…еVангелие от Пинчона…
…современному поколению айфона могут представляться глубокими, вычурными и даже запутанными «Облачный атлас» Митчелла, «Словарь Ламприера» Норфолка и «Атлас, составленный небом» Петровича. Так вот, читать любой означенный опус в сравнении с «V.» Томаса Пинчона пятидесятилетней давности всё равно, что буквы на кубиках в детском саду разглядывать. Очевидно: хотел, жаждал автор написать обычную, хоть и отменную литературу. Но вот беда — Универсум этому решительно воспротивился. То рука невпопад дёрнется — вот тебе и гипертекстовая, конспирологическая глава на пергаменте как влитая. То руки спокойные, зато голова, как в кадрили: мысль в три приёма выдаёт. Незримые, различимые только на ощупь, да и то — скорее интуитивно, вслепую (…должно же здесь что-то быть!..) причинно-следственные элементы могут тут кончиться, толком и не начавшись, так, что видно лишь круги расходящегося эха на поверхности текста и призрачные контуры их места пребывания в паре заштатных абзацев. И поныне не поддаётся рациональному объяснению, как двадцатипятилетний (…двадцать пять, к слову, делится на пять, и в результате, что интересно, получается тоже пять, хотя и не римское…) «юноша бледный со взором горящим» написал один из главных романов двадцатого века…
…тексты Пинчона — самодостаточная, замкнутая экосистема. Их не нужно понимать (…велика вероятность, что всё равно правильно не поймете; мало кто вообще понимает…), их нужно просто принимать. Как данность. Как теорему Ферма. Как выборы в государственный парламент. Как циклические суперштромы в Красном Пятне Юпитера. Как «Властелина колец». Как ускорение свободного падения. Как столкновение галактик. Текст «V.» — это константа. Иррациональная, но неизменная. Которая, объективно, реальнее даже, судя по всему, чем квадратный корень из Пи. И если ваш ответ на прочитанную книгу — слишком много толкований одного факта, то читаете вы, скорее всего, не литературу, а обыкновенные буквы. Однозадачность — удел простейших одноклеточных инфузорий. А книги пишут живые люди. Которые, на деле, бывают так, простите, затраханы в момент написания, что потом, по истечении многих лет, и сами не могут объяснить, что они конкретно в этом месте имели ввиду…
…наслышанный, но не знакомый с Пинчоном читатель может удивиться, что в «V.» всего-то шесть с половиной сотен страниц без учёта сносок и комментариев. На самом деле точность этого числа относительна, и может, подобно значению косинуса в военное время, составить для вас лично как 10 процентов от указанного количества, так и возвестись в десятеричную степень, где последняя восьмёрка заваливается набок пьяной бесконечностью. Осознание Пинчона, это как попытка поймать в кадр зрительной панорамы слепящие пятна от солнечного ожога сетчатки: если смотреть прямо — изображение дрожит и дёргается; если расслабиться — обязательно что-нибудь будет навязчиво отвлекать. При чрезмерном же увлечении аллюзиями есть риск не только до финала не добраться, а и вообще — на полпути в кювет съехать и кости мозга попутно переломать. Начните читать «V.» просто, как отличную прозу, которой она, кстати, совершеннейше и является. Этот-то нехитрый приём уж наверняка и скорей всего окупится. Главное — не верьте тем, кто будет пересказывать вам хоть бы и самую малость здешнего сюжета. Злые голоса увядших от праха страниц будут говорить за них. Пинчон существует только в измерении самоличного чтения, в пересказе — то будет уже совсем, совсем другой автор…
…стилистически роман, без шуток, безупречен. Композиционно же, чтобы разобраться с переплетением сюжетов, героев, событий и временных пластов придётся изрядно напрячься. Ну, или задействовать инструкции с одного из пинчонологических ресурсов. Поначалу может показаться (…ошибочно…), что в композиции присутствует элемент потока сознания (…разобщённого…). С Пинчоном не стоит поддаваться искушению использовать лёгкие объяснения. И как только читатель начинает данное правило соблюдать, становится ясно, что это не текст разнороден и непоследователен, а у него, читателя, временами не хватает навыка фокусировки внимания для сбора стилистических кирпичиков из которых и состоит основа романа. В пинчоновских образах читатель вполне может и скорее всего увидит всю прочитанную до этого момента литературу. Все самые яркие сцены, читанные до Пинчона, загадочным, мистическим способом проявляются на страницах его книг. А в «V.» подобное даже не правило — аксиома. Вообще, любой на выбор Пинчон тем ценнее, чем больше читатель до этого успел прочитать и, что гораздо важнее, осмыслить и запомнить…
…ни яркого абсурдизма, ни отчётливого сюрреализма у Пинчона, по обыкновению, не водится. Зато в алгоритмах формы присутствует небывало авантажная глубина вложенности. Сюжетные множественности упакованы здесь и последовательно, и в немалом презрении к линейным порядкам, и прямиком друг в друга. Сложность чтения обратно пропорциональна затраченному на роман времени. Напряжение текста требует от своего читателя усилия практически невероятного. Но и взамен предлагает ничуть не меньше. «V.» лучше всего смаковать подобно дорогому вермуту, не считаясь со временем. Скоропалительный же подход к прочтению в состоянии стать причиной острой интоксикации самомнения. Почти все романы Пинчона в смысле доброжелательности к первочитателю представляются вайссовскими домами в тысячу страницеэтажей каждый. Соединительные лестничные пролёты к которым неметафорически выложены выцветшими останками в том числе и горделивых адептов клинического быстрочтения…
…при этом «V.» можно, конечно, обладая должным уровнем везения и необходимых навыков, проскакать, как иные привыкли, за пару дней. Но это, как держать живую полярную сову в туалете: похвалиться, вроде, и есть чем, но жутко неудобно и практическая ценность в высшей мере сомнительна. Изначальный настрой первого факультативного знакомства с «V.» (…равно как и с «Радугой тяготения»…), тот же, что и у джойсовского «Улисса», любого романа Саши Соколова, Кафки, да хотя бы и того же гомункулярного механоида, коим является «Бесконечный тупик» Галковского со всеми его вступлениями и отступлениями. Но, буквально пару десятков страниц как, при должной мере осознательной усидчивости, происходит литификация сюжетной рассеянности в повествовательную увлекательность. В подспудных течениях которой первоначальный вопрос кто такая «V.» или что это вообще такое, уже не имеет форвардного усиления; всё происходит само собой. Нарратив пылает, пожирая ткани сознания, выдавливая из лёгких кислород. Ориентир — окончательная страница здешнего эпилога: там и отдышитесь. Ибо воистину, нет писателей, кроме Джойса и Пинчон пророк его…
