слово, и оно прилипнет к твоей душе грязной жевательной резинкой – не очиститься и не отодрать без посторонней помощи, как ни старайся. После неприятного события можно часами вспоминать о нем и терзаться ощущением, что ты наступил в вонючую жижу и теперь бессилен сделать что-либо, пока носок не высохнет. Так было и с нами.Мы могли бы часами обсуждать увиденное, исходить яростью, костерить местные законы и местных жителей, сетовать на черствость их ума и сердец, плеваться ядом и толочь воду в ступе.Вместо этого, если не считать нашего пассивного зазывания покупателей, мы по большей части молчали. Не делились впечатлениями, не перетирали одно и то же, не бормотали: «Да я бы им… Да, если б я мог…» Мы ничего не могли. Ни повлиять на укоренившееся в умах мировоззрение, ни изменить общественный уклад, ни, в конце концов, взорвать тюрьму напалмом – бессмыс