать и связать свивальником всякого, кому менее восемнадцати, чтобы он никогда ничего не узнал об окружающем мире и его опасностях. Понять, зачем это может быть нужно, особенно с точки зрения выживания видов, мне так и не удалось, но следует признать: на сей раз в исследовательском азарте я забыла об осторожности настолько, что позволила десятилетнему мальчишке играть с заряженной винтовкой.) К счастью для всех заинтересованных лиц, скука вскоре одолела мальчишку окончательно. Он спросил, нужен ли мне еще кувшин с цуйкой, я лишь махнула в его сторону рукой, и он, забрав кувшин, ушел восвояси. Я же достала готерхэмовскую «Анатомию пернатых» и с ее помощью продолжала размышлять о механике работы драконьих крыльев в полете. Солнце склонилось к горизонту, но я даже не заметила этого – лишь ниже склонилась над своими рисунками, чтобы разглядеть их в угасающем свете. В таком виде и застали меня вернувшиеся мужчины. Очнувшись от раздумий, я тут же поняла, что рассказывать о своем открытии сейчас не время. Джейкоб с лордом Хилфордом вошли в рабочий кабинет в разгаре тревожного разговора. – …Дождей не было вовсе, – говорил эрл, – и снега, чтобы оправдать это, было слишком мало, – даже здесь, а уж тем более на равнинах. Прошел почти месяц! Он давно должен был вернуться.