Бентос^[5]

Дуэт

Констриктор^[6]

Когда на станции «Биб»^[7] гаснут огни, слышно, как стонет металл.

Лени Кларк лежит на своей койке и внимает. Над головой, за трубами, проводами и скорлупой корпуса, три километра черного океана хотят ее раздавить. Внизу рифт распарывает дно с силой, достаточной, чтобы сдвинуть целый континент. Кларк лежит здесь, в этом хрупком убежище, и слышит, как панцирь станции смещается по микрону, слышит, как слабо, чуть ли не за пределами человеческих возможностей, трещат его швы. На рифте Хуан де Фука бог – настоящий садист, и имя ему – физика.

«Как же меня уговорили? Зачем я сюда спустилась?»

Но она уже давно знает ответ.

Лени слышит, как Баллард выходит в коридор. Кларк ей завидует. Та никогда не лажает, такое ощущение, что у нее все всегда под контролем. Она, кажется, даже счастлива здесь.

Кларк скатывается с койки, ищет в темноте выключатель. Ее каморку заливает бледный свет. Трубы и эксплуатационные панели загромождают стены вокруг; на глубине трех тысяч метров эстетика всегда плетется позади функциональности. Лени поворачивается и видит блестящую черную амфибию в зеркале на переборке.

Иногда она до сих пор забывает, что же с ней сделали. Нужно сосредоточиться, чтобы почувствовать механизмы, притаившиеся на месте левого легкого. Кларк уже настолько привыкла к постоянной боли в груди, к еле ощутимой застойности пластика и металла при движении, что едва их замечает. Она все еще помнит, каково было жить полноценным человеком, и по ошибке принимает этого призрака за подлинные ощущения.

Однако такие передышки длятся недолго. На «Биб» повсюду зеркала; по идее они должны зрительно расширять личное пространство экипажа. Иногда Кларк закрывает глаза, прячется от отражений, которые постоянно кидаются на нее. Помогает слабо. Она крепко зажмуривается и чувствует линзы на сетчатке, скрывающие зрачки гладкими белыми катарактами.

Лени выбирается из каморки и идет по коридору в сторону кают-компании. Там ее ждет Баллард, тоже в гидрокостюме, как обычно собранная и уверенная в себе.

Она встает Лени навстречу:

– Ну что, готова к выходу?

– Ты тут главная, – отвечает Кларк.

– Только на бумаге. – Баллард улыбается. – Здесь, внизу, никакой иерархии нет, Лени. Я считаю, что мы с тобой равны.

После двух дней на рифте Кларк до сих пор удивляется тому, насколько часто напарница улыбается. По малейшему поводу. Иногда это кажется искусственным.

Снаружи что-то ударяется о корпус.

Улыбка Баллард исчезает. Они снова слышат влажный, глухой шлепок, доносящийся сквозь титановую кожу станции.

– Так сразу и не привыкнешь, правда? – спрашивает Баллард.

Снова.

– Я имею в виду, судя по звуку, эта штука большая…

– Может, нам лучше вырубить освещение? – предлагает Кларк. Хотя знает, что никто ничего не отключит. Внешние прожекторы «Биб» горят круглые сутки электрическим костром, отгоняющим прочь тьму. Изнутри его не видно – на станции нет иллюминаторов, – но каким-то образом знание об этом невидимом огне успокаивает…

Шлеп!

…бо́льшую часть времени.

– А помнишь, как нам на тренировке говорили, что рыбы на такой глубине обычно очень… маленькие? – спрашивает Баллард, повышая голос.

И быстро замолкает. «Биб» слегка потрескивает. Какое-то время женщины неподвижно стоят и слушают, но снаружи тихо.

– Наверное, устала, – решает Баллард. – Думаю, люди там, на поверхности, разберутся, что тут к чему.

Она идет к лестнице и спускается вниз.

Кларк следует за ней со странным нетерпением. Некоторые звуки на «Биб» беспокоят ее гораздо больше тщетной атаки какой-то бестолковой рыбы. Лени слышит, как усталые сплавы обговаривают условия сдачи. Чувствует, как океан ищет лазейку внутрь. А что, если найдет? Тихий всем своим весом рухнет на них и превратит в желе. Когда угодно. В любое время.

Лучше встретиться с ним лицом к лицу, на дне, где знаешь, что происходит. Здесь же остается только ждать.

Когда идешь наружу, то словно тонешь. Каждый день. Раз за разом.

Кларк стоит перед Баллард в воздушном шлюзе, где места едва хватает для двоих, гидрокостюм наглухо закрыт. Она уже научилась терпеть вынужденную близость; немного помогает белый панцирь на глазах. «Запаять печати, проверить фонарь на голове, протестировать инжектор»; ритуал захватывает, шаг за шагом рефлексивно подводит к тому ужасному моменту, когда Лени пробуждает машины, спящие внутри, и меняется.

Когда задерживает дыхание и оно исчезает.

Когда где-то в груди открывается вакуум, пожирающий набранный в грудь воздух. Когда оставшееся легкое сплющивается в своей клетке, а кишки сжимаются; когда миоэлектрические^[8] демоны наполняют пазухи и средние уши изотоническим солевым раствором^[9]. Когда все газы в теле пропадают за время, которого едва хватает на вдох.

Ощущения всегда одинаковые. Неожиданная непреодолимая тошнота; узкое пространство шлюза удерживает Лени на ногах, хотя ей так и хочется упасть; вокруг пенится морская вода, захлестывающая лицо. Зрение затуманивается, но после настройки линз быстро проясняется.

Кларк оседает по стене и очень хочет закричать, но не может. Пол воздушного шлюза откидывается, словно виселичный люк, и она, извиваясь, падает прямо в бездну.

* * *

Их фонари сияют, они приходят из ледяного мрака в оазис натриевого света. У Жерла машины растут повсюду, как металлические сорняки. Кабели и трубы паутиной раскидываются по дну во всех направлениях. По обе стороны взводом подводных монолитов, исчезающих во тьме, стоят главные насосы, каждый больше двадцати метров высотой. Над головой висят прожекторы, омывая наваленные кучей конструкции вечными сумерками.

Они останавливаются на мгновение, направляющий фал не отпускают.

– Никогда я к такому не привыкну, – скрежещет Баллард голосом, похожим на карикатуру самого себя.

Кларк бросает взгляд на термистор, закрепленный на запястье.

– Тридцать четыре по Цельсию. – Слова металлически жужжат, вырываясь из гортани. Так неправильно и странно разговаривать, не дыша.

Баллард отпускает веревку и взмывает к свету. Подождав немного, бездыханная, Кларк следует за ней.

Здесь столько силы, столько впустую растраченной мощи. Здесь материки ведут тяжелую и скучную битву. Магма замерзает; вода кипит; каждый год болезненными сантиметрами рождается само дно океана. Здесь, в Жерле Дракона, человеческие механизмы не создают энергию, они просто крадут ее жалкие крохи, передавая их на континент.

Кларк движется вдоль каньонов из металла и камня, понимая, каково быть паразитом. Смотрит вниз. Моллюски размером с валуны, алые черви по три метра длиной устилают дно вокруг машин. Легионы бактерий, жадных до серы, прошивают воду молочной пеленой.

Все вокруг пронизывает неожиданный жуткий вопль.

На человеческий голос не похоже. Скорее на звук от медленно вибрирующей струны огромной арфы. Но это Баллард пытается крикнуть, преодолеть упрямый интерфейс из плоти и металла:

– ЛЕНИ…

Та поворачивается и видит, как ее рука исчезает в пасти. Невообразимо огромной пасти.

Зубы, похожие на ятаганы, смыкаются на плече. Кларк не может оторвать взгляда от чешуйчатой черной морды диаметром с полметра. Какая-то крохотная, бесстрастная часть разума Лени ищет глаза в этой чудовищной куче шипов, зубов и шишковатой плоти, не находит и невольно задается вопросом: «Как оно видит меня?»

А потом появляется боль.

Руку почти выворачивает из сустава. Тварь бьется, мотает головой из стороны в сторону, стараясь разодрать Лени на куски. От каждого рывка нервы Кларк срываются на крик.

Она чувствует слабость, ноги подкашиваются. «Пожалуйста, если хочешь убить меня, не мешкай, Господи, прошу, пусть я умру быстро…» Лени страшно тошнит, но вторая кожа гидрокостюма, сомкнувшаяся вокруг рта и ее собственных умерших внутренностей, не позволяет рвоте пробиться наружу.

Лени отключает боль. У нее в этом вопросе немало практики. Она уходит внутрь себя, оставляя тело на съедение прожорливому вивисектору, и уже оттуда чувствует, как его рывки и извивы неожиданно становятся беспорядочными. Рядом с ней возникает еще одно существо, с руками, ногами и ножом – «Ну, ты знаешь, вроде того, что и у тебя есть, в ножнах на бедре. О котором ты совсем забыла», – и монстр исчезает.

Кларк приказывает мускулам шеи вновь взяться за работу. Словно управляет марионеткой. Голова поворачивается. Она видит, как Баллард борется с чем-то размером с нее саму. Только… напарница разрывает его на части голыми руками. Зубы-сосульки чудовища трескаются и ломаются. Темная ледяная вода течет из его ран, очерчивая смертельные конвульсии дымными следами висящей в воде крови.

Тварь слабо бьется в спазмах. Баллард отталкивает ее прочь. Дюжина мелких рыбешек стрелой мчится на свет и принимается терзать труп. Фотофоры^[10] на их боках сверкают судорожными радугами.

Кларк наблюдает за этим с другой стороны мира. Боль держится на расстоянии постоянными пульсирующими толчками. Лени переводит взгляд на руку; та по-прежнему на месте. Можно даже пошевелить пальцами без всяких проблем. «Бывало и хуже», – думает она.

А потом: «Почему я до сих пор жива?»

Рядом появляется Баллард; ее скрытые линзами глаза сияют, как фотофоры.

– Господи, – раздается ее исковерканный шепот. – Лени? Ты в порядке?

Кларк какое-то время размышляет о том, насколько глупым кажется сейчас этот вопрос, но чувствует себя на удивление нормально.

– Да.

К тому же она прекрасно знает, что во всем виновата сама. Она просто легла, отключилась. Ждала смерти. Сама напросилась.

Она всегда сама напрашивается.

* * *

В воздушном шлюзе отступает вода. Вокруг них и внутри них; затаенный вдох Кларк, выпущенный наконец наружу, стремглав несется вдоль висцеральных каналов, наполняя легкое, кишки и душу.

Баллард распаивает печать на лице, и ее слова кувырком валятся в сырое помещение:

– О боже! Господи! Поверить не могу! Господи, ты эту штуку видела? Они тут такие огромные! – Она проводит руками над лицом, линзы слетают, молочные полусферы падают с огромных карих глаз. – Даже представить трудно, что обычно они всего пару сантиметров длиной…

Она начинает раздеваться, расстегивает костюм на руках, не переставая говорить:

– Но знаешь, они, оказывается, такие хрупкие! Посильнее ударить – и тварь на части разваливается! Боже!

Баллард всегда снимает подводную форму на станции. Кларк подозревает, что она с удовольствием вырвала бы рециркулятор из собственной гортани, если бы могла, и швырнула бы его в угол вместе с гидрокостюмом и линзами, пока те не понадобятся в следующий раз.

«Может, она второе легкое хранит в каюте, – размышляет Лени. – Держит в банке, а по ночам запихивает обратно в грудь…» Кларк все еще чувствует себя немного вялой; наверное, побочный эффект от нейроингибиторов, которые выделяют имплантаты, когда она выходит наружу. «Малая цена за то, чтобы мозг не закоротило, хотя я бы не возражала…»

Баллард стягивает вторую кожу до пояса. Под левой грудью сквозь костяную клетку выступает входное отверстие электролизера.

Кларк затуманенным взглядом смотрит на перфорированный диск, утопленный в плоти напарницы, и думает: «Так в нас входит океан». Сейчас это уже столь привычное знание обретает новую важность. «Мы всасываем воду, крадем из нее кислород и выплевываем обратно».

Колючее онемение распространяется по телу, течет от плеча прямо в грудь и шею. Кларк трясет головой, чтобы прояснить мысли. Сил хватает лишь на один раз.

Она неожиданно слабеет, сползает по выходному люку.

«Это шок? Или у меня обморок?»

– В смысле… – Баллард замирает, неожиданно заботливо смотрит на нее. – Господи, Лени. Ты ужасно выглядишь. Не надо было говорить мне, что все в порядке, если это не так.

Покалывание добирается до основания черепа.

– Я в порядке, – отзывается Кларк. – Ничего не сломано. Только синяки.

– Чушь. Снимай костюм.

Лени с усилием выпрямляется. Оцепенение слегка отступает.

– Никаких проблем. Я сама смогу о себе позаботиться.

«Не трогай меня. Пожалуйста, не трогай».

Баллард без лишних слов подходит, распечатывает рукав Кларк, чуть ли не сдирает его, обнажая уродливый пурпурный кровоподтек. Вопросительно подняв бровь, смотрит на Лени.

– Всего лишь синяк, – констатирует та. – Я все сама сделаю, серьезно. Но все равно спасибо.

Она резко убирает руку, отказываясь от помощи.

Баллард не сводит с нее глаз. Еле заметно улыбается.

– Лени, не нужно так этого стыдиться.

– Чего?

– Ты сама знаешь. Того, что я тебя спасла. Когда эта штука на тебя напала, ты чуть сознание не потеряла. Но это понятно. Люди обычно тяжело привыкают к непривычным условиям. Это я просто из породы везучих.

«Точно. Тебе всегда везло, да? Знаю я твою породу, вы же никогда не ошибаетесь…»

– Тебе не нужно стыдиться себя, – уверяет ее Баллард.

– А я и не стыжусь, – честно отвечает Кларк.

Она больше вообще ничего не чувствует. Только покалывание. Напряжение. А еще какое-то вялое удивление, что до сих пор жива.

* * *

Переборка потеет.

Глубина кладет ледяные руки на металл, и Кларк изнутри наблюдает, как влажная атмосфера каплями скатывается по стене. Лени сидит неподвижно на койке под тусклым флуоресцентным светом, до каждой стены каюты можно легко дотянуться рукой. Над головой нависает потолок. Комната слишком узкая. Кларк чувствует, как океан сжимает станцию вокруг нее.

«А я могу только ждать…»

От анаболической мази на ранах тепло и спокойно. Кларк опытными пальцами на ощупь изучает пурпурную плоть на руке. Диагностические приборы в медицинском отсеке выписали ей оправдание. В этот раз повезло: кости не сломаны, эпидермис не поврежден. Она застегивает костюм, прячет синяки.