Это было уже не дыхание и не воздух, которым дышат, а быстрое и беспорядочное хватание выгоревшей пустоты.
О чем? Не знаю… обо всем. Простым и до одурения душераздирающим языком.
Вы хоть раз представляли себе, что чувствовал человек, прошедший войну, стоя в строю на Параде Победы. Почему-то именно этот Парад Победы мне покоя не дает. Пытаюсь, но не могу себе представить это чувство единства и нужности каждой загубленной человеческой судьбы, охватившее ИХ тогда. Какой мощи разрывная волна стола в воздухе? Сколько в ней было силы страдания и счастья? Нет.. это нужно пережить (хотя может кто-то и подскажет мне мемуары, где я об этом прочитаю?). А еще я думаю, нечто похожее люди испытали на Олимпийских Играх в 1980г. Нам уже не дано это ощутить. Мы это утеряли практически окончательно. Мы не стоим на своих ногах, мы не чувствуем и даже не видим друг друга, мы лишь пытаемся удержаться на вершине стремительно разрушающегося небоскреба, закрыв глаза и наивно полагая, что это и есть жизнь. Почему? Вот и Распутин о том же.
Недавно директор школы Юрий Андреевич, учительствовавший еще в
Егоровке, взялся подсчитать, сколько в шести деревнях, слившихся в Сосновку,
погибло народу за войну и сколько его сгинуло не своей смертью за последние
четыре года. Не своей смертью - это значит пьяная стрельба, поножовщина,
утонувшие и замерзшие, задавленные на лесосеках по своему ли, по чужому ли
недогляду. И разница вышла небольшая. Иван Петрович ахнул, когда услышал:
вот те и мирное время! А ведь знал он обо всех этих случаях, переживал их,
всегда что-то меняется и как бы смеркается в мире, когда уходит из жизни
знакомый человек, и ослабевает в тебе что-то с его уходом, будь он хоть
трижды непутевый, знал он о каждом отдельном случае и сокрушался, но
сведенные вместе, в одно число, поставленное рядом с другим числом, оно
подействовало на него оглушительно. Несколько дней он ходил сам не свой,
пытаясь что-то понять и понимая только, что невозможно понять, ничего
невозможно понять из того, что он пытается извлечь из этого страшного
равенства. Тут что еще: погибший на фронте взывал к справедливости и добру,
оставляя их вместе с душой и воспоминаниями, живущими среди родных, и
оставлял для движения и исполнения; сами того не подозревая, мы, быть может,
лет двадцать после войны держались этим наследством погибших, их единым
заветом, который мы по человечьей своей природе не могли не исполнять. Это
свыше нас и нас сильнее. Потратившийся же вот так, ни за понюх табаку, по
дурости и слепому отчаянию - дурость, распущенность и отчаяние после себя и
оставляет. Смерть - учитель властный, и чью сторону, доброго или худого, она
при своем исполнении берет, той стороны прибавляется впятеро.Иван Петрович исступленно размышлял: свет переворачивается не сразу, не
одним махом, а вот так, как у нас: было не положено, не принято, стало
положено и принято, было нельзя - стало можно, считалось за позор, за
смертный грех - почитается за ловкость и доблесть. И до каких же пор мы
будем сдавать то, на чем вечно держались? Откуда, из каких тылов и запасов
придет желанная подмога?
Меня тронуло описание чувств к жене. Вот она – идеальная семья, где ты не можешь сделать больно другому человеку, потому что не в природе человеческой причинять страдание самому себе.
Поразил эпизод с Мишей Халмо, чья глупая смерть являет собой навечно сплетенные в схватке порок и добродетель, правду и совесть, жизнь и смерть. Собственно говоря, ради чего он умер?
Пожар.. .здание за зданием горит выстроенное годами, бережно хранимое спокойствие в душе. И не спасешь, не вытащишь свои ничтожные пожитки – потому что все в этом мире, как и ты сам, смертно.
Тебе чудится, что ты знаешь, где находится в тебе совесть, где воля,
где память где возникают желания и откуда берутся запреты и ограничения. Ты
не знаешь места их расположения, но представляешь, по каким связям следует
посылать сигналы, чтобы они отозвались. Совесть заговаривает в тебе не сама
по себе, а по твоему призыву. Ты полагаешь, что так и должно быть в вверенных
тебе границах: чтобы ты с опережением вмешивался в готовый ли раздаться
ропот или ослабевающее согласие, чтобы ты выходил первым и заговаривал!
прежде, а не являлся по требованию.
Ты и они. Ты - властелин, несущий в теле своем, как в царстве, все его
города и веси, все установления и связи, все пороки его и славу. И они,
составляющие таинственную жизнь твоего мира. Это и одно целое и розное. Одно
целое и неразрывное - когда правят мир и согласие, когда возникающие
недоразумения, без которых никакая жизнь не обходится, существуют только до
той поры, пока не рассудит разум. Именно так: недоразумение - до разума. И
розное - когда наступает разлад и когда принадлежащие тебе владения
отказываются тебе повиноваться. Только тогда приходит догадка, что они
сильнее тебя. Потому что это они составляют твои поступки и мысли,
направляют твои движения и добывают звуки из твоего голоса. Потому что в
конце концов ты смертен, а они нет, они были в тебе по велению какой-то
неясной могущественной силы, которую ты так и не смог соединить в образ. И
это она, а не ты, была их властелином, а ты был лишь временной их обителью,
слабой оболочкой всего того, что они вместе из себя представляли и откуда
они искали согласия и соединения с миром. Ты не оправдал их надежд и не
донес, не показал, что тебе было велено. А это значит, что ты не был собой.
Кем угодно ты был, но только не собой, и не с тобой, а лишь с именем твоим,
станут прощаться, возвращая тебя обратно.
Одно дело - беспорядок вокруг, и совсем другое - беспорядок внутри
тебя.
Ты можешь только идти и искать, зная наперед, что не найдешь никогда.
Молчит, не то встречая, не то провожая его, земля.
Молчит земля.
Что ты есть, молчаливая наша земля, доколе молчишь ты?
И разве молчишь ты?
Спасибо, что осилили. Это лишь то, чем я хотела поделиться. Осильте уж всю книгу, она не такая уж большая, но она Огромна.