Посвящается Сэнди
В тот день наш отряд был в горах Сьерра-Невада, и мы припозднились с возвращением. Из лагеря стартовали вовремя, но служба управления движением развернула нас далеко на восток из-за непогоды. Меня это не обрадовало – отец обычно не садился ужинать один.
К тому же мне подсунули в качестве второго пилота какого-то нового мальчишку – мой обычный второй пилот и заместитель командира патруля заболел, поэтому скаутмастер мистер Кински дал вместо него этого балбеса. Сам мистер Кински летел на другом вертолете с патрулем кугуаров.
– Почему не прибавишь скорость? – поинтересовался балбес.
– Никогда не слышал о правилах воздушного движения? – спросил я.
Вертолет управлялся дистанционно с земли и медленно летел по заданному курсу вдоль выделенного нам транспортного коридора.
– Всегда можно сочинить что-нибудь непредвиденное, – рассмеялся балбес. – Сейчас увидишь.
Он включил микрофон:
– Лис восемьдесят третий вызывает службу…
Я отключил связь, а потом, когда диспетчер ответил, включил снова и сказал, что их вызвали по ошибке. Балбес не скрывал своего недовольства.
– Маменькин сыночек! – приторно-сладким голосом произнес он.
Вот этого говорить точно не стоило.
– Иди назад, – велел я ему, – и скажи Слэтсу Кейферу, чтобы шел сюда.
– Зачем? Он не пилот.
– Ты, как мне кажется, тоже. Но он весит столько же, сколько и ты, а я не хочу нарушать баланс этого драндулета.
Он откинулся на спинку сиденья:
– Старик Кински назначил меня вторым пилотом, так что никуда я отсюда не уйду.
Я досчитал до десяти и промолчал. Пилотская кабина летящего вертолета – не самое подходящее место для драки. Больше мы не произнесли ни слова, пока я не посадил машину на площадке Северный Сан-Диего и не выключил сопла на роторе.
Вышел я, естественно, последним. Мистер Кински ждал нас, но я его не видел – все мое поле зрения занимал тот балбес.
– Может, повторишь, что ты тогда сказал? – Я схватил его за плечо.
Между нами встал появившийся словно ниоткуда мистер Кински:
– Билл, Билл! Что это значит?
– Я… – Я собирался заявить, что намерен выбить этому балбесу все зубы, но передумал.
Мистер Кински повернулся к нему:
– В чем дело, Джонс?
– Я ничего не сделал! Спросите кого угодно.
Я уже намеревался сказать, что он может повторить то же самое перед пилотской комиссией – нарушение субординации в воздухе всегда считалось серьезным проступком. Но его фраза «спросите кого угодно» меня остановила. Никто, кроме нас двоих, ничего не видел и не слышал.
– Билл, проведи перекличку патруля и отпусти их, – сказал мистер Кински, посмотрев на нас обоих.
Так я и сделал, а потом отправился домой.
В общем, добрался я уже весь вымотанный и на нервах. По дороге послушал новости, которые ничем меня не порадовали. Паек урезали на очередные десять калорий, отчего я ощутил еще больший голод, вспомнив, что не успеваю к ужину с отцом. Дальше в новостях сообщили, что космический корабль «Мэйфлауэр» наконец введен в строй и открыт прием заявлений от потенциальных эмигрантов.
«Что ж, кому-то повезет, – подумал я. – Никаких урезанных пайков, никаких балбесов вроде Джонса…»
И новенькая, с иголочки, планета.
Джордж – то есть мой отец – сидел в гостиной, просматривая какие-то бумаги.
– Привет, Джордж, – сказал я. – Ты ужинал?
– Привет, Билл. Нет.
– Сейчас приготовлю.
Войдя в кухню, я понял, что он не только не ужинал, но и не обедал. Надо соорудить ему двойную порцию.
Достав из холодильника два синтестейка, я бросил их в размораживатель, добавил большой пакет картофеля «айдахо» для отца и пакет поменьше для себя, затем вынул упаковку салата и оставил ее греться естественным путем.
К тому времени, когда я залил кипятком два суповых кубика и порошковый кофе, стейки уже были готовы для жарки. Я перенес их в гриль, установил средний режим и прибавил температуру размораживателя, чтобы картошка подоспела к стейкам, после чего вернулся к холодильнику за парой кусков торта с мороженым на десерт.
Гарнир разогрелся. Быстро взглянув на сводку продовольственных расходов, я решил, что мы можем себе позволить чуть больше, и отрезал к картошке пару кусочков маргарина. Звякнул гриль; я извлек из него стейки, поставил все на стол и включил свечи, как это всегда делала Энн.
– Иди, все готово! – крикнул я.
Переписав с упаковок данные о калориях и количестве баллов, я бросил их в мусоросжигатель. Так никогда не запутаешься в расходах.
Едва я закончил, отец сел за стол. Прошло всего две минуты двадцать секунд – в готовке на самом деле нет ничего сложного. Не понимаю, почему женщины устраивают из-за этого такую кутерьму. Вероятно, в их действиях просто нет системы.
– Господи! – отец понюхал стейки и широко улыбнулся. – Билл, ты нас разоришь.
– Это уже моя проблема, – ответил я. – У меня пока остались излишки за этот квартал. – Я нахмурился. – Вот только в следующем их уже не будет, если не перестанут урезать пайки.
Отец замер, не донеся кусок стейка до рта.
– Опять?
– Опять. Послушай, Джордж, я никак не пойму. В этом году был хороший урожай, к тому же в Монтане заработал завод по выращиванию дрожжей…
– Билл, ты ведь следишь за всеми новостями о продовольственном снабжении?
– Естественно.
– Обратил заодно внимание на результаты переписи населения в Китае? Попробуй посчитать на логарифмической линейке.
Я понял, что он имеет в виду, и стейк вдруг показался мне похожим по вкусу на старую резину. Какой смысл пытаться экономить, если кто-то на другой стороне планеты намерен обратить в прах все твои усилия?
– Этим чертовым китайцам стоило бы перестать плодиться и начать выращивать еду!
– Все, Билл, должно делиться поровну.
– Но…
Я замолчал. Джордж, как обычно, был прав, но отчего-то мне это показалось не вполне честным.
– Слышал про «Мэйфлауэр»? – спросил я, чтобы сменить тему.
– А что там с «Мэйфлауэром»?
Голос отца вдруг стал настороженным, что меня удивило. С тех пор как умерла Энн – моя мать, – мы с Джорджем сблизились настолько, насколько только могут сблизиться двое мужчин.
– Ну… он введен в строй, только и всего. Начался отбор эмигрантов.
– И что? – столь же настороженно спросил отец. – Чем вы сегодня занимались?
– Ничем особенным. Прошли пешком около пяти миль к северу от лагеря, и мистер Кински принял у некоторых ребят зачеты. И я видел горного льва.
– Что, правда? Я думал, их больше не осталось.
– Ну… мне показалось, будто я его видел.
– Значит, скорее всего, так оно и было. Что еще?
Поколебавшись, я рассказал ему о том балбесе, Джонсе.
– Он даже не из нашего отряда. Как он смеет вмешиваться в мою работу пилота?
– Ты правильно поступил. Похоже, Билл, этот балбес Джонс, как ты его называешь, слишком молод, чтобы доверить ему пилотскую лицензию.
– Собственно, он на год старше меня.
– В мое время даже подавать на лицензию можно было лишь после того, как тебе исполнится шестнадцать.
– Времена меняются, Джордж.
– Это точно. Это точно…
Отец внезапно погрустнел, и я понял, что он думает об Энн.
– Неважно, сколько ему лет, – поспешно сказал я, – но как этот червяк Джонс смог бы пройти тест на психологическую устойчивость?
– Психологические тесты несовершенны. Как и люди.
Отец откинулся в кресле и, закурив трубку, спросил:
– Хочешь, Билл, я сам приберусь сегодня?
– Нет, спасибо.
Он всегда об этом спрашивал, и я всегда отказывал. Отец слишком рассеян и отправляет продовольственные баллы в мусоросжигатель. Зато от моего внимания ничто не ускользает.
– Сыграем в криббедж? – предложил я.
– Я тебя наголову разгромлю.
– Кто же еще, кроме тебя?
Я собрал мусор, сжег посуду и последовал за отцом в гостиную. Он уже доставал доску и карты.
Похоже, мысли его были заняты вовсе не игрой. Я уже был близок к выигрышу, прежде чем он успел всерьез начать партию. Наконец он положил карты и посмотрел прямо на меня:
– Сынок…
– Гм? – В смысле: «Да, Джордж?»
– Я решил эмигрировать на «Мэйфлауэре».
Я опрокинул доску для криббеджа, но тут же поднял ее, сбавил обороты и попытался выровнять полет.
– Круто! Когда отбываем?
Отец яростно затянулся трубкой:
– В том-то и суть, Билл. Ты никуда не летишь.
Я лишился дара речи. Отец никогда прежде так со мной не поступал. Несколько мгновений я лишь сидел, шевеля губами, словно рыба, и лишь затем сумел проговорить:
– Папа, ты шутишь.
– Нет, сынок, не шучу.
– Но почему? Ответь мне на единственный вопрос: почему?
– Понимаешь, сынок…
– Называй меня Билл.
– Хорошо, Билл. Одно дело – когда я сам решаю рискнуть, начав жизнь колониста, но у меня нет никакого права ломать жизнь тебе. Ты должен завершить образование. На Ганимеде нет приличных учебных заведений. Выучишься, станешь взрослым – и если уже тогда захочешь эмигрировать, дело твое.
– И это единственная причина? Потому что я должен учиться?
– Да. Ты останешься здесь и получишь диплом. Мне бы хотелось видеть тебя и с докторской степенью. А потом, если пожелаешь, можешь ко мне присоединиться. Своего шанса ты не упустишь – кандидаты, имеющие там близких родственников, рассматриваются в первую очередь.
– Нет!
Отец, похоже, оставался непоколебим. Впрочем, и я, пожалуй, тоже.
– Джордж, послушай меня. Если ты меня здесь бросишь, никакой пользы от этого не будет. Я не стану учиться. Я уже сейчас могу сдать экзамены на гражданство третьего класса. А потом получу разрешение на работу, и…
– Разрешение на работу тебе не потребуется, – оборвал он меня. – Я оставлю тебе хорошее содержание. Билл, ты…
– Хорошее содержание? Думаешь, я притронусь хоть к одному твоему кредиту, если ты улетишь и бросишь меня? Буду жить на стипендию, пока не сдам экзамены и не получу рабочую карточку.
– Не так громко, сынок! Ты ведь гордишься тем, что ты скаут?
– Ну… да.
– Кажется, припоминаю, что скаутам положено слушаться старших. И быть с ними вежливыми.
Меня словно обдало жаром. Следовало сообразить, что он это скажет.
– Джордж…
– Да, Билл?
– Если я был с тобой груб – извини. Но законы скаутов придуманы не для того, чтобы скаутами легче было командовать. Пока я живу в твоем доме – буду делать все, что скажешь. Но если ты меня бросишь, у тебя больше не будет на меня никаких прав. Разве это нечестно?
– Будь благоразумен, сынок. Я поступаю так ради твоего же блага.
– Не соскакивай с темы, Джордж. Честно или нечестно? Если ты улетишь за миллионы миль отсюда, как ты можешь рассчитывать, что сумеешь влиять на мою жизнь? Я буду сам по себе.
– Я все равно останусь твоим отцом.
– Отцы и сыновья должны держаться вместе. Насколько я помню, отцы, приплывшие на том, первом «Мэйфлауэре» взяли с собой своих детей.
– Это другое дело.
– Почему?
– Речь идет о намного более далеком путешествии. И весьма опасном.
– И тогда было опасно – все знают, что половина колонии в Плимуте умерла в первую же зиму. И расстояние ничего не значит – важно то, сколько времени занимает путешествие. Если бы сегодня мне пришлось идти назад пешком, мой поход затянулся бы и на следующий месяц. Пилигримам потребовалось шестьдесят три дня, чтобы пересечь Атлантику, – по крайней мере, так учили в школе. Но сегодня в новостях сказали, что «Мэйфлауэр» – нынешний «Мэйфлауэр» – доберется до Ганимеда за шестьдесят дней. То есть получается, что до Ганимеда ближе, чем от Лондона до Плимут-Рока.
Отец встал и выбил трубку.
– Я не собираюсь с тобой спорить, сынок.
– И я тоже…
Я глубоко вздохнул. Возможно, продолжать не следовало, но меня охватила злость. Ко мне никогда прежде не относились подобным образом, и, вероятно, я хотел причинить ответную боль.
– …но вот что я тебе скажу: ты не единственный, кого тошнит от урезанных пайков. Если ты думаешь, что я собираюсь тут оставаться, пока ты будешь жрать от пуза в своих колониях, то советую подумать еще раз. А я-то считал, будто мы – партнеры…
О последних своих словах я тут же пожалел. Именно это сказал он мне на следующий день после смерти Энн, и так с тех пор оставалось всегда.
Еще не успев договорить, я понял, почему Джордж хотел эмигрировать и что продовольственные баллы тут вовсе ни при чем. Но я не знал, как взять собственные слова назад.
Отец уставился на меня, затем медленно проговорил:
– Думаешь, в этом все дело? Что я хочу улететь, чтобы больше не пропускать обед, экономя продовольственные баллы?
– А в чем еще? – спросил я, не зная, что ответить.
– Гм… хочешь – верь, хочешь – нет, Билл, но больше мне сказать нечего. Пойду, пожалуй, спать.
В смешанных чувствах я отправился к себе в комнату. Мне настолько хотелось, чтобы рядом была мама, что я в буквальном смысле ощущал это желание на языке, зная, что то же самое чувствует и Джордж. Она никогда не допустила бы, чтобы наш спор дошел до той точки, когда мы начали бы кричать друг на друга – или, по крайней мере, я на него. К тому же наши партнерские отношения разрушились и никогда уже не могли бы стать прежними.
После душа и долгого массажа я почувствовал себя лучше. Я понял, что на самом деле наше партнерство не так-то просто разрушить. В конечном счете Джордж все равно бы понял, что я должен лететь с ним, и не позволил бы колледжу встать на моем пути. В этом я нисколько не сомневался – или почти не сомневался.
Я начал думать о Ганимеде.
Ганимед!
Да что там – я даже на Луне никогда не бывал!
У нас в классе был мальчик, который родился на Луне. Его родители остались там, а его отправили домой учиться. Он строил из себя покорителя глубокого космоса, но расстояние до Луны составляло меньше четверти миллиона миль – в нее практически можно было швыряться камнями. Лунная колония не могла обеспечивать сама себя, и там действовали те же нормы пайков, что и на Земле. По сути, это была часть Земли. Но – Ганимед!
Я вспомнил, что до Юпитера примерно полмиллиарда миль, плюс-минус в зависимости от времени года. Как могло мизерное расстояние до Луны сравниться с подобным прыжком?
Внезапно я понял, что забыл, каким по счету спутником Юпитера является Ганимед – третьим или четвертым. Но знать мне это было обязательно нужно. В гостиной лежала книга, которая могла сообщить и эту информацию, и много другой, – «Путешествие по колониям Земли» Элсуорта Смита. Я направился за ней.
Отец так и не ложился – сидел в кресле и что-то читал.
– О… привет, – сказал я и принялся искать книгу.
Он кивнул и продолжал читать.
Книги на обычном месте не оказалось. Я огляделся вокруг.
– Что ищешь, Билл? – спросил отец.
И тут я увидел, что он держит именно ее.
– Гм… ничего, – ответил я. – Не знал, что книга у тебя.
– Эта? – показал отец.
– Неважно. Найду что-нибудь еще.
– Бери. Я уже просмотрел.
– Ну… ладно, спасибо.
Взяв книгу, я направился к двери.
– Погоди, Билл.
Я остановился.
– Решено, – сказал он. – Я никуда не лечу.
– Гм?!
– Ты был прав насчет того, что мы партнеры. Мое место здесь.
– Да, но… Послушай, Джордж… извини за то, что я наговорил насчет пайков. Я знаю, что дело не в этом. Просто… ты должен лететь.
Мне хотелось сказать ему: я знаю, все дело в Энн. Но я боялся, что если произнесу имя Энн вслух, то тут же разрыдаюсь.
– Другими словами, ты согласен остаться – и учиться дальше?
– Ну… – К ответу я был не вполне готов, будучи полон решимости лететь сам. – Я не совсем это имел в виду. Я имел в виду, что знаю, почему ты хочешь лететь… почему ты должен лететь.
– Гм… – Он долго раскуривал трубку. – Понимаю. А может, и нет. – Он помолчал. – Давай так, Билл. Наше партнерство остается в силе. Либо мы оба летим, либо оба остаемся – если только ты добровольно не останешься, чтобы получить степень и присоединиться ко мне потом. Так честно?
– Ну… да, конечно!
– Тогда поговорим позже.
Я пожелал ему доброй ночи и поспешно нырнул в свою комнату.
«Вильям, малыш, – сказал я себе, – все уже практически решено, – если только не окажешься чересчур мягкосердечным и не согласишься остаться».
Забравшись в постель, я раскрыл книгу.
Ганимед был третьим спутником Юпитера – удивительно, что я об этом забыл. Размерами он превосходил Меркурий и еще больше Луну – вполне приличная планета, пусть даже и спутник. Сила тяжести на поверхности составляла одну треть земной – там я весил бы примерно фунтов сорок пять. Первый контакт состоялся в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году – об этом я знал, – а проект по созданию атмосферы начался в тысяча девятьсот девяносто восьмом и продолжался до сих пор.
В книге имелось стереоизображение Юпитера, каким он был виден с Ганимеда, – круглый, словно яблоко, красно-оранжевый и приплюснутый на обоих полюсах. И еще он был невероятно огромен и прекрасен. Глядя на него, я заснул.
В последующие три дня у нас с отцом не нашлось возможности поговорить, поскольку все это время я провел вместе с классом в Антарктике, откуда вернулся с обмороженным носом и шикарными фото пингвинов. У меня было время подумать.
Отец, как обычно, забыл записать расходы, но сохранил упаковки от продуктов, так что я быстро привел всю бухгалтерию в порядок.
После ужина я позволил ему выиграть у меня две партии, а потом сказал:
– Слушай, Джордж…
– Да?
– Помнишь, о чем мы говорили?
– Ну… да.
– В общем, так. Я несовершеннолетний и не могу полететь, если ты мне не разрешишь. Мне кажется, тебе стоило бы так и сделать, но если нет – учебу я не брошу. В любом случае ты должен лететь – сам знаешь почему. Прошу тебя: подумай еще раз и возьми меня с собой. Но и вести себя словно капризный младенец я тоже не стану.
Отец в замешательстве посмотрел на меня:
– Вполне достойная речь, сынок. Имеешь в виду, что готов отпустить меня, а сам остаться здесь, продолжать учебу и не устраивать по этому поводу истерик?
– Ну, не то чтобы готов… но буду вынужден смириться.
– Спасибо. – Отец пошарил в кармане и достал фотографию. – Можешь взглянуть.
– Что это?
– Фотокопия твоего заявления на эмиграцию. Я подал его два дня назад.
В последующие несколько дней мои дела в школе шли не лучшим образом.
Отец предупредил, чтобы я не особо настраивался, – наши заявления пока не одобрили.
– Знаешь, Билл, заявок поступило вдесятеро больше, чем реально может полететь.
– Но большинство хотят на Венеру или Марс. Ганимед слишком далеко, и это отпугивает неженок.
– Я не имел в виду заявки на все колонии, а только на Ганимед, конкретно на первый рейс «Мэйфлауэра».
– Даже при всем при этом тебе меня не напугать. Всегда было так, что достойным оказывался лишь один из десяти.
Отец со мной согласился, сказав, что впервые в истории были приложены некоторые усилия, чтобы отобрать для колонизации лучших, вместо того чтобы использовать колонии в качестве свалки для неудачников и криминальных элементов.
– Но, Билл, с чего ты решил, что мы с тобой обязательно подойдем? – добавил он. – Ни ты, ни я не супермены.
Слова его потрясли меня до глубины души. Мысль, что мы можем оказаться не вполне достойными, даже не приходила мне в голову.
– Джордж, они просто не могут нам отказать!
– Вполне могут.
– Но как? Там нужны инженеры, а ты крутой спец. Я, конечно, не гений, но делаю успехи в школе. Мы оба здоровы, у нас нет никаких вредных мутаций – мы не дальтоники, не больны гемофилией и все такое прочее.
О проекте
О подписке
Другие проекты