Революция 1917 года и последующее возникновение СССР – это, пожалуй, один из самых смелых и глобальных осознанных экспериментов в современной истории, впрочем, неудачный. Азарт и неудержимость инициаторов революции, политическая подоплека и бедственное послевоенное положение государств региона сформировали уникальную страну, которая ударно (и под кнутом) на руинах прошлого сформировала доктрины для «верной дороги» в «светлое будущее», к сказке, выкованной из суровой были. Было переформатировано все: общество, экономика, политическая система, система образования, социальные лифты, гражданские и нравственные приоритеты. В особой стране по-особому работала и научная (изобретательская) мысль, которая характеризовалась несколькими уникальными для мира процессами и закономерностями. Книга Тима Скоренко, нашего соотечественника (белоруса), писателя, журналиста, инженера, популяризатора науки и техники, как раз про этот противоречивый период (1917-1991 гг.) русской технической мысли.
«Цели второй книги ничем не отличаются от целей первой: 1. Рассказать о замечательных изобретениях, сделанных в разное время нашими соотечественниками, – максимально объективно, не преуменьшая и не преувеличивая их заслуг; 2. Развеять многочисленные мифы и фальсификации, связанные с историей изобретательства. Прежним остался и девиз: «Россия – не родина слонов, зато у нас есть замечательные амурские тигры».
Давайте разберем по пунктам, чем же отличалась жизнь советского ученого (инженера) от жизни его западного коллеги:
1) Интеллектуальная собственность (изобретения) принадлежали государству. Авторское право в СССР регламентировалось декретом 1919 года:
«Всё то, к чему российские законодатели долго и мучительно шли в течение многих лет и хоть на два века позже англичан, но всё-таки пришли, было уничтожено одним росчерком ленинского пера. Первый пункт декрета [Декрет СНК РСФСР от 30.06.1919 "Об изобретениях (Положение)"] гласил: 1. Всякое изобретение, признанное полезным Комитетом по делам изобретений, может быть, по постановлению президиума Высшего совета народного хозяйства, объявлено достоянием Р. С. Ф. С. Р.
Иначе говоря, изобретателю теперь разрешалось только называть изобретение своей фамилией. Он терял право самостоятельно разрабатывать и использовать то, что он сам придумал. Всё, что изобретал человек, автоматически отчуждалось.
Далее шли пункты, расшифровывающие и дополняющие первый: 2. Объявленные достоянием Р. С. Ф. С. Р. изобретения (за исключением секретных), по опубликовании об этом, поступают в общее пользование всех граждан и учреждений на особых условиях, в каждом отдельном случае оговоренных. Изобретения, объявленные достоянием государства, относящиеся к государственной обороне или особо важные для России и признанные поэтому соответственным Народным комиссариатом особо секретными, не подлежат патентованию за границей, передаче третьим лицам или вообще разглашению. Виновные в нарушении сего подлежат преследованию по закону. 3. Изобретения, признанные полезными, объявляются достоянием Р. С. Ф. С. Р. или по соглашению с изобретателем, или, в случае несостоявшегося соглашения, принудительно за особое вознаграждение, не подлежащее налоговому обложению. 4. Авторское право на изобретение сохраняется за изобретателем и удостоверяется авторским свидетельством, выдаваемым изобретателю Комитетом по делам изобретений. Иначе говоря, изобретателю теперь разрешалось только называть изобретение своей фамилией. Он терял право самостоятельно разрабатывать и использовать то, что он сам придумал. Всё, что изобретал человек, автоматически отчуждалось.»
2) Соответственно, инженер не мог монетизировать свои идеи, терялась значительная часть стимула.
3) Не было открытой конкурентной среды инноваций. Изобретателю некуда было пойти со своей идеей, кроме как к самому государству.
«Проблема заключалась в том, что в СССР отсутствовало частное предпринимательство как таковое. Собственно, вообще никакие частные инициативы не поощрялись, советская идеология не одобряла индивидуализма. И в таких условиях изобретателю, который что-то придумал и даже получил патент, было некуда пойти. Вообще. Перспектива использования его патента государственным предприятием казалась более чем сомнительной: любое внедрение должно было сперва понравиться нескольким начальникам разного уровня, а затем получить одобрение ряда государственных комиссий. А другого пути просто не существовало.»
4) Даже весьма перспективные и приносящие большой доход изобретения вознаграждались менее чем скромно.
«После внедрения и начала производства американский изобретатель регулярно получал прибыль. Это мог быть доход от собственной компании-производителя или авторские отчисления от каждого проданного экземпляра, сделанного другой компанией. В течение ограниченного времени, пока действовал патент, американский изобретатель собирал сливки. Советский изобретатель в лучшем случае получал однократную премию-вознаграждение – и всё. И ещё упоминание на Доске почёта. Премия могла быть крошечной – в размере зарплаты, например, за изобретение, которое принесло миллионы рублей прибыли или экономии.»
5) В стране присутствовал отраслевой перекос: государство интересовали разработки в области вооружения, космоса, науки и тяжелой промышленности. Огромное количество изобретений для удобства повседневного быта остались на бумаге (чего стоит история со средствами личной гигиены!).
«В СССР возник чёткий перекос изобретательской мысли. Мы отправили Гагарина в космос, но до 1969 года не производили даже туалетной бумаги.»
6) В СССР присутствовало огромное идеологическое давление и работала соответствующая бюрократическая машина согласования и перепроверки. Даже фантастические романы приходилось носить на вычитку в Главатом (почитайте воспоминания Бориса Стругацкого)! Как следствие: все что было подозрительно – не подходило. Многие изобретения появились на свет потому что «Надо!», а не потому что «Нужно!». Доходило порой до смешного:
«Забавно, но факт: обычно академики подписываются в официальных документах и книгах «академик Иванов И. И.», но Хренову было разрешено в порядке исключения подписываться «Хренов К. К., академик», чтобы не возникало комического сочетания с фамилией.»
7) Присутствовало весьма ограниченное взаимодействие в научной и технической области с Западом, вследствие чего приходилось постоянно «изобретать велосипед заново». Закрытые границы рождали огромное количество технического плагиата, до 90% (особенно в бытовой технике), о чем я сделаю отдельный большой пост в своих каналах/группах.
«Собирая материал для этого раздела, я просто брал произвольный советский предмет и проверял: нет ли тут плагиата? В 90 % оказывалось: да, есть плагиат. Иногда предмет копировали один в один, иногда упрощали.»
8) Постепенное «вымывание» ученых и инженеров с еще имперским образованием (часто западным) и возникновение советской инженерной интеллигенции, растущей в замкнутом идеологическом бульоне с ограниченным доступом к широкой информации по своей специальности.
9) Несколько волн эмиграции на протяжении всего существования Советского союза (и после его распада).
«С 1921 года граница огромной страны оказалась закрыта на 70 лет – конечно, не для того, чтобы сподручнее было ловить мифических шпионов, а для того, чтобы контролировать население. Именно это превратило поток временных отъездов (творческих зарубежных каникул, командировок по обмену и т. д.) в реку эмиграции. Если ты самовольно уезжал за границу с целью пожить там и поработать, ты знал, что вернуться уже не сможешь. А если попробуешь – на этом закончится твоя карьера, а то и жизнь. Наглядный пример – судьба Льва Термена, в 1938 году вернувшегося из США на родину и практически сразу попавшего в лагеря, затем в «шарашку» и, в общем, до конца жизни не достигшего и сотой доли того, что он имел в американский период жизни. Эмиграция из Советского Союза делится на три волны (затем была ещё постсоветская эмиграция).
<…> Первая волна эмиграции покинула Россию в период с 1917 по 1940 год. Эти люди спасались от нищеты и голода, от войны, от новой власти, от тюрем и лагерей, от страшного ЧК, от чемоданов с вещами, постоянно готовых на случай ночного звонка в дверь, от руководящих самодуров, от подселения и нетопленных коммуналок. <…> К концу 1930-х отношения начали охлаждаться, огромное количество инженеров, переводчиков и вообще представителей творческой интеллигенции попали под каток репрессий за связи с теми самыми иностранцами, с которыми ещё несколько лет назад им предписывали работать! Это в какой-то мере стало одним из переходных этапов от первой ко второй эмиграционной волне. Значительную часть первой волны (1917–1921 годы) составляла белая эмиграция, уезжавшая в никуда ещё до закрытия границ. Суммарно в этот период Россию покинули около 1,4 миллиона человек.
<…> Норильлаг и полигон «Коммунарка» забрали у страны больше умов, чем вся эмиграция, вместе взятая. Конечно, это фигура речи – я несколько утрирую. Но это та ситуация, когда утрировать можно. Вторая волна эмиграции – уехавшие с 1941 по 1960 год. Здесь ситуация была значительно сложнее: в эти годы способов легально попасть за границу практически не осталось, нужно было, пройдя через множество бюрократических препон, добиться рабочей командировки (такой возможностью в основном пользовались дипломаты) или перебираться через колючую проволоку. <…> Вторая волна, в отличие от первой, не стала массированной утечкой мозгов. В первой волне уезжала интеллектуальная элита, писатели и художники, инженеры и учёные. Большинство же оставшихся за границей после войны были или кадровыми военными, или призванными на службу представителями среднего класса, рядовыми в гражданском смысле этого слова людьми.
<…> Третья волна эмиграции – это те, кто уехал с 1961 по 1986 год, то есть с момента обрушения культа личности Сталина и до перестройки. Эмиграция получила легальный статус – да, требовалось собрать огромное количество разрешений, несколько лет болтаться по инстанциям и терпеть унижения, оставить Родине всё имущество, но путь появился. В третьей волне было две основных группы уезжающих. Первая – покидающие СССР по национальному признаку (немцы – в Германию, евреи – в Израиль), вторая – вынужденно уезжающие диссиденты вроде Бродского. В этой волне было очень много талантливых литераторов, поэтов, философов (помимо Бродского, сразу вспоминаются Довлатов, Галич, Алешковский, Войнович, Аксёнов), но мало инженерных кадров. В первую очередь это объясняется тем, что «технарей» в диссидентской среде было значительно меньше, они не публиковали «опасных» с точки зрения государства статей и книг, да и работали в куда лучших условиях, чем гуманитарии.
<…> В 1990-е единственной причиной эмиграции стало экономическое положение страны, но и этого вполне хватало.
<…> В среднем количество учёных и инженеров в России уменьшается на 1,3 % в год (в Евросоюзе и США растёт на 2–3 %, в Китае – на 7–10 %). Это очень плохая статистика, и говорит она о том, что Россия по-прежнему является непривлекательным государством для технических стартапов, разработок, инвестиций – в первую очередь по политическим и законодательным причинам. Как ни прискорбно, став в 1917 году страной массовой эмиграции, мы до сих пор не можем избавиться от этого неприятного звания.»
Каков же результат развития науки и техники в таких условиях?
Во–первых, это наличие действительно мощного и эффективного вооружения всех типов, причем в более чем достаточном количестве. Возможно, это и делает в каких-то координатах страну более «уважаемой», вот только главной силой в ХХI веке стал интеллектуальный потенциал (технологии), а более живучего солдата, чем бородатый партизан, природа еще не придумала. И хорошо то, что какая-то часть первоначально военных разработок перекочевала в мирную жизнь (как, например, орбитальные станции).
Во-вторых, конечно же космос. Действительно позитивная и вдохновляющая высокотехнологичная отрасль. СССР в этой области по многим вопросам был первым и лучшим. Вот только о современном состоянии отрасли в России лучше всего расскажет нам Дмитрий Рогозин (не важно, какие при этом он будет произносить слова). Главная советская мечта постепенно умирает, пока чиновники покоряют космос исключительно языком, за спиной попиливая золотые гири бюджета.
«Нужен был какой-то реальный символ – не далёкий коммунизм, обещаемый уже много лет, не абстрактное благосостояние, врать о котором живущим в коммуналках людям уже не получалось, и не приевшийся Владимир Ильич. Советскому человеку нужно было во что-то верить. Во что-то неполитизированное, интересное, яркое и вызывающее справедливую гордость. Этим «чем-то» и стал космос. К тому же космическая индустрия имела ряд преимуществ. Во-первых, она была основана на военных технологиях и первое время вообще шла с ними рука об руку. Во-вторых, космические технологии видел весь мир – и при этом они оставались секретными. В-третьих, космос был мирным. В-четвёртых, конечно, космос подразумевал серьёзные продвижения в целом ряде отраслей. Научно-исследовательские проекты по физике, химии, биологии и т. д.»
В-третьих, это чрезмерное отставание в проектировании, развитии и производстве бытовой продукции. Отставание было снивелировано открытием границ и экономической экспансией сначала товаров с Запада, а затем из Азии. Однако, (уж простите, снова вернусь к этой истории) производство простой туалетной бумаги лежит и будет лежать позорным пятном на советской легкой промышленности.
«Лишь в 1968 году для Сясьского целлюлозно-бумажного комбината в Ленинградской области были приобретены две английские машины для производства туалетной бумаги. 3 ноября 1969-го они заработали – и с отставанием в 112 лет удивительное изобретение появилось и у нас. Первое время люди не покупали рулоны, так как не понимали, зачем они нужны (пользовались, простите за подробность, газетами – это было привычно). Пришлось провести рекламную кампанию, ролики о пользе новшества крутили даже перед киносеансами.
Я привёл пример с туалетной бумагой как экстремальный. 112 лет – самый большой найденный мной разрыв между появлением технологии в мире и в России. Теперь давайте просто посмотрим на то, в чём ещё мы отставали.»
В-четвертых, в отсутствии конкуренции продукции, стимулирующей дальнейшее усовершенствование изобретений, и ограниченности выбора (пресловутое «достать»), у советских людей сложилась иллюзия, что отечественная бытовая техника эффективнее и надежнее западной, когда на самом деле, она являлась упрощенным и более грубо выполненным плагиатом с западных образцов, порой 10-20 летней давности выпуска (более широко я опишу это в одной из публикаций в своих каналах/группах). Вот пример:
«Кто-то в сети выкладывал сравнение толщины стенок советского пылесоса «Днепр» и его прообраза – у нашего они были в два раза толще! Технологии просто не позволяли делать тонкую и крепкую пластмассу, и советские клоны оказывались тяжелее. Кроме того, при копировании всегда стремились удешевить производство, заменить материалы, так как не все западные композиты имелись в СССР.»
В-пятых, из-за замкнутости советской системы многие вещи приходилось изобретать параллельно с зарубежными инженерами и независимо от них (иногда лучше, иногда хуже). Это породило многочисленные споры касательно первенства открытия того или иного изобретения.
«Споры о первенстве в XX веке стали объективными и касаются в первую очередь параллельных изобретений. Классический пример – голография, над которой американские и советские специалисты работали примерно в одно и то же время независимо друг от друга (а кроме них ещё был венгр Денеш Габор), и назначать здесь кого-то первым попросту не нужно. Все молодцы, все первые. Неоднозначные первенства возникали во многом из-за научно-технической изоляции Советского Союза. Многие устройства, уже созданные за рубежом, в СССР приходилось переизобретать с нуля, потому что у нас не было возможности просто купить технологию, как это делали другие государства. Вернее сказать, чаще всего работал принцип «назло маме уши отморожу»: там, где можно было наладить научно-техническое сотрудничество, политика наглухо закрывала двери и лазейки.»
В-шестых, инерция идеологической машины до сих пор не дает покоя чиновникам, начавшим свои карьеры еще в советское время, и занимающим нынче руководящие посты в структурах, регулирующих применение технологий и распространение информации. Сегодня это процесс принудительной блокировки мессенджера «Telegram», а в прошлом, наиболее показательна история обыкновенного ксерокса и комплекса автоматического черчения:
«Мы изобрели ксерокс чуть позже американцев и независимо – но стоило ли оно того? Нет. Массового выпуска копировальных машин в СССР так и не наладили, начиная с 1960-х для специальных ведомств всё равно закупали копиры марки Xerox. Эти копиры регистрировались КГБ, стояли в сейфовых комнатах, а пользовались ими только высокие начальники под специальную расписку. Простой советский человек не видел ксерокса никогда, потому что власть панически боялась самиздата и вообще частной инициативы – ксерокс казался оружием врага и шпиона. Так что свободное ксерокопирование в СССР появилось лишь после перестройки, в то время как в США просто сделать копию документа можно было уже в середине 1960-х. Ещё есть легенда о том, что советский инженер Арсений Горохов получил авторское свидетельство на персональный компьютер (точнее, на «Устройство для задания программы воспроизведения контура детали») задолго до появления таких машин за рубежом. Ну… это лишь отчасти легенда. Горохов действительно получил такое свидетельство в 1968 году, но, поскольку изобретатель в СССР ничего сам сделать не мог, а высокое руководство его идеей не заинтересовалось (советские инженеры справлялись с черчением и на кульманах, причём вплоть до 1990-х), не было изготовлено даже опытного образца, а патент отправился в стол.»
В-седьмых, после распада СССР, изобретательство «по запросу государства» необходимо было переформатировать в изобретательство «по целесообразности» и «по увлечению», а стало быть, придумать эффективную систему поиска, отбора, экономического расчета и внедрения инноваций, удовлетворяющую потребности как изобретателя, так и потребителя с производителем. Постсоветским странам пришлось каждой на свой лад перенимать мировой опыт инвестиционных фондов, совместного производства, рынков рекламы, краудфандинга и прочих инструментов продажи и сотрудничества.
«Физические опыты XVIII века можно было делать в простой, по сегодняшним меркам, лаборатории с применением элементарных приборов, чаще всего изготовлявшихся самими учёными или ремесленниками по их заказу. Но уже в XIX веке материальная база науки стала сложнее, а XX век поднял планку ещё выше. Сегодня научные открытия совершают не гении-одиночки, а группы исследователей, которые работают в больших лабораториях и пользуются дорогостоящим оборудованием. И делают они это не случайно, а в результате многолетней работы и расчётов – по сути, в XX и XXI веке учёный знает, какое открытие он хочет совершить, и медленно к нему движется.»
Наука ХХ века (а тем более ХХI-го) – это не наука одиночек. И наука СССР, несмотря на свою кажущуюся замкнутость, не была таковой. Невозможно конкурировать, если ты один. Одиноким в СССР был сам изобретатель, маленький творец больших идей, винтик системы, на которой держался авторитет всего государства. Читая книгу, трудно не заметить, как в каждой второй главе описывается то, как система пожирает своих умнейших сынов. Быть советским инженером было одновременно почетно и опасно, увлекательно и бесперспективно, заманчиво и сложно. Наиболее иллюстративна в этом плане невероятная биография Льва Термена (я всем настоятельно рекомендую ее прочитать хотя бы в общих чертах).
Гордиться изобретениями, созданными в СССР нужно (эта книга доказывает, что есть много причин для этого). Многие советские изобретения широко применяются по всему миру до сих пор, более того, являясь фундаментом для дальнейших идей. Только гордиться надо не потому, что все это «было изобретено в СССР», а потому что, все это «было изобретено в СССР несмотря ни на что»! Мы уже не сможем полноценно оценить все потери нашего интеллектуального фонда, загубленного на полигоне «Коммунарка» и в многочисленных шарашках, смытого волнами эмиграции и простой неустроенностью советского быта. Время не показало, какая система универсальна, но показало, какая из них неэффективна. Это уже хороший урок, который стоило бы выучить.
Сам СССР и уже постсоветское время доказывают то, что на наших землях никогда не было недостатка в умных, талантливых и изобретательных людях, которые были и «для», и «вопреки». Для жажды открытия, вопреки системе. Но всегда был недостаток возможностей. СССР от самого своего рождения и до распада – это прежде всего большая призрачная нереализованная Возможность, возможность нового строя, новой жизни, новой науки. И иллюзия ее до сих пор будит в сердцах легкую ностальгию, что лишний раз доказывает текущая волна популярности трогательного собирательного образа «инженера» в сатирических роликах актера Антона Лапенко.
«В науке, помимо таланта, знаний и финансирования, есть ещё один важный компонент. Он называется «удача».
И еще несколько слов о самой книге.
«Изобретено в СССР» - это полсотни глав (а изобретений итого больше), разделенных на шесть частей: «Промышленность и транспорт», «Наука», «Жизнь простого человека», «Космическая эра», «Оружие», «Вечные споры: СССР или нет?». Каждая глава – это увлекательная история, посвященная какой-либо узкой теме и содержащая, как правило, несколько главных подтем: предпосылки возникновения, суть изобретения, что «у нас», а как «у них», применение и развитие идеи. Критерии отбора изобретений в книге следующие:
«Героев для своей книги я отбирал по ряду критериев. Главным фильтром было первенство в изобретении. Если человек изобрёл блестящее усовершенствование уже существующей технологии, при всём уважении к нему в книгу я его не включал. Не попали в неё и те изобретатели, что заново придумали устройства, уже существовавшие за границей.
Второй критерий – значимость.
Третий критерий – существование реального образца изобретения.
И наконец, четвёртый критерий отбора – это соответствие героя истории понятию «изобретатель». В СССР авторские свидетельства одного образца выдавались и на изобретения, и на научные открытия, что сильно усложняло картину. Напомню, что научное открытие – это когда учёный обнаруживает некое явление, существовавшее всегда, но доселе неизвестное. А изобретение – это когда человек конструирует что-то принципиально новое, чего ранее не было в природе.»
Т.о. каждая из глав способна стать большой статьей в любом серьезном научно-техническом журнале, совмещая в себе элементы истории и науки, биографии и техники. Книга написана доступным языком, текст не лишен легкой иронии, повествование выстроено таким образом, чтобы сохранялась некоторая интрига, а учитывая то, что благодаря подобранным изобретениям читателя постоянно будет «швырять» из обувной промышленности в ядерную физику, а оттуда в авиацию, после чего в медицину и т.д., скучать ему не придется вовсе. Неспроста эту книгу можно рекомендовать самому широкому кругу читателей, как по возрасту, так и по интересам.
!Все цитаты, касающиеся изобретений, биографий ученых и инженеров, я вынес в отдельный КОНСПЕКТ, ссылку на который можно увидеть в конце рецензии!
МОЕ МНЕНИЕ ОБ ИЗДАНИИ:
Качественное издание в традиционном для «АНФ» оформлении.
Формат стандартный, слегка увеличенный (170x240 мм), твердый переплет, без суперобложки, 515 страниц.
Достоинства издания: хорошее качество печати; твердый переплет, плотная белая бумага, оригинальная обложка, наличие колонтитулов, подробное содержание, информация об авторе, избранная библиография, многочисленные иллюстрации, лента-закладка.
Недостатки издания: не обнаружено.
ПОТЕРЯЛ БЫ Я ЧТО-НИБУДЬ, ЕСЛИ БЫ ЕЕ НЕ ЧИТАЛ:
Да. Книга Тима Скоренко не только подробно рассказывает про особенности научной мысли и инженерного дела в советском союзе, со всеми его нюансами и «подводными камнями», но и заставляет вдохновляться интеллектуальным подвигом каждого упомянутого в ней изобретателя. Эта книга – увлекательный микс из истории, науки и интриги.
КОМУ ПОРЕКОМЕНДОВАЛ БЫ:
Так как эта книга содержит не только описания сути тех или иных изобретений, но также и увлекательные истории их появления на свет, книга будет интересна как историкам, так и инженерам, а в целом, самому широкому кругу читателей, желающему погрузиться в противоречивое время СССР.
ВИДЕО В ТЕМУ: Если Вам вдруг стало лень читать эту рецензию или ее материалов показалось недостаточно, то можно просто посмотреть презентацию книги самим автором.
01:06:55