Цитаты из книги «Прыжок в длину»

Вещь была тяжела, жила своей еле слышно шелестящей жизнью, пробовала на шестереночный зубок каждую новую секунду, и у Ведерникова возникло чувство, будто он приковал себя к какому-то грядущему экстриму, в котором уцелеть вряд ли удастся

Тонкий налет любезного жульничества придавал соблазнительную матовость ее несложным выкладкам

Продукты распада информации обволакивали теплой прелью всякую человеческую мысль, оттого мысль делалась коротка, не более чем на три-четыре кое-как сцепленных звенышка, – но люди-женечки в ином и не нуждались

Воздух, в кубическом сантиметре которого стало теперь больше байтов, нежели микроорганизмов, менял свойства, сделался мутен и глух, хуже, чем прежде, проводил реальные звуки, так что речь людей стала невнятна и двусмысленна, а пение птиц по утрам напоминало щелканье и редкие звоночки пишущих машинок.

Другая, как бы не рекламная, информация циркулировала не так агрессивно, но она была не такая живучая. Ежедневно новая информационная волна смывала предыдущую; все устаревшее, парадоксальным образом сохраняясь в Сети практически навек, сразу начинало разлагаться и отравляло продуктами своего распада живой человеческий воздух.

Сеть мусорила. Там было все, и ничто не имело значения. Повсюду вокруг себя Ведерников начал видеть отходы информации

Он знал, что никогда не простит матери этого фальшивого снимка и никогда с ней об этом не заговорит.

Люди-женечки судили обо всем, что попадалось им под руку: о политиках, о книжных новинках, о музыкальных стилях, о военных стратегиях, – и основой суждений был не опыт, не особая осведомленность, не ощущаемые в себе таланты, но единственно сам факт существования человека-женечки, фундаментальный и неоспоримый. Люди-женечки не ставили над собой никаких авторитетов, у них было все свое: грубое натуральное хозяйство коротеньких умозаключений и лоскутных предрассудков

Обе были негодные, представляли собой муляжи, игрушки из дешевых, хрупких материалов; обе словно жаловались и клеветали на полковника, когда рушились на пол, бились о ребра батареи, рассекали свою молочную кислую кожу, под которой обнаруживалось удивительно много жидкой, словно разбавленной крови, пятнавшей одежду, мебель, вывезенный из Германии богатый ковер.

Она всегда существовала там, где твердь, подступая к самому небу, разрежена, уже почти воздушна и не может ударить, не может оставить шрам.