II

Сброшенная ряса медленно уплыла в подводную мглу, и на поверхность реки вынырнул уже не отец Паисий, а граф Т. – молодой чернобородый мужчина в белой рубахе без ворота. Глубоко вдохнув, он открыл глаза и посмотрел в небо.

Свод ровных перистых облаков казался крышей, превратившей пространство между землей и небом в огромный открытый павильон – прохладный летний театр, в котором играет все живое. Было тихо, только откуда-то издалека доносился шум уходящего поезда, и еще слышался мерный плеск воды, словно кто-то через равные интервалы времени кидал в воду пригоршни камней.

Несмотря на только что пережитую опасность, Т. ощутил странный покой и умиротворение.

«Небо редко бывает таким высоким, – подумал он, щурясь. – В ясные дни у него вообще нет высоты – только синева. Нужны облака, чтобы оно стало высоким или низким. Вот так и человеческая душа – она не бывает высокой или низкой сама по себе, все зависит исключительно от намерений и мыслей, которые ее заполняют в настоящий момент… Память, личность – это все тоже как облака… Вот, например, я…»

Вдруг настроение Т. самым резким образом переменилось. Умиротворение исчезло, сменившись внезапным испугом – Т. даже сделал несколько непроизвольных резких гребков.

«Я… Я?? Почему я ничего не помню? Контузило пулей? Стоп… Этот человек, Кнопф, сказал, что меня зовут граф Т. и я пробираюсь в Оптину Пустынь. А откуда я ехал? Ага, он сказал – из Ясной Поляны, это усадьба, которую мы видели за окном… Но зачем я ехал из Ясной Поляны в эту Оптину Пустынь?»

Т. огляделся.

Из-под моста показался корабль. Он был странного вида – похож на большую баржу, но отчего-то с веслами, торчащими из люков в бортах. Весла слаженно поднимались над рекой, замирали на миг и рушились назад в воду, производя тот самый плеск, который Т. слышал уже с минуту.

Чем ближе подплывал корабль, тем больше открывалось необычных деталей. Его украшало подобие носовой фигуры – копия Венеры Милосской на дощатом постаменте (судя по нежной игре света, это был настоящий мрамор). На носу корабля, как на греческой триере, были намалеваны два бело-синих глаза, а над палубой возвышалась надстройка, удивительно похожая на небольшой одноэтажный дом из какого-нибудь уездного городка. Однако, несмотря на все эти художества, было видно, что корабль – никакая не триера, а просто большая грузовая баржа.

Оказавшись возле борта, Т. поплыл под весельными люками. За ними сидели хмурые мужики в подобии греческих хитонов из серой сермяги. Никто из них даже не посмотрел в сторону Т., плывшего совсем рядом.

«Землепашцы, – подумал Т., стараясь держаться ближе к борту. – Оторванные от естественной стихии, превращенные в рабов чужой прихоти… Впрочем, поставить землепашца у станка на городской фабрике – это ведь, в сущности, такое же точно издевательство…»

Последний в ряду люк оказался пустым – пространство за ним было отделено от остальной части трюма перегородкой, за которой можно было спрятаться. Ухватившись за край дыры, Т. подтянулся и, стараясь не производить шума, влез внутрь. Кажется, его никто не заметил.

В трюме пахло мякиной и потом. Мужики, сидевшие на приделанных к полу скамьях, слаженно ухали, раскачиваясь взад и вперед. В проходе стоял надсмотрщик, одетый в такой же сермяжный хитон, что и на гребцах, только с серебряной пряжкой на плече. Он задавал ритм, ударяя в медный таз деревянной колотушкой в виде головы барана.

Дождавшись, когда он отвернется, Т. толкнул дверь с грубо нарисованным Аполлоном-лучником и выскользнул из трюма. За дверью была узкая деревянная лестница. Поднявшись по ней, Т. вышел на палубу.

Почти все ее пространство занимала надстройка, похожая на вытянутый одноэтажный дом. Собственно, это и был самый настоящий одноэтажный дом – с жестяной крышей и фальшивыми колоннами, отсыревшая штукатурка которых кое-где отвалилась, обнажив сосновую дранку. В стенах, как и положено, были окна и двери.

Т. осторожно заглянул в окно. За плотными шторами ничего не было видно.

Внезапно ближайшая дверь приоткрылась, и тихий мужской голос позвал:

– Ваше сиятельство! Быстрее сюда!

Т. подошел к двери. За ней оказался чулан с разным хламом на полках. Людей внутри не было.

– Входите же, – настойчиво повторил непонятно откуда раздающийся голос.

Т. шагнул внутрь, и дверь закрылась, словно притянутая пружиной. Вокруг сразу сгустилась чернильная темнота. Как Иона в чреве кита, подумал Т. и вдруг отчетливо представил себе библейского пророка – в желтых ризах, с виноватым умильным лицом и длинными волнистыми волосами, обильно смазанными маслом.

– Если вы осторожно отступите назад, – сказал голос, – вы нащупаете за собой стул. Присаживайтесь.

– Я вас не вижу. Вам угодно прятаться?

– Прошу вас, граф, присядьте.

Т. опустился на стул.

– Кто вы такой? – спросил он.

– А сами вы кто?

– Поскольку вы обратились ко мне «ваше сиятельство», – ответил Т., – я предполагаю, что вам это известно.

– Мне-то известно, – произнес голос. – А вот известно ли вам?

– Я граф Т., – ответил Т.

– А что такое «граф Т.»?

– То есть?

В темноте раздался смех.

– У вопроса есть, например, философский аспект, – сказал голос. – Можно долго выяснять, что именно называется этим словосочетанием – нога, рука, полная совокупность частей тела или же ваша бессмертная душа, которую вы никогда не видели. Однако я не об этом. Говорят, в Ясной Поляне вас посещают индийские мудрецы, вот и ведите подобные беседы с ними. Мой вопрос имеет чисто практический смысл. Что вы про себя помните и знаете, граф Т.?

– Ничего, – честно признался Т.

– Очень хорошо, – сказал голос и снова хихикнул. – Именно так я и предполагал.

– Вы не сказали, кто вы.

– Я тот, – ответил голос, – кто имеет безграничную власть над всеми без исключения аспектами вашего существа.

– Смелое заявление, – заметил Т.

– Да, – повторил голос, – над всеми без исключения аспектами.

– Я должен верить вам на слово?

– Отчего же на слово. Я могу представить доказательство… Например, такое: объясните, пожалуйста, почему совсем недавно, подумав о пророке Ионе, вы вообразили его одетым в желтое? Не в зеленое, не в красное, а именно в желтое? И почему его волосы были в масле?

Повисла долгая пауза.

– Должен признаться, – отозвался наконец Т., – вы меня изумляете. Откуда вам это известно? Я не имею привычки бормотать вслух.

– Вы не ответили.

– Не знаю, – сказал Т. – Должна ведь на нем быть одежда. А масло на волосах… Видимо, случайное сближение… Дайте вспомнить… Подумалось отчего-то о пьяных рубенсовских сатирах, которые тут совершенно ни при чем… Но каким образом…

Т. не договорил – ему показалось, что темнота впереди сгустилась в угрожающий твердый клин, который вот-вот ударит его прямо в грудь, и он ощутил необходимость срочно предпринять какое-то действие. Стараясь двигаться бесшумно, он сполз со стула на пол и пригнулся. Ощущение опасности ушло. А еще через миг Т. перестал понимать, почему так вышло, что он стоит на коленях, упершись руками в пол.

– Ну, – сказал голос насмешливо, – это тоже случайное сближение? Я имею в виду пережитый вами страх перед темнотой? И странное для аристократа желание встать на четвереньки?

Т. поднялся с пола, нащупал стул и снова сел на него.

– Прошу вас, объяснитесь, – сказал он. – И прекратите эти выходки.

– Поверьте, я не получаю от них никакого удовольствия, – ответил голос. – Просто теперь вы на опыте знаете, что источник всех ваших мыслей, переживаний и импульсов находится не в вас.

– Где же он?

– Я уже сказал, этот источник – я. Во всяком случае, в настоящий момент.

– Одни загадки, – сказал Т. – Я хочу вас увидеть. Зажгите свет.

– Что же, – отозвался голос, – это, пожалуй, можно.

Загорелась спичка. Т. не увидел перед собой никого. Ничего необычного в чулане тоже не было: какие-то тюки, банки и бутылки на полках. В самом темном углу померещилось шевеление – но это оказалась просто дрожащая тень от мотка веревки.

Была, впрочем, одна странность.

Спичка, которая зажглась в двух шагах от Т., висела в пустоте.

Плавно спустившись вниз, она зажгла стоящую на ящике керосиновую лампу, причем ее колпак сам собой поднялся и опустился на огонек. Затем колесико лампы повернулось, и огонек из красновато-желтого стал почти белым.

Перед лампой никого не было. Но Т. заметил на стене напротив еле заметный контур человеческого тела – тень, которую отбросил бы стоящий у лампы человек, будь он почти прозрачным.

Вскочив, Т. вытянул руку, чтобы коснуться прозрачного человека – но его рука схватила воздух.

– Не трудитесь, – сказал голос. – Вы сможете схватить меня руками только в том случае, если я захочу этого сам – а я не хочу. Дело в том, что я создаю не только вас, но и все вами видимое. Я выбрал стать тенью на стене, но точно так же я могу стать чем угодно. Как создатель, я всемогущ.

– Как ваше имя?

– Ариэль.

– Простите?

– Ариэль. Вы «Бурю» Шекспира помните?

– Помню.

– Пишется так же, как имя из «Бури». Приятно было познакомиться, граф. На этом наше первое свидание заканчивается. Сегодня я появился перед вами, чтобы сказать – успокойтесь и ведите себя так, словно все в порядке и вы уверены в себе и окружающем.

– Но я не уверен в себе, – ответил Т. шепотом. – Наоборот. Я ничего про себя не помню.

– В вашей ситуации это нормально. Никому не жалуйтесь, и все придет в норму.

– Я не знаю, куда и зачем я иду.

– Вы это уже знаете, – отозвался Ариэль. – Вам объяснили – вы идете в Оптину Пустынь. Так что возвращайтесь на палубу и продолжайте путешествие.

Т. показалось, что последние слова донеслись откуда-то совсем издалека. Прозрачная тень на стене исчезла, и сразу вслед за этим погасла лампа. Некоторое время Т. сидел в темноте, даже не пытаясь связно думать. Затем он услышал звуки струн. Встав, он нащупал дверь, открыл ее и решительно шагнул в полосу солнечного света.

III

Навстречу ему по палубе двигалась странного вида процессия.

Впереди шествовал молодой безбородый мужик, одетый в грубую тунику из сермяги – такую же, как на гребцах. В его волосах блестел золотой венок, а руки сжимали лиру, струны которой он теребил с задором опытного балалаечника, морща лицо и приборматывая что-то вслух. Следом шла полная дама, одетая в многослойный хитон из легкой полупрозрачной ткани. За дамой шли два мужика со сделанными из перьев опахалами в руках – они работали слаженно и четко, как пара деревянных кузнецов-медведей на общем стержне: когда один опускал опахало к голове дамы, другой поднимал свое, и наоборот.

Увидев Т., дама остановилась. Смерив взглядом его мускулистую фигуру в мокрой рубахе и плотно обтягивающих ноги панталонах со штрипками, она спросила:

– Кто вы, милостивый государь?

– Т., – ответил Т. – Граф Т.

Дама недоверчиво улыбнулась.

– Значит, это не просто внешнее сходство, – сказала она. – Какая честь для бедной провинциалки! Сам граф Т… Я княгиня Тараканова к вашим услугам. Но чем обязана удовольствию видеть вас в гостях, ваше сиятельство? Опять какое-нибудь безумное приключение, о котором будут писать все столичные газеты и болтать все салоны?

– Видите ли, княгиня, я ехал в поезде, но отстал от него и упал с моста в реку. Не появись из-под моста ваш корабль, я бы, наверно, утонул.

Княгиня Тараканова засмеялась, кокетливо закатывая глаза.

– Утонули? Позвольте вам не поверить. Если хоть часть тех историй, которые о вас рассказывают, правда, вы способны проплыть всю эту реку под водой. Но на вас мокрая одежда? И вы голодны?

– Признаться, насчет голода вы угадали.

– Луций, – сказала княгиня мужику с опахалом, – проводи графа в комнату для гостей. А как только он переоденется в сухое, веди к столу.

Она повернулась к Т.

– Сегодня у нас на обед фамильное блюдо. Brochet tarakanoff, щука по-таракановски.

– Вообще-то я придерживаюсь вегетарианской диеты, – сказал Т. – Но ради вашего общества…

– Какое вино будете пить?

– Писатель Максим Горький, – с улыбкой произнес Т., – обычно отвечал на этот вопрос так: «хлебное». За что его очень ценили в славянофильских кругах, но недолюбливали в дорогих ресторанах… Ну а я предпочитаю воду или чай.

Через четверть часа Т., одетый в халат красного шелка и свежепричесанный, вошел в столовую.

Столовая оказалась просторной комнатой, украшенной копиями античных скульптур и древним бронзовым оружием на стенах. Вокруг изысканно сервированного стола были расставлены банкетки, накрытые мягкими разноцветными покрывалами; княгиня Тараканова уже возлежала на одной из них. Т. понял, что пустое ложе напротив приготовлено для него.

На огромном овальном блюде, занимавшем всю центральную часть стола, покоилось какое-то небывалое существо – дракон с зеленой гривой и четырьмя изогнутыми лапками. Он выглядел пугающе реально.

– Make yourself comfortable, граф, – сказала княгиня. – Хлебного вина у меня нет, зато есть недурное белое. Мускаде сюр ли. Хотя вообще я не люблю Бретань…

Она указала на серебряное ведерко, из которого торчало бутылочное горлышко.

Устроившись на ложе, Т. взял салфетку и уже хотел заправить ее за ворот халата, но понял, что это трудно будет сделать, лежа на животе – да и ни к чему.

– Так это и есть ваша щука? – спросил он. – Никогда не догадался бы, не предупреди вы меня заранее. Для щуки, пожалуй, великовато…

– Щука по-таракановски – очень необычное блюдо, – сказала княгиня с гордостью. – Она делается из нескольких крупных рыб, незаметно соединенных вместе. В результате получается дракон.

– А из чего сделаны его лапки?

– Из угрей.

– А эта зеленая шерстка?

– Укроп.

Дракон действительно был сделан с большим мастерством – невозможно было заметить место, где одна рыбина соединялась с другой. Он кончался замысловато изогнутым рыбьим хвостом, а начинался щучьей головой с широко разинутой пастью: эта голова была гордо поднята вверх и украшена кавалерийским плюмажем из зелени и полосок цветной бумаги.

– Зачем убивать столько живых существ, чтобы насытить двух представителей праздного сословия? – меланхолично спросил Т.

– Не волнуйтесь, граф, – улыбнулась княгиня. – Я знакома с вашими взглядами. Уверяю вас, ни одно живое существо не погибло зря. Кроме нас с вами, на корабле много едоков.

– О да, – сказал Т. – Я заметил. Когда проходил через трюм.

Княгиня покраснела.

– Вы, возможно, считаете, что я эксплоатирую этих людей? – спросила она, произнося иностранный глагол через «о». – Ничуть. Это бывшие бурлаки, и для них такая работа привычна. Вы сами, граф, часто говорите газетчикам о пользе физического труда на свежем воздухе. Кроме того, поработав у меня год или два, они накопят себе на старость. Поэтому не спешите меня осуждать.

– Как я могу осуждать свою спасительницу, что вы. Я мог бы только отметить некоторую экстравагантность вашего вкуса… – Т. отпил из бокала, – вашего безупречного вкуса, княгиня. Великолепное вино.

– Благодарю, – сказала княгиня. – Я понимаю, что мой образ жизни может показаться странным. Эдакая пародия на античность. Помещица бесится с жиру. Но только во всем этом, уверяю вас, есть глубокий духовный смысл. Помните узелочки, которые завязывают на платке, чтобы не забыть о чем-то важном? Вот и здесь тот же принцип. Такова была последняя воля покойного князя. Моя жизнь устроена подобным образом для того, чтобы все вокруг заставляло меня помнить о главном.

– О чем же? – спросил Т. с неподдельным интересом.

– Попробуйте догадаться с трех раз, граф.

– Я вряд ли сумею.

– Могу помочь. Что приходит вам на ум, когда вы думаете об античности?

– Ну… – Т. замялся.

– Об этом сразу забудьте, – хохотнула княгиня, – шалунишка… Что еще?

Т. посмотрел на набор гладиаторского снаряжения, висящий на стене.

– Цирковые бои?

Княгиня отрицательно покачала головой.

Т. поглядел на Артемиду с ланью, потом на Аполлона, целящего куда-то из воображаемого лука.

– Многобожие?

Княгиня подняла на Т. удивленные глаза.

– Поздравляю, вы угадали! Именно, граф. Покойный князь был глубочайшим знатоком античности и посвятил меня в тайную доктрину древних. Однако мои духовные способности не внушали ему доверия – и он завел домашний уклад, где каждая деталь должна была напоминать мне об этом возвышенном учении. Князь завещал ничего не менять после его смерти.

– Надеюсь, вас не оскорбит мой вопрос, но что возвышенного в многобожии?

– Современные люди не понимают, что это такое на самом деле. Даже в античные времена суть многобожия открывалась только посвященным в мистерии. Но покойный князь владел древней книгой, которая раскрывала секрет – она сохранилась в единственном списке и была приобретена им в одном итальянском монастыре. По преданию, книгу написал сам Аполлоний Тианский.

– И что там было сказано?

– Во-первых, там опровергалась доктрина сотворения мира.

– Каким образом?