Я сломала печать из воска, открыла крышку и достала мамины колонковые кисти во фланелевой скатке. Они были как новые. И только в этот момент меня захлестнула невыносимая печаль. Мамы больше нет, она не вернется домой и никогда не будет рисовать этими кисточками. И я тоже была в этом виновата. Папа и Зузанна обняли меня за плечи, и мы заплакали прямо там, сидя на корточках возле выкопанной ямы.