Цитаты из книги «Пелевин и поколение пустоты»

Парадокс, но может статься, что именно в этом и таится главный секрет писательской популярности. Пелевин прост и народен. Он не интеллигент. Он каратист и толковый парень с некоторым литературным образованием, знающий иностранные языки и начитавшийся эзотерики. Ненавидящий и Советский Союз, и новый режим. Он сочинитель увлекательных сюжетных конструкций, который не заботится о тщательной шлифовке деталей.

Кто не хочет работать клоуном у пидарасов, будет работать пидарасом у клоунов»

А вот про то, что такое быть русским: «Ездить на немецком автомобиле, смотреть азиатское порно, расплачиваться азиатскими деньгами, верить в еврейского бога, цитировать французских дискурсмонгеров, гордо дистанцироваться

от “воров во власти” – и все время стараться что-нибудь украсть, хотя бы в цифровом виде».

Ананасной воде» (2010) солидные службисты хором затягивают «С чего начинается родина» – вскоре после выхода книги эту же песню Путин, сев за рояль, исполнил на благотворительном балу.

Русский читатель всегда был скорее равнодушен к стилю, нежели к смыслу. Тому масса примеров: от Чернышевского, чье «Что делать?» выдает криминальную неспособность оперировать языком, до стихотворения Тютчева Silentium. Стих у Тютчева вышел тягучий, неповоротливый, архаичный, с уже тогда безнадежно устаревшим образом встающих и заходящих звезд и сомнительнейшей рифмой «себя» – «тебя». Но поэту в таком стилистически неудачном стихотворении удалось сформулировать «мысль изреченная есть ложь». И читатель простил ему все на свете. Пелевин – Толстоевский, потому что задает вопросы. Неупорядоченно, криво, заговариваясь, но по какому-то важному для нас существу. По мнению Сергея Шнурова, Пелевин замечателен тем, что в его книжках отразилась бессистемность советского образования – где-то что-то. «Плюс это абсолютно постатеистическая литература, – говорит рок-музыкант. – Здесь, в России, мы остались без почвы, и вот растет такой бурьян – дикий, но увлекательный».

звезд и сомнительнейшей рифмой «себя» – «тебя». Но поэту в таком стилистически неудачном стихотворении удалось сформулировать «мысль изреченная есть ложь». И читатель простил ему все на свете.

Образ писателя Толстоевского в свое время придумали Ильф и Петров: они любили поиздеваться над всем святым. Если выпарить живительный физраствор русской литературы до кристаллов, до одной основной характеристики, то мы увидим не увлекательность сюжета, не флоберовское тщание по части стиля, а привычку задавать мучительные вопросы.

«Модным Пелевин стал только потому, что был, по сути, единственным, – пишет Дмитрий Быков. – Все остальные литераторы сочиняли для себя или для критиков, которые их обслуживали. Некоторые писали для “Букера” или для перевода на европейские языки. Пелевин был единственным, кто думал о читателе и о реальности, помогая первому преодолеть вторую. “Я просто пишу интересные книжки”, – пожал он плечами в ответ на расспросы корреспондента Observer»[31].

У Пелевина проступают Кастанеда, «Книга перемен», Борхес и менее считываемый, но не менее нарочитый Набоков