Люди

Постепенно квартира наполнялась людьми. Подъехали две давно позабытые школьные подруги Виктории. Она не общалась с ними лет пять, но машинально набрала их телефоны по очереди и сообщила о гибели мужа, – видимо, от бессилия, отчаяния и страха перед непонятным будущим. Подруги тут же откликнулись, так как относились к Виктории всегда хорошо и радовались ее и последнего мужа успехам искренне, лишь потому, что совсем не занимались шоу-бизнесом и были далеки от этой сложной стихии. Они тут же занялись приготовлением к похоронам и поначалу тщетно пытались выяснить у Виктории, был ли Иосиф Шлиц верующим. И если да, то каким? Правоверным иудеем или же православным христианином? Хотя не исключались и другие варианты. Эти сведения были необходимы, чтобы решить вопрос с отпеванием и памятником. Но выяснить, что в итоге изображать на надгробной табличке: крест или звезду Давида – так и не удавалось. Так они тихонько и спорили, пока не появился Иван Бессараб. Он внес еще большую неразбериху. Будучи цыганом по крови и космополитом по рождению, он тут же продемонстрировал свой нательный талисман в виде звездно-полумесячного креста. Такие часто можно увидеть у представителей его нации.

– Пусть над Иосифом горят и сияют все святыни, – пафосно заключил он и тут же принялся успокаивать Медянскую: – Витошенька, дорогая, я тебе клянусь! Я этого… этих извергов, нелюдей, вражин проклятых из-под земли! Со дна морского, из космоса! Достану! В порошок… в крошку порублю.

Иван, пытаясь приободрить Медянскую, принялся гладить ее по волосам, но она отстранилась и убрала от себя его огромную ладонь-лопату. Бессараб же, нисколько не смущаясь, продолжал бубнить какие-то угрозы в адрес убийц, снова и снова пытаясь то обнять вдову, то погладить по голове.

Появлялись один за другим коллеги Иосифа. Композитор Алексеев пришел с огромным букетом красных гвоздик и долго топтался в коридоре, поглаживая свои пушистые усы. Приехали сразу три поэта-песенника, чьи произведения вот уже лет семь выкупал Иосиф, стабильно поставляя на отечественный шоу-рынок хит за хитом. Именно их творчеству все мы были обязаны бессмертными песнями о «Белокрылой каравелле», «Бордовой девятке», «Старшем лейтенанте», «Портрете на стене» и прочей «нетленкой». Потоптавшись в прихожей, они расселись по креслам и диванам, и сразу за ними потянулись лучшие певцы современной эстрады, звезды, зажженные Иосифом Шлицем: Айя Кисс, Клим Чук, группы «Тротил», «Вице-президент» и прочие труженики вокала. Начали появляться журналисты из газет «Наш день», «Такая жизнь», «Экс-стресс газета» – пишущая братия слеталась на сенсацию. Диктофоны, фотоаппараты и видеокамеры моментально заняли все свободное пространство. Казалось даже: еще немного – и в этом киберхаосе окончательно исчезнут люди, а останутся лишь «инфо-поводы» и «ньюс-мейкеры».

Они не раздражали и не смущали Медянскую. За долгие годы замужества и жизни сперва с одним продюсером – Женей Кузьминым, а затем двенадцать лет с Иосифом она привыкла, что эти труженики пера и диктофона – такое же неизбежное зло, как чайки, преследующие теплоход, или стая мелких морских хищников, опекающих обедающую акулу. Они были всегда в жизни ее мужей и уже стали частью ее существования.

Вдова вообще не замечала ничего и никого. Она сидела со стеклянным взором и лишь меняла очередную выкуренную сигарету на новую. Люди подходили, что-то говорили, советовали, спрашивали и отходили, но, несмотря на это многолюдье, Медянская чувствовала себя одинокой. А в числе последних в набитой людьми и аппаратурой квартире появился Митя Фадеев. Он посматривал из-под козырька нахлобученной бейсболки и выжидал момент, чтобы подойти к вдове. Но не успел. Виктория увидела его и властным жестом поманила к себе.

– Митя! Подойди. Пропустите его! – обратилась она к столпившимся журналистам.

Те расступились, и Фадеев подошел и присел возле нее на корточки.

– Да, Виктория Станиславовна?

Она положила руку на его плечо:

– Митенька, я тебя прошу, займись оформлением…

– Хорошо. А что надо-то?

– Все, что положено, сделай. Закажи венки, гроб, ресторан. Ну, все, что положено в таком случае.

– Я понимаю, но… – Митя замялся, – у меня как-то не очень… с таким… опытом.

В ответ Медянская крепко стиснула его плечо, и Фадеев охнул и осел на пол. Не выпуская из цепких пальцев Митю, Виктория продолжала ровным голосом:

– Митя, ты постараешься. Ты понял меня? Не вынуждай меня… – она не договорила, а лишь еще сильнее прижала директора. Он застонал чуть слышно и попытался перехватить ее руку. Виктория не отпускала.

– Не дергайся. Люди смотрят уже. Ты прекрасно сам знаешь, что и как делать. А если нет – расспроси друзей. И не вздумай увиливать! – Она отпустила, наконец, несчастного Митю, и тот, болезненно морщась и потирая плечо, встал.

– И еще… – Медянская поманила его пальцем. Фадеев наклонился, уже не присаживаясь. Она посмотрела в его все еще испуганные, но уже ненавидящие глаза и ледяным голосом добавила: – Не вздумай химичить с деньгами! Иначе Бессараб тебя четвертует. Понял? Мальчик…

– Угу, – подтвердил Митя и отыскал взглядом упомянутого Ивана. Тот, несмотря на неподходящий момент, пытался клеиться к Айе Кисс, молоденькой певице, только недавно подписавшей контракт с Иосифом Шлицем. Удивительно красивая, свежая и, судя по зардевшимся щечкам, скромная и еще не испорченная ни славой, ни вниманием публики девушка отворачивалась от надоедливого Бессараба и пыталась уклониться от его тянущихся рук.

Митя прекрасно знал, что ради своего хозяина Иосифа Шлица преданный Иван Бессараб мог не просто покалечить, а даже убить любого, невзирая на лица. Однажды он уже поколотил Митю, когда у того из машины воры-борсеточники увели сумку с деньгами. Фадеев был виноват лишь в собственной наивности и невнимательности, но бил его Бессараб так, будто именно Митя присвоил всю недельную выручку. Даже сейчас, едва Митя вспомнил разборку с этим громилой, у него засосало под ложечкой и заныла челюсть, которую ненароком выбил бандит Бессараб. Митя сглотнул и затряс головой:

– Все сделаю! Только этого… не надо.

Директор умоляюще посмотрел на Викторию, и она царственно кивнула, и впрямь как Хозяйка Медной Горы из бажовской сказки о Даниле-мастере.

Побег

– Иван, ты обещал наказать виновных? – первым делом спросила вдова, едва они с Бессарабом закрылись в кабинете покойного продюсера.

– Конечно, Вика! Гад буду! Порву!

– Хорошо. Рвать пока никого не надо. Но я тебя прошу проследить за тем, чтобы Митя Фадеев не крысятничал, – нарушила она данное Мите слово не обращаться к Бессарабу, – у него остались деньги. Я точно знаю, что Иосиф не забирал последней выручки.

Медянская, не глядя на собеседника, нервно курила, а сидящий напротив огромный Иван Бессараб в белом костюме и лаковых туфлях, поигрывая костяшками пальцев, издавал неприятный щелкающий звук. От каждого такого щелчка вдова чуть заметно морщилась, а Бессараб все пытался поймать взгляд хозяйки. Ему не терпелось хоть как-то подтвердить свою преданность и тот факт, что звание «вора в законе» он носит не напрасно.

Бессараб очень быстро заводился и, будучи не способным к тонкому анализу и дедукции, полагался на два своих прирожденных качества: звериную интуицию и невероятную силу. Поэтому, не сумев предугадать убийство, не обладая возможностями его раскрыть и опасаясь выглядеть в глазах вдовы ненужным, он готов был порвать каждого, на кого укажет хозяйка. Он уже предвкушал расправу с Митей Фадеевым. А в том, что Митька – крыса и подлец, Иван не сомневался. Ему не терпелось «пощупать» гендиректора за самые нежные места. Прежде всего за денежную мошну, к которой имел доступ при жизни только Иосиф Шлиц. А потому совсем скоро, не успел Митя выйти из подъезда, его тут же догнал Иван:

– Алло, Митяй! Ходь сюды!

Фадеев повернулся к окликнувшему его Бессарабу и попятился в сторону своей машины.

– Зачем?

– Иди, иди! Дело есть.

– Дело есть? – дрожа, переспросил Митя Фадеев. – Какое?

– А хрен сварился! Будешь есть? – гаркнул Бессараб, тут же схватил Митю за горло и зашипел ему в лицо: – Ты че, падла? Нюх потерял? Сучий потрох! Я те щас глаз на жопу натяну и моргать заставлю!

Фадеев отчаянно пытался укрыться от огромного кулака Бессараба, которым тот тыкал его в нос. Он не бил его, а именно пихал своим кулачищем, отчего у Мити тут же еще больше заныла поврежденная скула и потекла кровь из носа. Бессараб, увидев кровь, брезгливо поморщился и поволок Фадеева за шкирку к своему огромному внедорожнику «Эскалэйд»:

– Фу-у-у! Баба! Распустил нюни. Счас я тебе пропишу лекарство. А ну пшше-о-ол!

Бессараб распахнул дверь и пинком ноги придал бедному Мите ускорение. Тот влетел в заднюю дверь и тут же растянулся на сиденье. Иван не спеша обошел автомобиль и забрался на водительское место. Он знал, что Митя, самое трусливое существо, которое он только встречал, будет безропотно ожидать казни. Но на него обрушился град ударов по голове и спине.

Митя, оказавшись на заднем сиденье, схватил лежащую там укороченную бейсбольную биту и от страха, боли и унижения вложил всю свою силу и ненависть в удары. Бессараб, оглушенный и ошеломленный, рыча и пытаясь увернуться от ударов, повалился на бок и ненароком нажал на педаль акселератора. Автомобиль взревел и рванул с места, пролетел метров пять, и тут же наступила тишина.

Когда Иван пришел в себя, он был в одиночестве. Митя растворился так же внезапно, как и осмелился напасть на него. Иван потер ушибленное лицо и обнаружил, что оно сплошь залито кровью, хлеставшей из разбитой брови. Он зарычал, как разбуженный средь зимы медведь-шатун, и вывалился из автомобиля.

Огромный кадиллак «Эскалэйд», гордость бандита и громилы Ваньки Бессараба, врезавшись в столб уличного освещения, беспомощно повис на электрической мачте. Из-под капота валил пар, двигатель захлебнулся, а сорванный мощнейшим ударом хромированный блестящий бампер отлетел в сторону. Вокруг собирались зеваки.

Совещание

– Геннадий Дмитриевич, все собрались.

Помощник недовольно топтался на пороге кабинета «важняка» Агушина, но тот ни на кого не обращал внимания. Он и не мог этого сделать – прежде всего потому, что стоял по стойке «смирно» с зажатой в руке и приложенной к правому уху трубке рабочего телефона. Но главное – из-за невидимого помощнику собеседника на другом конце телефонного провода. Если проследить запутанный и сложный путь телефонного сигнала, то можно было установить, что, пройдя многочисленные кордоны соединительных АТС, он исходил из-за Кремлевской стены. Именно там в сей момент находился собеседник Агушина, заставивший его превратиться в соляной столб. Говорил следователь Геннадий Дмитриевич Агушин с новым Президентом страны. Не было слышно, какие именно инструкции отдавал руководитель государства «важняку», но по ответам Агушина можно было догадаться, что самые строгие и непосредственно касающиеся расследуемого «дела Шлица».

– Так точно! Никак нет! – почему-то по-военному рапортовал Агушин, выразительно таращил глаза, надувал щеки и тряс головой. – Все понял. Будет сделано в кратчайшее время. Есть, докладывать срочно. Все понял. Не извольте беспокоиться. Есть!

Разговор закончился, а Агушин еще несколько минут благоговейно держал трубку у уха, вслушиваясь в далекие кремлевские гудки, хотя, скорее всего, их посылала местная телефонная станция. У него кружилась голова, ведь не каждый день с вами разговаривает лично Президент страны. Пусть новый и очень молодой, но все же ПРЕЗИДЕНТ! Не каждому дано и увидеть-то его живьем. А тут такая честь!

«Да-а-а, ради этого стоило убить не только Шлица…» – почему-то пронеслась в сознании Агушина дикая кровожадная мысль. Он тряхнул головой и наконец-то увидал топчущегося помощника.

– Чего тебе?

– Так собрались все уже. Ждут вас. Минут двадцать почти…

– Иду, иду. Давай двигай! Сейчас догоню.