А еще через час, когда уже начало смеркаться, к бараку без лишнего шума подлетела колонна пролеток. В одну секунду ловкие быстрые люди оцепили здание. Сунулись в отхожее, поймали там какого-то бедолагу и вывели наружу, не дали даже штаны натянуть. А Лыков с самыми крепкими агентами вломились в комнату.

Там оказалось всего двое человек, зато те, кого искали. Их мигом заковали в наручники. Лыков внимательно осмотрелся. На полу впритык валялось восемь грязных тюфяков. Стол был завален корками хлеба, зеленым луком, шкурками от дешевой колбасы. Всюду окурки – вид у фатеры был запущенный. К удивлению сыщика, он не обнаружил ни одной бутылки из-под водки. Что за чудеса?

Тщательный обыск не дал никаких зацепок.

Полицейские оставили в бараке засаду, но никто в нее не попался. Остальных злоумышленников местные сумели предупредить.

Лыков привез арестованных во Второй участок Нарвской части. Он хотел допросить их как можно скорее. Обыск показал, что в руки сыщика попалась знатная добыча. Один из захваченных оказался тем самым матросом, баталером с миноносца «Бесстрашный», что явствовало из отобранного билета ратника. Звали его Зот Кизяков. Второй был Иван Сажин, есаул при атамане Кольке-куне. Схваченный в уборной оказался рабочим химического завода, и его отпустили.

На вопрос, где остальные шестеро, задержанные отвечать отказались. Кизяков гордо заявил:

– Мы товарищей не выдаем!

– Как эта кислая шерсть^[36] к тебе, моряку, в товарищи попала? – добродушно полюбопытствовал сыщик. Пойманные мужики вызывали у него непонятную симпатию – от них веяло нравственной силой.

– На пароходе познакомились.

– Глянулись они тебе?

– А то! Особенно Колька-кун. Вот человек так человек. Башка! Он скумекал, как крестьянскую революцию устроить.

Коллежский советник ждал, что Сажин сейчас оборвет товарища, чтобы тот не болтал лишнего. Но есаул и не думал этого делать. Схваченные мужики или ничего не боялись, или не понимали, куда вляпались. На всякий случай Лыков решил не вызывать следователя, чтобы тот допросил арестованных под протокол. Он хотел сначала просто поговорить с ними по душам.

– Но ведь революция – это насилие, – возразил сыщик. – Многие люди не захотят ничего менять. Ты что же, будешь их казнить за это?

Баталер растерялся и оглянулся на товарища. Тот спокойно ответил:

– Придется кое-кого потревожить, верно. Но вот кого? Буржуев всяких, царевых чиновников-кровососов. Еще помещиков: сколько им нашей землей владеть?

– Так все же ответьте мне оба: кровь лить вы готовы? Понимаете, что без нее революций не бывает? Вон во Франции сто с лишним лет назад такое устроили… Сами друг друга потом перевешали.

– Я не знаю, что там во Франции, а у нас в России будет по совести, – заявил Сажин.

– Это что значит?

Тут Кизяков вдруг оглушительно чихнул и пробормотал:

– Шайтан…

– А то и значит, что по совести. Что она подскажет, то и будет.

– А кто решит, по совести ли дело делается?

– Мы, крестьяне.

– А другие что, не люди, по-вашему? – возмутился сыщик. – Только тот, кто землю пашет, голос имеет?

– Нет, другие тоже, – авторитетно пояснил есаул. – Но не все, а лишь те, которые трудятся.

– Это пролетарии?

При этих словах баталер опять чихнул и бухнул:

– Два шайтана! Вот прилипло…

И пояснил коллежскому советнику:

– На вахте я простудился.

Сажин улыбнулся товарищу и опять заговорил, как поп с амвона:

– И пролетарии, и всякие другие трудящиеся люди: приказчики в магазинах, проводные^[37] в поездах, лесные объездчики, рыбаки-охотники, половые в трактирах… тормозные кондукторы…

– Ну а тех, кто на Марсовом поле потолки красит, их куда отнесешь?

– Мазурики? До них нам дела нет, пусть живут, как хотят.

– Так. А инженеры, доктора, учителя?

– Полезный народ. Куда мы без них?

– А полицейские с сыщиками, значит, бездельники? – ухмыльнулся Алексей Николаевич.

Сажин ответил с удивительной серьезностью:

– Сегодня вы нужны. Потом да, надобность в вас отпадет.

– Потом?

– Да. Когда мы власть заберем у господ и устроим справедливую жизнь.

– И куда тогда воры денутся?

– Крестьяне сами будут их ловить, пока те не кончатся. Ну, у Кольки-куна есть по ним еще особые соображения…

– Бред, ведь полный бред! Это вам атаман напел?

– Да. На него озарение нашло, когда он в плену помер, а потом ожил. Открылось человеку. Он у нас теперь вождь.

Лыков растерялся. Сидевшие перед ним люди были опасные бунтовщики. Они собирались свергнуть законную власть, которую сыщик обязан защищать. Но в то же время это были люди, желающие справедливости, пусть и в своем наивном понимании. А ведь начальство, услышав такие речи, ввинтит ребятам каторгу…

– Так, – встал сыщик, – все понятно. Ничего у вас не выйдет! Самодержавие ввосьмером не свалить, только шеи себе поломаете.

– Может, мы и погибнем, но за народное счастье, – с пафосом произнес Кизяков. Есаул опять улыбнулся:

– Зот у нас любит красное словцо. Зато товарищ хо…

Тут баталер вновь чихнул и крикнул в отчаянии:

– Три шайтана!

– Вот до чего его ваши вахты дурацкие довели, – попенял коллежскому советнику Сажин. – А мы зачем воевали? Кровь ведрами лили, и свою, и японцев – а они, чай, тоже люди! Вы, вашебродь, на войне были?

– Давно, на турецкой.

– Та не в счет. Там мы братьев-славян от турецких зверств спасали. А кого мы в Маньчжурии спасаем? Китайцев, что ли? Или ваши господские барыши? Не стыдно народную кровь лить для-ради золотого тельца?

Ну чистые Робин Гуды… Лыков поспешил сменить тему.

– Почему я у вас в комнате водки не нашел? Восемь мужиков…

– Николай Егорович запретил пить, пока не сделаем революцию, – пояснил Зот.

– М-да… Завтра договорим, головопяты. Утром вас переведут на Шпалерную, в домзак^[38]. Там с питанием получше. Подумайте вечерком, так ли просто жизнь устроена, как кажется. Пожрать скоро принесут, а это вам на табак.

Сыщик выложил на стол рубль и ушел.

Однако увидеться с «японцами» ему пришлось раньше, чем он планировал. Рано утром Лыков брился, когда в комнатах зазвонил телефон. Алексей Николаевич подошел, снял трубку и прижал ее к намыленной щеке:

– Лыков у аппарата.

Послышались щелчки, а потом голос:

– Алексей Николаевич, это подполковник Сакович!

– Слушаю вас, Ромуальд Иванович. Что случилось?

Подполковник Сакович был приставом Второго участка Нарвской части.

– Приезжайте сюда срочно! Тут такое творится!

– Что творится, Ромуальд Иванович? Я быстро не сумею, еще не завтракал.

– Какой завтрак?! – голос пристава сорвался на визг. – Ваш Колька-кун приставил мне револьвер к спине! А в другой руке у него бомба! Он требует выпустить товарищей, иначе грозит взорвать участок к собачьим чертям. Что мне делать? Погибать неохота, и людей жалко – у нас казарма городовых за стеной…

– Лечу!

Коллежский советник помчался сломя голову. Второй участок находился в здании самой Нарвской части, на Ново-Петергофском проспекте. Было еще очень рано, но в воздухе витало сильнейшее напряжение. У входа в часть столпились городовые. Казалось, они боятся войти внутрь, но и отбежать подальше тоже боятся… Среди них ходил старший помощник пристава поручик Филодельфин, ободрял подчиненных, но как-то фальшиво. Увидев подъехавшего Лыкова, он обрадовался и кинулся ему навстречу:

– Алексей Николаевич! Слава Богу, вы здесь. А у нас… вот…

– Где пристав? – сходу спросил Лыков.

– Там, внутри. Он, как бы сказать…

– На прицеле?

– Вот! Именно так.

– Вы заходили внутрь, Николай Осипович?

– Попытался, но далеко меня не пустили. Колька-кун – так зовут этого негодяя – велел освободить дорогу, чтобы он мог вывести своих людей. Иначе грозится Ромуальда Иваныча убить, а участок взорвать.

– Что вы решили?

Филодельфин оглянулся на подчиненных, понизил голос и сказал:

– Я решил схитрить. А именно – дать им всем выйти, вместе с Саковичем. И пролетку предоставить, чин чином. А когда они пристава отпустят, по ним из подъезда напротив дадут залп. А? Ловко?

– Откуда, вот из этого дома?

– Точно так. Я уже посадил там пять человек с винтовками. Все бывшие солдаты, они промаху не допустят.

– А если допустят? А если Колька-кун пристава с собой возьмет, для страховки? Что тогда?

Поручик растерялся:

– Не знаю… Но, Алексей Николаич, что делать? Не можем же мы их взаправду отпустить? Я… я буду драться! Иначе так и с должности турнут.

Лыков огляделся. Помощник пристава был единственным, кто хотел драться. Городовые и околоточные жались к стене, беспокойно смотрели на окна второго этажа. Со двора доносился женский визг.

– Кто там голосит? – спросил сыщик.

– Так жены-дети, – ответил городовой первого разряда Михеев, знакомый Лыкову по ликвидации в прошлом году банды кавказцев.

– Вы что, казарму не эвакуировали? – поразился Алексей Николаевич. – У них бомба!

– Так приказу не было, ваше высокоблагородие, – пояснил Михеев, неодобрительно косясь на помощника пристава.

Подошел смотритель частного дома Емельянов.

– Алексей Николаевич! Дайте им уйти, ради Бога. Пусть проваливают. Надо будет – мы их опять поймаем. А сейчас… Ночная смена еще спит, в казарме полно народу. Вдруг он и впрямь фугас лукнет?

Филодельфин покрылся пятнами и заорал на всю улицу:

– Отставить! Тут я командую!

Лыков шагнул в подъезд. Сказал через плечо Емельянову:

– Ничего не предпринимать, ждать меня.

– А… – начал тот.

– Освободить проход и подогнать мою пролетку. И чтоб никаких выстрелов.

– Слушаюсь! – обрадовался смотритель. И гаркнул еще громче, чем только что помощник пристава: – Разойдись на дистанцию двадцать шагов!!!

А Лыков, перекрестившись, начал подниматься по лестнице. Наверху находились арестантские комнаты Нарвской части.

Не успел он одолеть и трех ступенек, как сверху послышался голос. Спокойный, уверенный, с хрипотцой:

– А ну погоди. Ишь чешет, как к себе в нужник. Ты кто будешь?

– Лыков меня зовут, – ответил сыщик, задрав голову. Но наверху никто не высовывался.

– Ну пусть Лыков, – согласился человек. – А зачем пришел?

– Договориться.

– Это дело хорошее. Тогда лезь. Одно только помни: чтобы без фокусов-покусов. Иначе всем каюк, и тебе тоже.

Коллежский советник поднялся на площадку и увидел следующую картину. Пристав Сакович, весь бледный, без ремня и портупеи застыл на пороге своего кабинета. Из-за его плеча выглядывал мужик неопределенных лет с седой бородой и холодными глазами. Рядом с ним пристроились оба его пленных товарища: матрос и есаул. А в коридоре стоял на коленях и беззвучно молился обезоруженный городовой.

– Здорово, Николай Егорович. Поговорим?

– Ишь ты, по имени-отчеству знаешь, – усмехнулся Колька-кун. Он был совершенно спокоен, словно покупал семечки на рынке, а не стоял в окружении врагов в ожидании схватки.

Атаман внимательно осмотрел гостя и кивнул:

– Ну, давай поговорим. Тебя как звать?

– Алексей Николаевич.

– Что скажешь, Алексей Николаевич? Отпустите мою вшивобратию, или мы тут все вместе помрем?

Городовой икнул, а у подполковника Саковича задергался глаз.

– Бомбу взрывать не надо, а то много невинных людей погубишь, – ответил Лыков. – Во дворе съезжей помещается казарма городовых. Там женщины и дети.

– Невинных людей нет на земле, – равнодушно парировал Колька-кун.

– Есть! – жестко возразил коллежский советник. – Есть. И ты мне тут не рисуйся, чай, не Бог, чтобы суд вершить. А будешь такую чушь нести, я сейчас развернусь и уйду. Оставайся тогда со своей бомбой, пусть она тебя в ад и отправит…

Атаман смутился. Он шепотом обратился к товарищам, те что-то коротко ему ответили.

– Ладно. Ты чего предлагаешь?

– Сейчас вас выпустят, и катитесь на все четыре стороны. Пристава с городовым отдайте прямо сию секунду. Хватит с них того, что уже пережили.

– А…

– А заместо них я останусь. Как-никак коллежский советник, полковник. Повыше чином, нежели пристав Сакович.

Колька-кун задумался. Лыков между тем продолжал:

– Там в доме напротив городовые с винтовками. Я приказал их увести. Обещаю, никаких попыток остановить вас не будет.

– Но…

– Я с вами сяду в пролетку. Под руку поведу, на всякий случай. В меня стрелять не посмеют. Как отъедете на безопасное расстояние, я выйду. Уговор?

Неожиданно быстро атаман согласился:

– Полковника менять – это правильно. Уговор!

Он подтолкнул Саковича вперед, и тот налетел на сыщика. Едва не упал – чувствовалось, что хладнокровие дается ему нелегко. Алексей Николаевич ободрил пристава:

– Все в порядке, Ромуальд Иванович. Идите вниз. И успокойте там Филодельфина, чтобы он не вздумал палить. Ответственность перед начальством я беру на себя.

Подполковник не заставил просить себя дважды и на ватных ногах начал спускаться. Лыков поднял с колен дрожащего городового, приказал ему коротко:

– И ты иди.

На этаже остались лишь Колька-кун со своими сообщниками и Лыков. Атаман держал в правой руке браунинг, а в левой жестянку из-под конфет. Обращался он с ней осторожно, и сыщик сразу понял, что там настоящая бомба, готовая к взрыву.

– А ты ничего, полковник, – одобрительно усмехнулся Куницын. – Не из робких. Коли не обманешь, мы тебя оставим в живых.

– Сначала надо отсюда живыми выйти, Николай Егорыч, – просто ответил сыщик, и все сразу посерьезнели.

– Ну, с Богом. Николай, вставай слева. Иван, ты справа. Берите меня под руки, – дал команду Лыков, и бунтовщики выполнили ее беспрекословно.

– Зот, ступай мне за спину, как можно ближе.

Так, тесной группой, они начали спускаться. Моряк дышал сыщику в затылок и, кажется, тихонько поминал Всевышнего. Коллежский советник крикнул:

– Мы выходим! Всем стоять спокойно!

Четыре человека медленно, прижимаясь друг к другу, вышли на подъезд. Там полукругом толпились полицейские. Некоторые были с винтовками, остальные держали наготове револьверы.

– Убрать оружие! – приказал Лыков. Все как один выполнили команду, лишь Филодельфин замешкался.

– Ты чего не понял?! – рявкнул на него сыщик, и тот нехотя подчинился.

– Теперь расступились, дайте нам сесть в пролетку.

Четверка двинулась к экипажу. Алексей Николаевич крепко держал атамана с есаулом под руки, баталер сзади наступал ему на пятки. В этот момент сыщик легко мог взять их: хватить двоих лбами друг о дружку, а Кизяков не в счет. Но его останавливала бомба в руках у Кольки-куна. Бомба и что-то еще. Он вдруг понял: ему не хотелось арестовывать этих людей…

Нервы у Лыкова были напряжены до предела. Вдруг какой-нибудь дурак сорвется? Или Филодельфин махнет платком, и из окна пальнет поставленный им стрелок? Но все вокруг хотели жить, и четверка благополучно добралась до пролетки. Расселись, и сыщик скомандовал вознице:

– Гони как на приз!

Пара сильных коней рванула, и они помчались по Ново-Петергофскому проспекту к Фонтанке. Погони за ними не было. Колька-кун обернулся раз-другой и успокоился.