Отзывы на книги автора «Олег Лекманов»

Книга Олега Лекманова состоит из двух больших частей. Первая - это полный текст мемуаров Ирины Одоевцевой "На берегах Невы", а вторая - комментарии к тексту первой.

Ирина Одоевцева написала свою книгу воспоминаний спустя сорок лет после описываемых событий. Рассказывая о встречах и дружбе с великими поэтами Серебряного века, она ссылается на свою уникальную память, позволяющую запоминать слово в слово даже случайные диалоги. "НБН" много критиковали, в том числе Надежда Мандельштам, автор другой масштабной мемуарной книги. Кто-то грубо - за враньё, кто-то мягко - за некоторую недостоверность. Для меня книга Одоевцевой была и остаётся чудесной, наполненной любовью, приоткрывшей мне когда-то дверку в Серебряный век, познакомившей с поэтами, как с людьми, а не с портретом в учебнике. Поэтому мимо "Путеводителя" от Лекманова я никак не могла пройти.

Что же делает "путеводитель"? Он где-то исправляет, где-то опровергает, но по большей части - расширяет и дополняет тот мир, в который погружают "На берегах Невы". Из нескольких сотен источников автор сборника берёт информацию, помогающую понять глубже тот или иной фрагмент мемуаров. Также здесь добавлены кусочки текста, которые исчезли из книжной публикации, но присутствовали в более ранних, журнальных. И, конечно, приведены полные тексты множества стихотворений, цитатами из которых пересыпает воспоминания Одоевцева. Должна я упомянуть и о фотографиях, которых, увы, оказалась лишена, так как от нетерпения кинулась читать электронную версию.

Что мне в этой книге не понравилось. У меня всего две придирки, которые я сама же с лёгкостью опровергаю, но всё-таки хочу о них сказать. Первое - исправление таких мелочей, как дни недели и погода. "В 1921 году ... марта приходилось на среду, а не на пятницу" и "В октябре 1920-го года в Петербурге минимальная температура была +6, так что никакого снега там быть не могло". С другой стороны, я понимаю, к чему это - взялся курощать и низводить книгу, так не упускай и деталей. И второе - презумпция виновности Одоевцевой, то есть если о событии идет речь в двух мемуарах, и один говорит "было черное", а другой - "было белое", то прав будет тот, кто не автор "НБН". И опять же - к концу это ощущение немного развеивается, и даже возникает уникальная ситуация, где не нафантазировала как раз Одоевцева.

И о хорошем, которое несоизмеримо больше. У книги Лекманова потрясающий список используемой литературы. Книги воспоминаний, дневники, статьи, письма. Когда берется несколько рассказов участников о том или ином событии, картинка становится многомерной и замечательно объемной. Пусть даже при этом вдребезги разлетается миф об уникальной памяти И.О., ведь даже стихи она цитирует с грубыми ошибками, что там говорить о диалогах сорокалетней давности. Эффект погружения - вот чем по-настоящему берет "путеводитель". Если в НБН меня практически равнодушной оставляли рассказы о Блоке и жене Сологуба, то их сочетание с записями Андрея Белого, например, заставило меня плакать, как и хроники исчезновения Анастасии Николаевны. Путеводитель пробуждает острое желание немедленно читать другие воспоминания (не сказать, чтобы я и до этого не хотела, но всё как-то откладывалось). В обшем итоге мне очень понравилось.

Читать книгу Лекманова параллельно с первым ознакомлением с мемуарами Одоевцевой не рекомендую. На мой взгляд, сначала стоит прочитать без заведомого скепсиса "На берегах Невы". Несколько раз (ладно, не обязательно). И уже потом начать сначала, уже поглядывая в комментарии. И ещё - если вы, как я, решите начать с электронной версии на литрес, имейте в виду - свёрстана книга так, что во многих стихах перепутаны строфы. Видимо, в макете они шли столбиками, и в итоге за первой строфой первого столбика идет первая строфа второго и так далее. Читать это трудно.

***
ИМХО П.С. Мне никогда не нравилась Одоевцева как поэтесса. И вот дополнительная гирька на весы моего убеждения - то, как она, цитируя по памяти, легко заменяет в строках Мандельштама "я ненавижу свет однообразных звёзд" свет на бред, получая при этом безвкусную подростковую потугу "я ненавижу бред однообразных звёзд". Мемуары хорошие, а вот стихов ей и правда, как сказал Сологуб, не стоило писать.

Когда я перечитывала воспоминания Ирины Одоевцевой, то и дело набегали вопросы и хотелось что-то уточнить, но текст был без комментариев — как и моя первая, перестроечная книга. Попадались и настоящие загадки — вроде приехавшей из Москвы в Петербург поэтессы, которая была влюблена в Блока и преследовала усталого поэта, вынужденного вежливо терпеть ее назойливость. Одоевцева называет ее просто Москвичка, что нехарактерно для мемуаристки: Гумилев у нее Гумилев, Мандельштам — Мандельштам, Ахматова — Ахматова, все под своими именами. А тут имя зашифровано, как у Катаева в «Алмазном венце», тоже «книге памяти», где читателю надо догадываться, кто такие командор, птицелов, вьюн, королевич, синеглазый, эскесс и т.д. Когда-то это вдохновляло на копание в книжках и самостоятельные исследования, но сейчас запала хватило только на то, чтобы поискать качественные комментарии.

Они нашлись в книге Лекманова, из которой, кроме того, можно узнать:
«где автор говорит правду, а где путает или приукрашивает»,
интересные подробности из биографии самой Одоевцевой, например, почему, посвятив так много страниц своему мужу Георгию Иванову, она никак не упоминает о первом браке,
прочитать несколько вставок из нью-йоркского книжного и журнального («Звезда») вариантов мемуаров, которых не было в издании 1988 года.

Важно и то, что:
все стихотворения, процитированные в книге Одоевцевой, здесь приведены целиком,
а мемуарные источники процитированы по тем изданиям, которые Одоевцева могла держать в руках.

Ах да, а Москвичка — Надежда Александровна Павлович, поэтесса, переводчица, критик, автор детских стихов, религиозных произведений и воспоминаний о Блоке.

Про детство и поступление
Вот родился мальчик, который был очень сообразительным. У него были братья и сёстры. Немного тяжёлые отношения с родителями, которые скорей всего его недостаточно хорошо понимали. Потом появились, так называемые, "друзья", рассказывающие направо и налево, что "мальчик-то ваш просто лапушка, такой умный и смышлёный, такой интеллигентный и застенчивый". Но дело в том, что анализировать человека по воспоминаниям - неправильно. Это просто точка зрения и взгляд во стороны, а не полная картина, увы.
⠀
Про обучение и отчисление
Когда человек переживает какое-либо потрясение, он меняется. Может в лучшую сторону, а может и наоборот. Какой знак выбрать, зависит только от принимающего решение. Если человек изначально хотел получить в распоряжение сумасшедшинку, то он ни перед чем не остановится и будет двигаться к назначенной цели. Неизвестно, что бы произошло, если бы этот самый человек выбрал противоположное решение. Возможно он закончил бы институт, остепенился, перегорел и не написал бы своего произведения, которое считают великим. Всё могло быть.
⠀
Про дополнительное обучение
Несмотря на интровертность, человека всё равно порывает социализироваться и хоть откуда-нибудь черпать знания. Конечно есть книги, но, как говорится, "истина рождается во споре", а с книгой особо не подискутируешь. Так и получается: чтобы набраться опыта и, возможно, не потерять себя, необходим контакт. Контакт с чем-то способным дышать.
⠀
Про жизнь
Очень часто происходит такое, что вот ты знаешь человека, видел его пару раз, он показался тебе достаточно обаятельным, обходительным, весьма таким загадочным. Так сказать, первое впечатление оказалось неплохим. Но потом общие знакомые говорят, что его видели навеселе с бутылкой в кармане, а ещё, что по выходным он мотается в другой город неизвестно к кому, а ещё, что он плохо влияет на окружение. Но люди все эти физические недостатки списывают не эксцентричность натуры, на трудное детство и, конечно, на безумность гения.
⠀
Про написанную поэму
Тамиздат, самиздат. В принципе сейчас практически ничего не изменилось. Точнее со временем конечно менялось, но всё возвращается к тому, что и происходило раньше (сейчас проще самостоятельно выпустить книгу, чем обращаться к издательству. Правда тут уже нюансы из области книгопечатания, а не из политики). И вообще в собственной книге можно писать то, что думаешь, несмотря на сферу, а потом, округляя глаза, оправдываться "это же выдуманный мир, что вы".
⠀
Про пьянство
Великие гении не сидят на месте. У них обязательно должна быть скандальная, полная драмы и безысходности жизнь. Обязательно будет что-то такое, с чем герой гений должен бороться, преодолевать, словно главный персонаж книги, стремящийся к лучшей жизни. Но в этот раз всё сложнее, потому что герой не хочет преодолевать препятствия, точнее это для окружающих его вредные привычки являются препятствиями, для него же это как раз и есть дорога в лучшую жизнь.
⠀
Про временное остепенение и разлады
Даже гении, даже, казалось бы, неуязвимые бывают подвержены порокам. Никто не застрахован в том, что со временем что-то надоедает/портится/ухудшается/ломается/заболевает. Какова вероятность, что если алкоголику рассказать, в каком состоянии он будет находиться ближе к концу жизни (и как он вообще с ней расстанется), что он изменится, попытается исправиться? Возможно и есть какой-то ничтожный шанс, что он исправится. Но это не тот случай.
⠀
Про то, как становилось всё хуже и хуже
Оказывается тяжело наблюдать, как мучается человек на пороге смерти. Даже несмотря на то, что он тебе возможно и не нравился на протяжении вашего знакомства. Даже несмотря на то, что ты относился к нему неприязненно и говорил, что так жить нельзя. Но в конце все рамки стираются. Остаётся только человек и его боль. Боль, которая разрастается и не оставляет ни одной здравой мысли в голове, заставляя только страдать.

Это у меня всегда так: когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал....

Не возьми "Посторонний" главной российской литературной премии, о существовании на свете Олега Лекманова и его соавторов не узнала бы. Это не к тому, чтобы задеть или обидеть - констатация. Мало ли на свете замечательных людей, о которых мы никогда не слышали и уже никогда не услышим. В коротком списке Большой книги было много достойных произведений: обаятельный "Рай земной" Афлатуни, грустный "Дождь в Париже" Сенчина, яркие, ни на что непохожие "Все способные дышать дыхание" Горалик и потрясающее "Опосредованно" Сальникова. Выбрать было из чего.

Почему победила книга о Веничке? Ну, не знаю, жюри большое, ему видней. Или звезды так встали. В астрологии есть понятие эссенциальных и акцидентальных качеств: первые определяют безусловные достоинства вещи (в широком смысле, человека, предмета, явления), вторые - ее способность добиваться результата в предполагаемых обстоятельствах. Акцидентальные достоинства "Венедикта Ерофеева: Постороннего" оказались выше. Это время выбрало Веничку. Почему?

Он предтеча, провозвестник. Образ его жизни и мыслей идеально попадают в резонанс к нашему сегодня. Не в части беспрерывной вакханалии, благо - современность предлагает много не столь травматичных для интеллекта и здоровья способов эскапизма. Дело в другом, вынесенное в заглавие слово "посторонний" в точности описывает отношение к действительности немалой части самостоятельных думающих дееспособных членов общества. Я не за политику сейчас, кровавый режим, новый застой и все вот это вот если и имеет к такого рода умонастроениям какое-то касательство, то довольно отдаленное. Просто нам сейчас интереснее не идти куда-то строем под жестяные барабаны, а гулять в компании единомышленников и слушать песню ветра.

Нет, не деградация. Даже не декаданс. Вполне себе творческий подъем, на котором всякий, способный отличить весло от лопаты, поднимает свой парус. Он был Одиссеем, научившим ходить по воде народ, знавший прежде только Железную Дорогу (кто понимает). А ведь по всему не только воссиять во славе не должен, но даже и выжить было проблематично. Как, как, КАК мог слабенький рахитичный ребенок, рожденный в тьмутаракани Кольского полуострова, сын и внук репрессированных, все детство недоедавший и мыкавшийся по убогим углам, а потом вовсе сданный в детдом - как смог прожить такую жизнь и написать такую книгу?

Восхитительный дилетант и потрясающий самоучка. В доме была одна книга, растрепанный том Гоголя, по нему в четыре года научился читать, а чуть позже, когда сестра спросила: - Что ты там пишешь, Вена? (в семье так звали, Веничка появится много позже), - серьезно ответил: "Записки сумасшедшего". Позже он напишет и свои "Записки психопата" и свои "Москва-Петушки", которые не что иное, как "Мертвые души" - первая любовь не ржавеет.. Но прежде окончит с золотой медалью школу, поступит в самое престижное учебное заведение страны (мальчик с улицы, без академических корней - совершенный нонсенс); войдет как равный в компанию ярчайших интеллектуалов из числа профессорских детей; блестяще сдаст первую сессию; запьет и завалит вторую; а до третьей не дотянет - отчислят.

Огонь, вода, медные трубы. Вращение в чудовищно несоответствующей среде, отупляющий физический труд, беспорядочность связей и беспрерывное пьянство отчего-то не лишили его ума. Невероятного масштаба личность. Отталкивающий социопат, даже в большей степени, чем ожидала, принимаясь читать. Трикстер, Панч, Локи. И одновременно фигура страдающая, жертвенная. Такой себе Один, шесть дней провисевший на ветвях древа Иггдрасиль ради своих рун и меда поэзии. Да ведь причиной смерти стало не пьянство. Рак горла. Не то превысил меру того, что глотал, не то сказал к пятидесяти двум все, что должен был сказать. Такие дела.

Книга хорошая. Не эталонно хороша, кто читал биографическую прозу Льва Данилкина, кое-какой толк в этом знает. Но очень достойная, интересная и своевременная. И она излечила меня от идиосинкразии к Венедикту Ерофееву. Простое читательское счастье - обрести шедевр, за полвека, в которые изменилось ВСЕ, не утративший обаяния и актуальности.

Наконец-то появилась полная, основательно подготовленная и отлично оформленная биография одного из главных поэтов нашей страны - Сергея Есенина. Авторы - конечно же, литературоведы, кандидаты наук и университетские преподаватели с солидным списком опубликованных исследований. На каждой странице - ссылки и примечания, к ключевым событиям - иллюстрации (их около трёхсот), текст написан для людей, а не для филологов: захватывающе, детально, последовательно и нормальным русским языком, не загромождённым тяжеловесными терминами. Это не тесная хрущёвка в мебелях, узлах и коробках, а просторный дворец, по которому перемещаешься с гидом-экскурсоводом: "посмотрите направо, вот Есенин впервые у Ахматовой в Царском селе, сидит на кончике стула, робко читает свои стихи и говорит «мерсити».

Одиннадцать залов этого дворца, одиннадцать глав, сполна описывают все темы, о которых стоило рассказать. Откуда родом, зачем отправился в Москву, почему переехал в Петроград, какие роли перепробовал в поиске стиля, литературные группировки и противостояния, жёны и дети, домовитость и бездомность, революция, погоня за мировой славой, лечение в психиатрической клинике, самоубийство, абсурдные версии об убийстве. Авторы строчка за строчкой перебрали все воспоминания, которые оставили о поэте современники, тщательно изучили поэтическое наследие, исключительно хорошо ориентируются в плотном массиве исследовательской и критической литературы коллег (не прошли мимо и книги, а затем сериала, созданных отцом и сыном Безруковыми) и издали добротную биографию. Из неё даже после обучения на филологическом факультете можно узнать много новых и удивительных фактов.

Кроме историй и известных наизусть строчек (кто не пел под гитару разухабистое «и с бандюгами жарю спирт»?), натыкаешься на забытое или незнакомое, тонкое, ошеломительное, как «То ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь». В этом издании, объёмном и многословном. вам не будут занудствовать про синекдоху и метонимию, а будут осторожно и трепетно, как у высокопоставленного больного нащупывают пульс, искать причины, почему написанное Есениным близко и дворнику, и интеллигенту, почему для большинства говорящих по-русски Есенин настолько свой.

«Виртуозной скороговоркой Есенин выругивал без запинок «Малый матерный загиб» Петра Великого (37 слов), с его диковинным «ежом косматым, против шерсти волосатым», и «Большой загиб», состоящий из двухсот шестидесяти слов. <...> Большой загиб, кроме Есенина, знал только <...> Алексей Толстой».

На мой взгляд, эталонная биография.
Стопроцентно корректная и дистанцированная, каждое слово проверено-перепроверено и подтверждено источником, литературоведческий анализ в умеренных количествах и посильный простому смертному и никакого автора, только герой. Понять отношение Лекманова к Мандельштаму невозможно, в конце ты остаешься с ощущением, что, наверное, уважение и почтение, но твёрдой уверенности нет. Потом, впрочем, я поняла, что это не уважение-почтение, а высшая степень безусловной любви, позволяющая Мандельштаму существовать на этих страницах живым, реальным, неотфотошопленным и достоверным.
Противоположный полюс этой биографии- Быков с собой-затмевающим и фонтанами интересных велеречивых теорий или, например, биография Рахманинова авторства Бажанова, где сплошная поэзия и описания того, что чувствовал Рахманинов, глядя на русские березки. Тут- ничего даже отдаленно подобного.
Строгая хронология жизни и творчества. И всё. Прекрасная.

Уже сама новость о выходе биографии Венедикта Ерофеева от тандема Лекманов-Свердлов (и примкнувшего к ним Симановского) тонко намекала - это будет однозначный вин. Авторы успели зарекомендовать себя отличной биографией Николая Олейникова к сборнику "Число неизреченного" (эта статья скоро выйдет отдельным изданием) и другим книгами, которых я не читал. Об Олеге Лекманове как о педагоге вообще легенды ходят. Разумеется, важно и то, что биография Ерофеева написана не только серьезными литературоведами, но и современниками писателя.

В общем, купил книгу во время зимних распродаж вместе с изданием с opus magna Ерофеева "Москва-Петушки" с комментариями Эдуарда Власова, сорвал пленку с заветной книги и приступил к чтению, вспоминая собственные годы, проведенные в стенах владимирского филфака (ныне ликвидированного). И буквально провалился в мир Ерофеева. Как в черный вигвам из "Твин Пикса".

Все мое естество буквально требовало не просто прочесть текст, а прожить эту биографическую жизнь вместе с писателем. Ведь, в сущности, практически каждый студент гуманитарного вуза проходил такую историю. У всех была "туса", где был свой лидер, своя свита, свои мемы, литры алкоголя, поездки черт знает куда и многочасовые философские дискуссии. В этом смысле компания "владимирских" мало чем отличалась от компании студентов ФФ середины 2000-ых. Во многих поступках, фразах, жестах и чаяниях Ерофеева я видел своих друзей тех лет. Читая письма Венедикта (я сознательно не называю его Веничкой) видел опусы своих коллег. Поэтому, чтение оказалось для меня глубоко личным. И я уверен, что каждый найдет в этой биографии что-то важное для себя.

Эти самые письма стали для меня самой важной составляющей книги. Они как нельзя лучше показывают творческий путь писателя, его поиски собственного стиля.

Более всего я опасался того, что книга разделена на две части. Сначала ты читаешь главу из биографией самого Ерофеева (они названы по принципу "Петушков" местами жизни писателя), а потом зачитываешь кусок биографии Венички, ехавшего в электричке. Я терпеть не могу всей этой посмодернисткой дребедени с переменой мест, персонажей и игрой времени, мало у кого это получается. У творческого тандема авторов биографии получилось, от литературных изысканий авторов не тошнит. Хотя обычно мимо такого я прохожу.

Разумеется, читатель узнает почему "И немедленно выпил", где был потерян роман "Шостакович", кто-то такие герои "Петушков", почему Венедикт Ерофеев бросил четыре вуза. Как же без этого.

В общем, отличная беллетризованная биография. Рекомендуется к прочтению решительно всем, даже тем, кто в творчестве Ерофеева не зуб ногой. Возможно это лучшая популярная биография на русском о русском в принципе.

Иван- царевич на сером волке

Ах, как же его любили! С каким с трепетным волнением граждане, жители строящегося советского государства желали услышать его голос, ждали его новых стихов и поэм!
Сергей Есенин. Какую гамму чувств вызывает одно только упоминание его имени. Нравится мне Есенин, люблю я его стихи. Очень люблю. Но вот историей его жизни я особо не интересовалась, но когда в свет не вышла эта замечательная книга, все коренным образом изменилось.
Итак. Простой рязанский мальчишка приехал покорять Москву из села Константиново, в городе он прожил несколько лет, успел обзавестись внебрачным ребенком и отправился за лучшей жизнью в Санкт-Петербург. В городе на Неве он посетил Блока, Городецкого, Мурашева, читал им стихи и произвёл на всех хорошее впечатление:

" Застенчивая, счастливая улыбка не сходила с его лица. Он был очарователен со своим звонким и озорным голосом, с барашком вьющихся льняных волос". "Он сидел на кончике стула, робко читал стихи и говорил "мерси""

“Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта.»
"Ныне ж бури воловьим голосом
Я кричу, сняв с Христа штаны»

“Ну Есенин
мужиовствующих свора
Смех!
Коровою
В перчатках лаечных
Раз послушаешь..
Но это ведь из хора!
Балалаечник!

"Мне мил российский жанр.
Есть Маяковский, есть и кроме,
Но он, их главный штабс-маляр
Поет о пробках в Моссельпроме».

“ Сразу же, с первого взгляда Изадора влюбилась в Есенина»
“Дунган я любил»-

«Он глядел с бешенной ненавистью на женщину, запунцовевшую от водки и старательно жующую, может быть, не своими зубами.»

“Живу ,Ваня, отвратительно. Дым все глаза сожрал, Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного.»

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Спасибо авторам за книгу. Невероятно интересно, и, конечно, после прочтения уже совершенно по-иному воспринимаешь великую ерофеевскую поэму. Много печали, прозы жизни, иногда самой низменной, но сквозь это так или иначе пробивается свет таланта создателя "Москвы-Петушков". Отдельно хочется отметить композицию данной биографии: очень, на мой взгляд, к месту приходятся вставки литературоведческого анализа. Быт и бытие чередуются тут, как собственно и в "Петушках".

"Ключи" в названии — это скорее больше про маркетинг.

В основе книги курс лекций, где О.Л. анализирует основные и хрестоматийные произведения представителей литературных течений реализма, символизма, акмеизма, футуризма, модерна. Объясняет нюансы, погружаясь в биографию и творчество, дает "ключи", показывает "общую формулу творчества" отдельного автора, обращает внимание на контексты.

Разумеется, сводя сложнейшие многогранные творческие миры русских писателей начала ХХ столетия к кратким формулам, мы эти миры очень сильно упрощаем.

Да, без контекста, без общего понимания внутренней кухни тех же символистов и акмеистов очень сложно понять стихотворную полемику, оценить все пасхалки и реминисценции. За каждым стихотворением (из данной лекции так точно) море нюансов, подоплёки, что может дать неплохое погружение в тему (очень заинтересовал И.Анненский).

Но в общем-то эти пробелы не сильно помешают наслаждаться звучанием, темпом, ритмом, возникающими образами, красочными эпитетами и метафорами произведений.

Кого и что рассматривает О.Л.?

И.Бунин, как "последыш", который "принял на себя роль последнего слабого ребенка в семье великих русских прозаиков ушедшего XIX столетия" и "классически кончает ту славную литературу", и это ярко отображено в рассказе "Антоновские яблоки", написанном на переломе веков в 1900г.

«Пусть слабый и ущербный, но именно я и едва ли не в одиночку противопоставил свои стихи и прозу новейшей адской скверне – русскому модернизму!»

М. Горький, балансирующий "на тонкой грани между своим органическим мироощущением и усвоенным от марксистов мировоззрением", и это разрабатывается в пьесе " На дне".

«...Вся его литературная, как и вся жизненная деятельность, проникнута сентиментальной любовью ко всем видам лжи и упорной, последовательной нелюбовью к правде».

рациональныйВ.Брюсов, как ранний символист, с текстами-ребусами (без тайн и загадок)

Ведь символизм делал ставку не на логическое, а наинтуитивное познание мира. Грех рационализма автор «Творчества» попытался искупить, оформив свой текст как магическое заклинание. Отсюда – завораживающие синтаксические повторы и вариации, перетекающие из строки в строку стихотворения.

А.Блок со знаковой для символитов второй волны "Незнакомкой", в которой реальный пошлый мир сталкивается с идеальным, и "глухие тайны", увы, являются порождением его собственного «смиренного» и «оглушенного» внешним миром сознания.

В тайник души проникла плесень,
Но надо плакать, петь, идти,
Чтоб в рай моих заморских песен
Открылись торные пути.

И.Анненский, "сцепленный с миром и "природой, мистически ему близкой", и его жутковатая "Черная весна".

Вот в «Черной весне» как раз и изображается «я среди природы», «больно с ней сцепленное». Кончина человека «рифмуется» с кончиной зимы, «индивидуальная смерть» проецируется «в объектное окружение»

Н.Гумилев, его акмеистическое кредо и "восстановление равновесия между земным и небесным, нарушенного символистами в пользу небесного"

Пройдет меньше десяти лет, и ранний гумилевский акмеизм с его культом равновесия «бесследно разлетится под колесами» гумилевского же «Заблудившегося трамвая»

О.Мандельштам, желающий упорядочить восприятие хаотичного окружающего мира.

"акмеизм понимался Мандельштамом как словесный аналог архитектурного строительства. Архитектурное же строительство привлекало поэта как торжество упорядоченности"

А.Ахматова с "разговорностью" ее «стихотворений, написанных как бы с установкой на прозаический рассказ, иногда прерываемый отдельными эмоциональными возгласами» и диалогичностью, умением лаконично обозначить душевное состояние внешним признаком.

Как видим, исполнилось почти все, о чем просилось в «Молитве». Были «дарованы» болезнь, бессонница, а также потеря мужа и сына («Отыми и ребенка и друга» – «Муж в могиле, сын в тюрьме»). Только вот вместо солнца, которое должно было залить Россию лучами славы, из тумана вышел зловещий «желтый месяц» «в шапке набекрень». А потому истовая «Молитва» Ахматовой о России теперь сменилась обращением к людям России: «помолитесь обо мне».

синэстетикВ.Хлебников, героически преодолевающий пространство и время.

В этом стихотворении («Бобэоби пелись губы...») предпринимается попытка перевода с языка одного искусства (живопись) на язык другого (музыка) посредством третьего (поэзия).

В.Маяковский, превращаюший обыденность в высокое искусство, способного, как на флейте, сыграть ноктюрн на водосточной трубе.

«на одних ударениях, – потому что площадной крик только и напирает на ударения. Расшатанные рифмы – потому что за этим напором безударные слоги стушевываются и неточность их созвучий не слышна. Нарочито грубый язык – потому что на площадях иначе не говорят. Нововыдуманные слова, перекошенные склонения и спряжения, рваные фразы – как крушат старый мир, так взламывают и язык старого мира. Гиперболические, вещественно-зримые, плакатно-яркие образы – чтобы врезаться в сознание ошалелой толпы мгновенно и прочно»

Б.Пастернак, подражающий природе, "где все шумно перетекает во все и все «рифмуется» со всем, стремится воспроизвести «бурелом» и «хаос» случайно и прекрасно устроенного мира природы. И стихи, подражая природной смене времен года, «слагаются» «чем случайней, тем вернее»."

С.Есенин, создающий впечатление, что владеет ключом к религиозной Тайне окружающего мира, и владеет этим ключом благодаря своему крестьянскому происхождению, в лирике "явственно звучат религиозные настроения, по временам сливаясь с простодушными народными верованиями, по временам приобретая оттенок чего-то сродного пантеизму"

Пройдет три с небольшим года после написания стихотворения «Край любимый! Сердцу снятся...», и Есенин с облегчением сбросит с себя маску кроткого религиозного крестьянского поэта и с удовольствием облечется в новую маску – кощунника-скандалиста, принимающего Святое Причастие лишь для того, чтобы тут же выплюнуть его:
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплевываю изо рта.

М.Цветаева — из райского детства в ад реальности.

для Цветаевой с ее сверхмаксимализмом (понимаем, что звучит неуклюже, но не знаем, как точнее определить это доминирующее свойство цветаевской личности) выход из рая мог быть только один – в ад. Поэтому и взрослый мир не во всех, но во многих ее зрелых произведениях описывается не просто как другой в сравнении с детским, а как абсолютно противоположный детскому.

В.Ходасевич и рождение из тления.

Стихотворением «Путем зерна» Ходасевич вносит свою лепту в непрекращавшиеся, по крайней мере, с февраля – марта 1917 года и обострившиеся с октября – ноября 1917 года споры о том, погубили или нет Россию два переворота – февральский и октябрьский? Умерла ли Россия? По Ходасевичу – да, умерла, но лишь для того, чтобы возродиться.

А.Введенский и совершенно чокнутое) «Ответ богов» на закуску.

Не большая в плане масштабности и количества разобранного, но и цели такой не было, но интересная книга.