Это вмешался сосед. Отец вздохнул. С Люком Грандеманжем они раньше работали вместе на складе Рекселя, сразу после остановки доменных печей. Они оказались среди первых, кто уволился по собственному желанию и переквалифицировался потом по программе переобучения в водителей автопогрузчиков. В то время такое решение показалось им правильным: катайся себе целый день на автокаре – как будто игра. А потом на Патрика Казати посыпались неприятности. В один день он лишился и водительских прав, и работы – по одной и той же причине. На права ему удалось пересдать после полугода административных заморочек и занятий в «Синем Кресте»^[5]. А вот с работой в долине было трудно, и он в конце концов решил стать самому себе работодателем. Он купил грузовик «Ивеко», газонокосилку, инструменты и комбинезон с вышитой на нем собственной фамилией. Теперь он подрабатывал то там, то тут, главным образом неофициально. В хорошие месяцы ему удавалось заработать четыре-пять тысяч. Вместе с зарплатой Элен этого более-менее хватало на жизнь. Лето – горячая пора, и он привлек к работе Антони: подстригать лужайки, чистить бассейны. Особенно полезной его помощь оказывалась, когда Патрик был с похмелья. В то утро Антони как раз подстригал кусты у доктора Шмидта.

Отец выудил из стоящей у его ног сумки-холодильника бутылку пива, открыл ее и протянул Антони.

– Этому только бы из дома сбежать.

– Такой возраст, – философски заметил сосед.

Из-под футболки у него торчал живот – бледная, не слишком-то привлекательная масса. Он встал, уступая Антони свое место.

– Давай, присядь на две секунды. Расскажи что-нибудь.

– А ведь он еще вырос, правда? – сказала Эвелин.

Элен Казати тоже стала уговаривать его остаться, напомнив, что дом – это не отель и не ресторан. Каждая проходящая секунда отнимала у него частичку тусовки в Дремблуа.

– Что у тебя с рукой?

– Ничего.

– Ты ее продезинфицировал?

– Да говорю тебе, ерунда.

– Сходи себе за стулом, – сказал отец.

Антони взглянул на него. Он думал о байке. Он прошел на кухню. Мать пошла вместе с ним. Руку явно нужно обработать девяностоградусным спиртом и перевязать.

– Да не надо ничего, – сказал он.

– У меня кузен палец так потерял.

У матери всегда были наготове поучительные истории про то, как чье-то легкомыслие обернулось трагедией, как чья-то счастливая жизнь оборвалась из-за лейкемии, и все в таком духе. Такая у нее была жизненная философия.

– Покажи.

Антони показал ладонь. Все отлично. Можно было возвращаться на террасу.

Там они выпили, потом Эвелин принялась его расспрашивать. Ей хотелось знать, как у него дела в школе, как он проводит каникулы. Антони отвечал уклончиво, а она слушала с добродушной улыбкой, показывая потемневшие от никотина зубы. На этот вечер она запаслась двумя пачками «Голуаз». Когда разговор прерывался, слышно было ее дыхание, знакомый всем хриплый присвист, затем она закуривала новую сигарету. В какой-то момент отец захотел прогнать осу, пристроившуюся к упаковке от сырков, принесенных для аперитива. Но та ничего не желала знать, и он сходил за электрической мухобойкой. Послышалось «зззз», запахло паленым, и оса упала лапками вверх.

– Какая гадость, – сказала Элен.

Вместо ответа отец залпом выпил свое пиво и выудил изо льда следующую бутылку. А потом все стали обсуждать, что случилось в Фуриани с соседом. Люк Грандеманж ничего удивительного в этой резне не видел. Насмотрелся он на этих корсиканцев, когда работал на стройке, это просто смешно. Потом, как обычно, разговор зашел о футболе, корсиканцах и черножопых. Эвелин пересела, она не любила, когда муж пускался в такие истории. Надо сказать, что недавнее нападение на антикриминальную бригаду всполошило весь поселок. «Зона» ведь совсем рядом. Люди уже представляли себе, как эти черномазые в балаклавах жгут машины, как это было в Во-ан-Велене. Сосед с отцом считали, что опасность все возрастает и что именно они находятся на последнем рубеже.

– Вам бы туда наведаться, – сказал великан, указывая на Антони подбородком.

– С этими типами все время проблемы, – согласился отец.

– Когда я служил в добровольной пожарной дружине, у нас случались вызовы в «зону». Так представляешь, эти черномазые, вот такие пацанята, малявки совсем, пытались стырить у нас ключи от грузовика.

– А вы что?

– Да ничего, тушили пожар, и все. А ты что хотел?

– В этом и была ваша ошибка.

Они развеселились, но Антони было не до смеха. Он встал, чтобы потихоньку смыться.

– Ты куда?

На этот раз его остановила мать, Элен.

– Мне надо идти.

– С кем ты?

– С кузеном.

– Ты видел Ирен?

Сестры больше не общались. Все из-за ипотеки на дом, в котором жила Ирен, хотя сестры унаследовали его вдвоем. Деньги, все время деньги.

– Ага.

– Ну и что? Как она?

– Не знаю. Нормально.

– То есть?

– Да нормально все, чего тебе?

– О господи, ну иди, раз ты такой вредный.

Отец не повел и бровью. Они с соседом наливали себе по очередному стакану пива. Сейчас, в сгустившихся сумерках, они были братьями, единомышленниками и подогревали свой праведный гнев, держась поближе друг к другу.

Антони воспользовался этим, чтобы улизнуть к себе в комнату, которая все же была не такая крутая, как у кузена. Отец добыл ему где-то двухэтажную кровать, всю облепленную наклейками «Панини», портретами французских и аргентинских футболистов и Криса Уоддла в форме марсельского «Олимпика». Положенная на козлы доска служила ему письменным столом. У него даже не было своего стула, что не облегчало делание уроков. К тому же в доме было всегда полно народу: то дядя, то приятели, то сосед зайдет выпить стаканчик. Он принялся рыться в шкафу в поисках какой-нибудь приличной одежки и не нашел ничего лучше, чем черные джинсы и белая рубашка-поло. Размер «L». На груди надпись: «Agrigel». Он быстро оглядел себя в зеркале в спальне у родителей. Вот не спустил бы он все свои бабки на ярмарке и в «Метро», мог бы прикупить сейчас приличных шмоток. Надо сказать, что до сих пор вопросы гардероба не слишком его беспокоили. Но с недавнего времени разговоры в школе стали принимать непривычный оборот. От каких-нибудь кроссовок «Torsion» или футболки «Waikiki» у пацанов напрочь сносило крышу. Глядя на свой жалкий видок в зеркале, он твердо решил откладывать деньги.

«YZ» стоял в гараже на своем месте, в самой глубине, за старым столом для пинг-понга. Аккуратно сложив накрывавший его чехол, Антони с удовольствием вдохнул запах бензина, пощупал протекторы. Это была модель восемьдесят второго года, красно-белый мотоцикл с цифрой «16». Отец когда-то участвовал в гонках, недолго. Под настроение он разрешал сыну покататься по кварталу. Элен это не нравилось. Все мотоциклисты рано или поздно заканчивают на носилках «Скорой помощи», тут не надо быть статистиком. Ну и пусть. У Антони мотоциклы в крови, так даже отец говорит. Переключая скорости, ложась набок на виражах, он чувствовал, что это – его. Когда-нибудь, это ясно, у него будет свой байк. Эта мысль смешивалась у него в голове с картинами морского побережья, потрясающих закатов, девушек в купальниках, с композициями «Aerosmith».

Он стал выкатывать мотоцикл, стараясь не задеть в темноте материнский «Опель». Потом осторожно открыл дверь гаража. И тут – чей-то голос, прямо в затылок.

– Значит, верно мне показалось, что я слышу какой- то шум.

Снаружи стояла мать и курила сигарету. Он видел ее в обрамлении гаражной двери на синем фоне вечернего неба – в наброшенной на плечи вязаной кофте, со скрещенными на груди руками. Она смотрела куда-то в сторону.

Антони ничего не сказал. Он держался руками за руль. Ему хотелось плакать. Он подумал о Стефани.

Мать бросила окурок на землю и затушила его кожаным сабо.

– Ты подумал, какой концерт закатит нам твой отец?

Она подошла ближе, и он почувствовал ее запах, смесь холодного табака, липового шампуня, пота, выпитого алкоголя. Антони сказал, что будет осторожным. Он умолял ее.

– Знаешь, зайчик…

Она стояла совсем рядом, чуть покачиваясь. Свет фонаря падал на ее ноги, выхватывая из полумрака линию бедер, лодыжки. Она послюнила палец, чтобы стереть что-то у Антони со щеки. Мальчик отстранился.

– Ну что?

Казалось, она где-то витает. Потом она встрепенулась.

– Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, когда умерла мама.

Она положила руки ему на плечи и сцепила пальцы у него на затылке.

– Знаешь, жизнь не такая уж веселая штука.

Антони молчал. Он ненавидел такие разговоры, когда мать словно оправдывалась, ища в нем союзника.

– Мама, пожалуйста…

– Что?..

После секундного колебания она поцеловала его в щеку, при этом чуть не разбив себе лицо. Она балансировала, как на ходулях, и только в самый последний момент ухватилась за стену. Это рассмешило ее, и она захохотала звонким девчоночьим смехом.

– Кажется, я немного перебрала. Да еще и поранилась.

Она поднесла к губам ободранный о цемент палец, слизнула кровь, осмотрела ранку, снова поднесла палец к губам.

– Девочка небось?

Антони не ответил. Она улыбнулась, потом развернулась и пошла обратно на террасу. Теперь она шла прямо. Высокая, стройная. В квартале про нее говорили «сучка».

Отойдя на приличное расстояние от дома, Антони нажал на кикстартер и завел мотоцикл. В темноте раздался оглушительный треск, и он помчался навстречу отозвавшейся эхом ночи. Он ехал быстро, без шлема. Ветер раздувал его большую, не по размеру рубашку-поло. Было еще тепло. Скоро он перестал думать о чем бы то ни было. Он ехал.

4

Кузен сел назад, и они выехали на шоссе. Антони жал на газ, выставляя на виражах ногу и ускоряясь на прямых участках. Скорость вышибала у них слезы и переполняла грудь. Они неслись по погасшей земле, с непокрытой головой, не способные на аварию, слишком стремительные, слишком молодые, еще недостаточно смертные. В какой-то момент кузен все же попросил сбавить ход.

Дремблуа был образцовой деревенькой, с церковью, несколькими фермами вдоль дороги, домиками поновее и старым особняком дантиста с кованой решеткой. Они добрались туда меньше чем за двадцать минут. Прибыв на место, они еще покрутились немного, отыскивая дом, где проходила пресловутая тусовка. Хибара была красивая, новая и вся прозрачная. Во всех комнатах горел свет. Холмистая лужайка, как поле для гольфа, в глубине поблескивал бирюзой бассейн. «YZ» с некоторой нерешительностью встал рядом с другими мотоциклами. Антони поставил ногу на землю.

– Здесь.

– Ага, – отозвался кузен.

В воздухе пахло костром, жареным мясом и скошенной травой. Слышалась музыка. Регги, может быть «Natural Mystic».

– Выглядит круто.

– Я забыл противоугонку, – сказал Антони.

Кузен слез с байка и осматривался на местности.

– Да ладно, ничего не будет. Спрячь его только где-нибудь там.

Он показал на длинную ферму с закрытыми ставнями. Чуть поодаль дожидались зимы десять кубов дров. Антони пристроил мотоцикл за ними. Но ему все равно было неспокойно.

Кузен достал из кармана куртки маленькую бутылку рома, сделал большой глоток и передал Антони. Потом выудил из рюкзака жестяную банку и повторил операцию. Так, по очереди, они выпили все, потом выбросили банку на свежеподстриженный газон. Это их рассмешило. Они пошли в дом.

На террасе с другой стороны дома куча молодежи уже толклась вокруг большого стола, на котором были расставлены салаты, чипсы, хлеб, вино. Еще там было порядочно крепкого алкоголя в бутылках, торчавших из лохани со льдом. Долговязые типы в клевом прикиде занимались барбекю, попивая мексиканское пиво. Все они были пловцами, это было видно по их плечам, самодовольному виду, а главное – по надписям на их футболках. В долине эти чуваки были самые крутые, спортсмены, серферы, все такое. Все телки были их. Остальные их на дух не переносили. Регги сменился заунывным роком в духе «R.E.M.»^[6].

– Ты тут кого-нибудь знаешь?

– Не-а, никого, – ответил кузен.

Он закурил самокрутку.

Во всяком случае, судя по виду, все гости были рады находиться здесь. Антони увидел несколько девчонок, в которых можно было бы быстро влюбиться. Длинные, с конскими хвостами, в светлых топиках. У них были белые зубы, высокие лбы и крошечные попки. Парни болтали с ними как ни в чем не бывало. Выносить все это было трудно. В углу два чувака, сидя на старых шезлонгах, распивали коробку розового вина. По их футболкам и длинным волосам можно было догадаться, что они торчат от «Iron Maiden».

– Слушай, давай свалим отсюда, – сказал Антони.

– Кончай фигню пороть. Мы уже здесь.

Они нашли на кухне пиво и стали пить, осматривая дом. Поскольку никто их не знал, на них поглядывали, но без особой враждебности. Дом был действительно хорош. На верхнем этаже имелся даже настольный футбол. Кузены регулярно возвращались к холодильнику, чтобы пополнить запасы пива. Постепенно все лица стали им знакомыми, а многие казались даже симпатичными, чему немало способствовала выпивка.

– Блин, вот вы где!

Спортсмен Алекс сграбастал их своими ручищами и дружески встряхнул.

– Классно, что вы пришли.

– Ага, – отозвался кузен.

– Ну как, неплохо тут, а?

– А чья это хаза?

– Тома́. У него папаша рентгенолог.

На ребят эта новость не произвела особого впечатления. Алекс повернулся к кузену:

– Можно тебя на пару минут?

– Конечно.

Антони остался один. Стеф и ее подружка до сих пор не пришли, и чтобы скрасить ожидание, он взял еще банку пива. Пятую, что уже давало себя знать. А еще ему хотелось писать. Искать сортир он не стал, а спустился к бассейну и пристроился в укромном уголке. Высоко вверху луна блестела механическим блеском. Ему было хорошо, он чувствовал себя свободным. Ни завтра, ни еще несколько недель никакой школы. Он вдохнул полной грудью ночь. В сущности, жизнь не так уж и плоха.

– Привет.

Он едва успел застегнуть штаны. Прямо на него шли Стеф и ее подружка.

– Ты случайно не видел Алекса? – спросила Клем.

– Видел. Он с моим кузеном.

На Стеф были облегающие джинсы, кожаные сандалии и белая майка. Ее подружка оделась точно так же, но в другие цвета, плюс на правом запястье у нее позвякивали золотые браслеты. Они классно смотрелись вместе, даже лучше, чем по отдельности. И все-таки Стеф в чем-то была круче. Антони искал, что бы такое сказать. И ничего не придумал кроме:

– Хотите косячок?

– Спрашиваешь, – ответила Стеф.

Паренек достал бумагу. Он хотел было присесть тут же, чтобы свернуть самокрутку, но Клем остановила его.

– Постой. Не здесь же. Ты только что тут писал.

Он покраснел, но девчонки этого не заметили: было слишком темно. Они спустились пониже, к бассейну и, сев в кружок, стали быстро курить самокрутку с марокканским гашем. Музыка гремела не по-детски. Антони подумал о соседях. Если так пойдет и дальше, они в конце концов позвонят в полицию. Он поделился своей мыслью с девчонками, но тех это не слишком взволновало. У них были другие проблемы, посерьезней. Похоже, кто-то, кто должен был быть здесь, до сих пор не пришел. Вот это была проблема, особенно для Стеф.

– Вы учитесь в Фурье? – спросил Антони.

Они повернулись к нему, словно удивляясь, что он все еще здесь.

– Ага.

– А ты?

Это спросила Стефани.

– Я в этом году пойду в Клеман-Адер.

Он соврал: он перешел еще только в третий класс, и то с большим трудом. Что еще говорить, он не знал, а потому сплюнул сквозь зубы. Девицы понимающе переглянулись, а Антони захотелось зарыться поглубже в землю. Вскоре они ушли обратно на террасу, оставив его одного, и мальчик смотрел им вслед, на их узенькие плечики, затянутые в джинсы попы, тонкие лодыжки и конские хвосты, упруго и высокомерно качавшиеся при ходьбе. Он сильно опьянел, и недавний легкий кайф сменился теперь неприятными ощущениями – головокружением и хандрой. Он тоже пошел наверх с мыслью присесть где-нибудь на стул и столкнулся с кузеном. Тот сиял.

– Ты где был?

– Нигде. Курил с девчонками.

– Они здесь?

– Ага.

– И что?

– Да ничего…

Кузен с секунду разглядывал его.

– Обратно поведу я.

– А тот тип чего хотел?

– Класс! Им всем нужно курево. Я загнал им шмали на шесть сотен.

– Серьезно?

Кузен показал ему бабки, и Антони повеселел. Настолько, что ему снова захотелось выпить.

– Только ты там смотри, не слишком увлекайся, – сказал кузен.

Двумя банками пива позже Антони решился зайти в гостиную. Там на полу, на диванах было полно парочек, которые, буквально прилипнув друг к другу, лапались и целовались взасос. Девицы не сопротивлялись, и ребята вовсю шарили у них под футболками. Ноги, руки, кожа, светлые джинсы – все перепуталось, и только ногти с ярким маникюром выделялись среди этой путаницы цветными пятнами.

Стеф с подружкой тоже были тут, они сидели в глубине комнаты, прислонившись спиной к стеклянным дверям, ведущим наружу. С ними были три парня, которых Антони никогда не видел. Все они сидели прямо на полу с размякшим видом, вперемешку, касаясь друг друга коленями, а самый длинный из парней вообще лежал. Но особое внимание привлекал его сосед, чувак в кожаной куртке с грязными волосами, настоящий красавчик, похожий на Боба Дилана, хотя и с большой натяжкой, и одетый с элегантной небрежностью. Кроме того, в эту минуту играли «Let It Be», такая тоска. Антони сделал несколько шагов в их направлении. Он не прочь был бы тоже смешаться с этой компанией. Но это, конечно, было невозможно.

Потом парень в кожаной куртке достал из кармана какой-то пузырек, откупорил его, поднес к ноздрям и глубоко вдохнул. После чего протянул пузырек Стеф. Потом все нюхали по очереди и при этом ржали как ненормальные. Эффект, похоже, достигался чуть ли не моментально, но через минуту все проходило. Так что очень быстро они снова впали в то же самое томное оцепенение. Стеф и красавчик переглядывались, старались незаметно коснуться друг друга. В комнате было не меньше плюс тридцати. Как только этому придурку не жарко в кожаной куртке? Когда пузырек пошел по второму кругу, Антони решил попытать счастья.

– Привет.

На него обратились пять пар глаз.

– Это кто? – спросил самый длинный, тот, что лежал на полу.

Стеф и ее подружка уже явно не имели ни малейшего понятия. Верзила приподнялся и щелкнул пальцами. Даже когда он сидел, было видно, какой он здоровенный, настоящий Шварценеггер. Он был в пастельной футболке и сандалиях на босу ногу.

– Чего тебе?

Клеманс только что нюхнула из пузырька. Она нервно закудахтала и стала перевязывать свой конский хвост. Настала очередь Стеф. Та сделала глубокий вдох.

– Блин, как будто башку пломбиром накачали.

Остальные сочли это сравнение отличным: ощущение самое то. Когда пузырек вернулся к типу в кожаной куртке, тот обратился к Антони:

– Хочешь попробовать?

Все уставились на него мутными глазами, ожидая, что будет дальше.

– А что это? – спросил Антони.

– Попробуй, узнаешь.

Антони и сам не знал почему, но все они казались ему одинаковыми, похожими между собой. Ничего такого, какие-то детали в тряпках, которые были на них надеты, манера держаться, что-то смутно-поверхностное. Ему трудно было бы обозначить это словами, но он вдруг почувствовал себя каким-то мелким, жалким, ничтожным. Ему захотелось свалить. Он взял пузырек.

– Давай, – не унимался кожаный, втягивая ноздрями воздух.

– Оставь его в покое, Симон, – сказала Клеманс.

– Ну что, слабо́? – подключился «Шварценеггер».

Наполовину прикрыв правый глаз, он изобразил асимметричное лицо Антони. Тот сжал кулаки, что было еще глупее, чем все остальное.

– Прекрати сейчас же, идиот несчастный! – сказала Клем и пнула шутника ногой.

Затем сердито обратилась к Антони:

– Чего тебе надо? Катись отсюда.

Но Антони не мог уже шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он, не отрываясь, смотрел на верзилу. У него даже голова закружилась. Стеф, взиравшая на все это с коровьим безразличием, решила разрядить обстановку.

– Так…

Она встала на ноги и потянулась, как гигантская кошка. Шварценеггер тоже поднялся. Он был на голову выше Антони, не меньше.

– Ладно тебе, шуток не понимаешь, – сказал третий чувак.

– Да он по-любому на ногах не стоит.

– Ты что, блевать собрался?

– Ясное дело, сейчас блеванет.

– Да он весь белый.

– Эй!