Светились Истиной иконы в темном зале,
Что были писаны за совесть – не за страх,
Благочестивых стен тогда оберегали
Покой и красоту в святых монастырях.
Ростки учения всевышнего – монахи,
Отжив в трудах, ложились в эту твердь,
И голову склонив на смертной плахе,
Они в душе благословляли Смерть.
А мне мой гроб – душа, и жизнь моя – могила,
Соседствует всегда божественная сила
С пустой обителью вселенских вечных мук,
Воздвигну ль я на этом гадком месте
Чудесный храм с мечтой вместе —
Творение моих извечно праздных рук?
Я помню молодость лишь в сумраке грозы,
И редкий луч, прорвавшийся сквозь тучи;
В саду давно залило борозды,
А дождь все лил и лил с небесной кручи.
Пришла пора осенних размышлений,
И снова надо грядки боронить…
Из ям с водой воскреснет сад осенний —
Из ям, в которых можно хоронить.
Кто знает, к радости поднимутся ли снова
Цветы из этого раскисшего покрова,
Что соком вод проточных напоен?
О, горькая судьба!
Вся наша жизнь случайна,
И враг ее высасывает тайно,
О, подари мне высший свет,
Сизиф – твой дух велит мне жить,
Чтоб мог я труд свой завершить!
Искусство вечно, время – нет.
И потому к гробам земным
От тех гробниц, что их чудесней,
Летит мой дух, и вслед за ним
Мотивы погребальной песни.
Они забытые в глуши,
Хранят с тоской не для забавы
Во тьме сокровища души;
В обители пустынной травы,
Как тайну сладостной отравы,
Льют чудный аромат в тиши.
Я жил когда-то в царственном дворце…
Тянулись всюду колоннады в небо —
Он представлялся гротом мне волшебным
В лучах заката, в солнечном венце.
Я слушал, как вздыхает океан,
Какую музыку вечерний шум прибоя
Уносит в небо ало – голубое,
Цветами радуги чудесной осиян.
И так бесцельно в роскоши я жил —
В лазури волн, как будто посторонний,
Среди нагих рабынь и благовоний,
Как часто тайный червь меня сушил,
Когда невольница, качая опахалом,
Склонялась ниц, и вал гремел за валом.
Старейшины поднялись, и в дорогу
Пустился табор в грохоте в пыли —
Так рок велит таинственно и строго!
И вот их нет, они вчера ушли.
Скрипят в степи цыганские обозы,
Ножи сверкают, слышен детский крик,
Судеб земных в очах блуждают слезы,
Гадалок взор в заоблачье поник.
Заслышав скрип, кузнечики звенят,
Над степью звон разносится цикад;
Кибела наливает травы соком,
Для вечных странников оазисы хранит,
Родник пробьет и в путь благословит
Их – тьму прозревших в таинстве глубоком.
Как отражение души своей свободной
Ты любишь море, вольный человек!
В душе твоей останется навек
Движенье волн и лик его холодный.
Не оттого ли любишь ты так странно
Глядеть часами в водный окоем,
Что гнев души и горечь сердца в нем
Сливаются с тобою многогранно.
Вы скрытны оба так же, как темны —
Бездонность не измерить человека
И тайны не дано узнать от века,
Как не достать сокровищ с глубины.
Зачем же так на долгие века
Схватились вы в пустом жестоком споре?
Вы гибнете, повсюду сея горе,
О, братья-недруги, победа далека!
Сошедши в царство мрачное Аида,
Встал Дон Жуан с деньгою на реке,
И хитрый кормщик нищенского вида
Его помчал в бесстрастном челноке.
А следом скорбных женщин завыванье —
Грудей нагих лохмотья распустив,
Со стоном жертв, идущих на закланье,
Толпа ревела траурный мотив.
Ехидно Сганарель взывал к уплате,
И дон Луис, все тыча пальцем зло,
Теням вокруг показывал некстати
На сына, с коим так не повезло.
Эльвира с дрожью вдовьим взглядом зыбким
Молила, все измены позабыв,
Чтоб муж хотя б прощальную улыбку,
Оставил, в даль забвения отплыв.
И командор из камня плыл с ним рядом,
Но обняв шпагу, чуждый до всего
Безбожный муж, герой уж больше взглядом
Средь волн не удостоил никого.
В ту пору чудную, когда у Богословья
Хватало сил, терпения, здоровья,
Нашелся врач, что в помысле высоком
Решил рассеять жуткий мрак над богом.
Он в пропасть черную проклятия кидал
И в горних истинах, запутавшись, блуждал.
Где чистый Дух лишь путь увидеть сможет,
Но от души старался он, похоже.
И в гордости затмения не чая,
Он крикнул, к небу взоры обращая:
– Ты слышишь ли, Ничтожество? Христос!
Неправду, на которой ты возрос,
Открою людям, и для поколений,
Как выкидыш, ты скроешься в забвеньи!
Так он кричал, безумный, и тогда
Исчезло солнце в небе без следа,
И гордый храм рассудка и свободы,
Дарами наделенный от природы —
Гармонией чудесной, красотой,
В наставшей тишине покрылся тьмой
И стал похож на мрачные чертоги.
Как пес бездомный, брел он без дороги,
Не различая даже время года —
Посмешище людей, презрение народа,
Зловещий, жалкий, горечью убитый,
Как хлам ненужный, всеми позабытый.
Меня мечтой из камня неспроста
Зовут художники, – я вечна и прекрасна!
Груди моей немая красота
Над смертными вовеки будет властна.
Я – гордый сфинкс в просторах поднебесных,
Я – лебедь белая и холод ледяной,
Застывшее движенье форм чудесных,
Земные страсти лик не тронут мой.
Всю красоту, что так людей манила
Веками, я в себе соединила,
К моим ногам Поэты припадут,
И их влюбленная тоскующая лира
Во мне прославит ту зеркальность мира,
Что в камне замерла навечно тут.
Рисунки эти не являют идеала,
Их ядовитая печаль неглубока —
Нога красотки в туфле пошло алой,
Трепещущая с веером рука.
Не соблазнит болезненным покоем
Ни Гаверни, ни кто-нибудь другой,
В садах чахотки разум мой изгоем
Блуждает, будто вправду он изгой.
Жена Макбета ближе и желанней, —
Страсть, уводящая в просторы мирозданий,
Какой Эсхил ее вообразил,
Ночь Микеланджело, сумевшая моею
Душою овладеть, и наслаждаться ею
Лишь у титанов нынче хватит сил.
Когда Природа, вдруг преображаясь,
Крушит породы, сеет смерть и страх,
Я вновь к гигантше юной возвращаюсь
И, словно кот, лежу у ней в ногах.
Смотрю, как вольно плоть ее колышет
И распирает жуткая игра,
И как огонь в очах туманных пышет,
Как пьет и ест огромная гора.
Все формы я обследую неспешно,
От исполинских ног и до груди,
Когда в жару заляжет спать безгрешно
Она, да так, что поле загудит…
И меж грудей вздремну я безмятежно
Без всяких дум и страха впереди.
Аллегорическая статуя в духе Ренессанса, Эрнесту Кристофу, скульптору
Как изваянье флорентийской школы,
Налита Силой, но Изящества полна,
Чудесно скинув мраморные сколы,
То двух Сестер творение она.
И неземной, какой-то адской мощью
Манит к себе ее девичий стан,
Не для утех ли сильных мира ночью
Ей сладострастный лик всевышним дан?
Не скрыть на нем ни Самолюбованья,
Ни томный взор с улыбкой кротких губ,
Ни то, чему не выдумать названья —
Зовущее, как гром победных труб:
– С Соблазном я повенчана Любовью! —
В возвышенности этой огневой
Величие страстей играет кровью!
И перед ней смолкает голос твой.
Обман творения! Ты божьего закона
Не ведаешь, являясь миг спустя
В обличии двуглавого дракона —
Свой настоящий облик обретя.
Лишь скинув красоту притворной маски,
Что дарит свет восторженным сердцам,
Предстанешь ты чудовищем из сказки —
Привычным, как и мир жестокий сам,
И вперишь в душу алчущие глазки.
Плачь, Красота! В чужом пиру похмелье
Залить ты хочешь реками из слез,
И я, чужим обманутый весельем,
К ним припадал в тоске пустынных грез!
– О чем рыдать? Мечта о совершенстве,
Что мир людей смогла навек увлечь,
Болезнь таит ли в видимом блаженстве?
О нет, твоей тоской не пренебречь, —
То не пустое в мире сожаленье
О бесполезной жизни, а удел
Безрадостный великого творенья —
Жить вечно так, как мир того хотел.
Откуда, Красота, являешься ты в мир?
Глядишь на нас с небес или из ада?
Лобзаньем опьяняющий кумир,
Добра и зла ты высшая отрада.
В очах твоих желанная заря
И ароматы буйного заката,
Вознесся юноша, судьбу благодаря,
Герой во прах повержен чашей яда.
Но звезды ли тебя иль ад благословил?
Как пес, твой Демон вечно ходит рядом,
Загадкою неведомых нам сил
Восторг в душе ты будишь грешным взглядом.
По трупам ты проходишь безмятежно,
Вселяя страх алмазами очей,
Канвой на бедрах дум преступно нежных
Заставишь сердце биться горячей.
И вот летит лучами ослепленный,
Летит к тебе, сгорая, мотылек;
С возлюбленной сливается влюбленный,
Как с гробом труп, когда он в землю лег.
Но стань ты хоть чудовищем ужасным,
Или мечтой с лазурью детских глаз —
Твой образ будет тайным и прекрасным,
В безбрежный мир всегда ведущий нас!
Ты Сатана, скажи, или Спаситель?
Ты голос Ангела или Сирены зов?
Но Красоты лишь ты освободитель
Из плена тяжкого в мир звуков и цветов!
Я вижу берег моря и закат,
Над ним лучи размеренного света, —
Закрыв глаза, я вновь представлю это,
Груди твоей вдыхая аромат.
И остров в знойной лени волн морских,
Мясистые плоды деревьев неизвестных,
Свободных женщин, стройных и чудесных,
Мужчин с могучими телами среди них.
За счастьем, словно ветер юга, пряным,
Туда, где в бухтах реют паруса,
Хочу сквозь бури плыть к далеким странам,
Где тамаринда буйные леса
Благоухают рядом с океаном,
И песнь матросов рвется в небеса.
Дорогое руно, пышных локонов вязь!
Над альковом струит ароматы
Нежной страсти желанная связь;
И мечты, что дремотой объяты,
На руно облетают, смеясь…
И уносят меня за леса
Знойной Африки, Азии томной,
Где темны, как руно, небеса!
Я лечу в этой бездне огромной
На зовущие вдаль голоса!
Я лечу в этот чувственный зной,
Где пришельцы от страсти немеют,
Вместе с черною рунной волной!
Только море кипит подо мной,
И огни над фрегатами реют;
Медом песен, цветением трав
Дух напьется, в прохладе тоскуя;
Якоря возвратят корабельный устав,
В даль отчалят фрегаты морскую,
На заре паруса распластав.
И волной опьяненный, склоняясь над ней,
Я замечу иное теченье,
В черных недрах, что зыби сильней;
И душа моя в струях влеченья
Уплывет за кормой кораблей.
Эти волосы – свод поднебесный,
Долгой ночи роскошный шатер;
Запах смол и кокоса чудесный,
Что на мили крыла распростер,
Пьет душа над чернеющей бездной.
Будет вечная россыпь алмазов
В этих косах тяжелых гореть,
Чтоб устав от минутных экстазов,
Бред былого и память размазав,
Я от скуки не мог умереть.
О проекте
О подписке
Другие проекты