Миф 1. Человеческая жизнь бесценна

Любые попытки определить ее стоимость и использовать эти оценки при разработке экономической политики – аморальны и опасны

Человеческая жизнь бесценна. Так ли это? Попытки определить стоимость человеческой жизни в долларах на первый взгляд кажутся аморальными. Однако отсутствие таких оценок приводит к еще большим социальным и нравственным проблемам. Сколько нужно платить родственникам погибших в боевых действиях или в результате террористических актов? Сколько не жалко потратить, чтобы сократить смертность в дорожно-транспортных происшествиях, на пожарах и в результате несчастных случаев? Представление о бесценности человеческой жизни часто оборачивается ее бесплатностью: родственники погибших не получают почти ничего, а проекты, которые могли бы снизить уровень смертности, считаются слишком дорогостоящими. Государство и общество предпочитают тратить деньги на другие важные цели. Но что в конечном счете важнее нашей собственной жизни?

Как оценить, сколько стоит жизнь? Можно предположить, что стоимость жизни равна величине «человеческого капитала», равного, в свою очередь, добавленной стоимости, которую человек производит за всю свою жизнь. Используя этот подход, можно прийти к выводу, что стоимость жизни среднего россиянина – всего лишь около $100 тыс. Кроме того, из этой теории следует, что жизнь одного миллиардера стоит столько же, сколько жизнь всех жителей небольшого города, вместе взятых.

Однако такой подход может показаться не только оскорбительным, но и поверхностным с точки зрения экономической науки. Человек – это не только то, что он производит. Мы живем не для того, чтобы работать, а работаем для того, чтобы жить. Профессиональная деятельность – это лишь небольшая составляющая жизни, поэтому и стоимость жизни должна быть намного выше «человеческого капитала».

Чтобы выяснить, насколько мы сами ценим свою жизнь, была разработана другая, более обоснованная методология. В последние 20–30 лет экономисты разных стран провели десятки исследований, пытаясь оценить так называемую стоимость среднестатистической жизни. В основе этой методологии лежит анализ реальных решений, при принятии которых люди взвешивают стоимость своей жизни. Цену жизни можно вычислить, зная, например, насколько дороже стоят более безопасные автомобили в сравнении с обычными или насколько выше заработная плата у тех, кто работает на опасном производстве.

Для оценки стоимости среднестатистической жизни необходимы очень хорошие микроэкономические данные, поэтому неудивительно, что подавляющее большинство работ проведено в США. Результаты исследований американского рынка труда показывают относительно небольшой разброс оценок: от $4 млн до $9 млн (в ценах 2000 г.) за одну жизнь^[8]. Аналогичные оценки получаются и при анализе решений о покупке автомобилей, установке противопожарного оборудования, покупке недвижимости с учетом экологической ситуации и т. д. Надежность этих оценок настолько высока, что правительство США использует методологию определения стоимости жизни при принятии решений об инвестиционных проектах в важных сферах – охране окружающей среды, здравоохранении, безопасности на транспорте.

Проведение подобных исследований в России пока не реально. Однако можно попробовать оценить стоимость жизни россиянина, используя американские данные. Анализ стоимости среднестатистической жизни для различных выборок американцев (см. вышеупомянутую работу Кипа Вискузи и Джозефа Альди) показывает, что эластичность стоимости жизни по доходу составляет всего лишь ½, а не единицу (как можно было бы ожидать согласно теории «человеческого капитала»). В переводе на повседневный язык это значит, что цена жизни тех, кто зарабатывает на 1 % больше, выше только на 0,5 %, а при увеличении дохода в 4 раза стоимость жизни лишь удваивается (надо возвести 4 в степень 0,5, то есть взять квадратный корень из 4). Выходит, стоимость жизни россиянина примерно в 3 раза ниже аналогичного показателя для американца (3 – квадратный корень из соотношения ВВП на душу населения в России и США в 2004 г.). То есть составляет от $1,3 млн до $3 млн^[9]. Следовательно, требования родственников людей, погибших в Театральном центре на Дубровке, никак нельзя считать чрезмерными. А размер страховых выплат родным военнослужащих, участвующих в боевых действиях, оказывается на порядок или два ниже справедливой суммы.

Можно, конечно, возразить, что Россия – не США и экстраполяция американских данных не вполне правомерна. Тогда попробуем сопоставить полученные оценки с исследованиями, касающимися менее развитых стран? По понятным причинам вычислить стоимость среднестатистической жизни для развивающихся стран очень трудно. Заслуживающие доверия оценки получены только для Индии. Самая нижняя оценка стоимости жизни индийца составляет $1 млн. Если учесть, что Индия отстает от России по ВВП на душу населения в четыре раза, то экстраполяция индийских данных позволяет оценить жизнь россиянина на уровне $2 млн и выше. Эта цифра, как мы видим, укладывается в полученный нами ранее диапазон $1,3–3 млн.

Почему так трудно сравнивать Россию с развитыми странами? Возьмем для примера статистику дорожно-транспортных происшествий (ДТП). В России ежегодно на дорогах погибает более 30 тыс. человек, а в Швеции – менее 600 человек. При этом автомобилей в Швеции всего лишь в три раза меньше, чем в России. Для снижения смертности в ДТП нужны не такие уж большие расходы. Даже в очень благополучной с точки зрения дорожной безопасности Британии все еще есть возможность сократить уровень смертности, потратив около $150 тыс. на каждую спасенную жизнь. В России сокращение смертности обошлось бы гораздо дешевле.

Главное, впрочем, не то, что нашу жизнь крайне низко ценит государство, а то, что свою жизнь часто не ценим мы сами. Об этом свидетельствуют будничные привычки наших водителей: они не любят пристегивать ремни безопасности, садятся за руль пьяными, выезжают на встречную полосу. Когда не ценишь свою жизнь, так же пренебрежительно относишься и к чужой: средний российский водитель не считает своим долгом уступить дорогу пешеходам и спешащим на вызов машинам скорой помощи.

Список доказательств того, что мы не ценим свою жизнь, можно продолжать до бесконечности: курение, чрезмерное употребление алкоголя, пренебрежение правилами противопожарной безопасности.

Люди второго сорта

Стоимость человеческой жизни – по существу главный показатель социально-экономического развития, гораздо более точный, чем ВВП на душу населения. Как и на любом другом рынке, бросовая цена жизни гражданина означает ее неудовлетворительное качество. Используя терминологию правительственных программ, можно сказать, что страна как место жизни граждан по-прежнему неконкурентоспособна. Таковой она и останется, пока мы сами не перестанем считать себя людьми второго сорта.

Глава 2. Анатомия кризиса

Если мы и знаем что-нибудь о глобальном финансовом кризисе, так это то, что мы знаем не очень много.

Пол Самуэльсон, лауреат Нобелевской премии по экономике (1970)

Кризис 2008 г. поставил множество вопросов – от «кто виноват?» до «что делать?». Откуда он взялся? Когда закончится? Похож ли этот кризис на предыдущие или уникален? Похоронит ли он капитализм, глобализацию или хотя бы американскую экономику? Каким образом надо действовать: как Франклин Делано Рузвельт или как Теодор Рузвельт? Нужно ли отстаивать курс рубля любой ценой, а если не любой, то какой? Кого необходимо поддерживать – банки, предприятия, безработных или фондовый рынок? В этой главе мы постараемся ответить на эти вопросы, опираясь на недавние экономические исследования.

Мифы играют особую роль во время кризиса, они предъявляют обществу виноватых – козлов отпущения. В это время резко возрастают ставки для предпринимателей, ведь речь идет не о дополнительной прибыли, а о выживании бизнеса. И если мифы помогают повысить шансы на спасение, их особенно хочется распространять. Мифы легко внедряются в общественное мнение: ведь кризисы случаются редко. Уже никто не помнит Великой депрессии и даже стагфляции 1970-х, поэтому легенды о прошлых кризисах превращаются в мифы о сегодняшних.

Миф 2. Кризис – родом из Америки

и возник исключительно по вине властей США

Мы столкнулись, возможно, с самым тяжелым кризисом за последние полвека. «Что делать» до конца неясно, тем более что во всем мире куда охотнее обсуждают «кто виноват». Многие политики – в том числе российские – считают, что это США расшатали мировую экономику. Сторонники теории заговора даже говорят, что американские власти специально создали систему «глобальных дисбалансов», чтобы их страна могла увеличивать потребление за счет остального мира.

Но верна ли такая упрощенная картина? На самом деле глобальные дисбалансы действительно имели место. Вот три самых наглядных.

Дисбаланс международной торговли

Существовал огромный торговый дефицит у США, Великобритании, Австралии, огромный профицит у азиатских стран, России и других экспортеров нефти. Дефицит счета текущих операций США в 2000-е гг. колебался в диапазоне 1–2 % мирового ВВП; примерно таким же был совокупный профицит развивающихся азиатских стран (включая Китай) и стран – экспортеров нефти (в том числе России).

Дисбаланс сбережений

США и Великобритания сберегали очень мало, иногда даже меньше, чем тратили; Россия и Китай – гораздо больше. Для примера: уровень сбережений в России составлял в последние годы 10–15 % от располагаемых доходов населения, в Китае – 20–25 %, в Америке и Великобритании – не выше 3 %, причем в отдельные годы был и отрицательным.

Дисбаланс бюджетов

В то время как развивающиеся страны поддерживали профицит бюджета, США наращивали дефицит, который недавно достиг 7 % ВВП и превысил 20-летний максимум.

Может ли устойчиво развиваться мировая экономика с такими дисбалансами? Оказывается, да. Экономисты Рикардо Кабаллеро, Эммануэль Фархи и Пьера-Оливье Гуринча предлагают элегантную теорию глобальных дисбалансов. Она не только объясняет, как мировой экономике удавалось сохранять равновесие до кризиса 2008 г. и откуда он взялся, но и позволяет понять, как будет устроена финансовая система после него.

По версии экономистов, все глобальные дисбалансы – следствие одного ключевого дисбаланса последних лет: между экономическим и финансовым развитием в развивающихся странах (в первую очередь Китае, России и других государствах – экспортерах нефти). Впервые страны со слабой финансовой системой демонстрируют впечатляющий экономический рост. В Китае большинство банков и эмитентов ценных бумаг по-прежнему принадлежат государству, и их неэффективность и политизированность признаются даже правительственными экспертами. В России, несмотря на бурный рост последних лет, банковская система по-прежнему мала и неустойчива, а фондовые рынки плохо регулируются и малоликвидны.

Построить развитую финансовую систему гораздо труднее, чем удвоить ВВП за 10 лет, и эти страны вынуждены размещать часть своих сбережений на рынках развитых государств – в первую очередь, в США и Великобритании. Именно англосаксонские страны создали самую развитую в мире систему финансовых инструментов для трансформации сбережений населения и государств в инвестиции (в том числе и для развивающихся стран). Сбережения из Китая и России устремились за рубеж потому, что их финансовые системы не могли эффективно трансформировать эти средства в инвестиции. Чтобы отправлять деньги на развитые рынки, развивающиеся страны тратили часть экспортной выручки не на импорт, а на вывоз капитала, поэтому у них экспорт существенно превышал импорт, а у развитых – наоборот. Так возник первый дисбаланс. Приток сбережений со всего мира уронил ставки процента в Америке. Из-за этого снизились стимулы к сбережениям у американцев, а правительству стало дешевле финансировать дефицит бюджета – отсюда и второй, и третий дисбалансы. Но не стоит обвинять председателя Федеральной резервной системы Алана Гринспена в том, что он установил низкие процентные ставки в Америке, – деньги были дешевы из-за огромного притока капитала со всего света. Если бы он повысил процентные ставки, денег бы пришло еще больше.

Эта теория показывает, что глобальные дисбалансы не нарушают законы макроэкономики – до тех пор, пока американская финансовая система способна эффективно и надежно работать со сбережениями всего мира. Впрочем, оказалось, что мир переоценил качество американских финансовых рынков. До поры до времени они справлялась с притоком иностранных денег, но в последние годы начали давать сбои. Искушение брать на себя избыточные риски, обусловленное огромным притоком дешевых денег, оказалось слишком сильным. Сочетание этих двух факторов подтолкнуло финансовые институты к безответственному поведению, что и привело к кризису. Доверие к американской системе серьезно подорвано. После кризиса и соответствующего усиления регулирования оно, конечно, восстановится, но лишь частично. Америка останется финансовой сверхдержавой, но глобальные дисбалансы резко сократятся.

Словом, Америку есть за что ругать. Это и недостаточное регулирование рынка производных финансовых инструментов, и непрозрачность многих видов деятельности инвестиционных банков. Наконец, Вашингтон действительно проводил безответственную бюджетную политику. Нынешний уровень дефицита бюджета США, безусловно, неприемлем для любого серьезного правительства.