Вздрогнув («я и забыла о нем!»), Кира повернулась:

– А с тобой что случилось?

Спросила больше из вежливости. В этом сумрачном месте ее охватила необъяснимая апатия. Не хотелось ни разговаривать, ни думать.

– Голову расшиб, – охотно пояснил он. – Хотел срезать через парк, уж не помню, куда несся… Нырнул в дырку в ограде – сто раз же там лазил! А тут не рассчитал и башкой о металлический штырь – бабах! Кровищи… И, главное, я так растерялся! Стою и не могу сообразить, что делать.

Очнувшись от нахлынувшего на нее безразличия, Кира содрогнулась:

– Ужас… И как же ты?

Антон едва заметно кивнул на старика:

– Вот такие друзья помогли. Они там в развалинах ресторана распивали… Не поверишь, у всех бомжей, оказывается, есть аптечки, им Красный Крест раздает или кто-то вроде него. Целой толпой кинулись меня спасать! И рану промыли и перебинтовали, чтоб я смог до травмпункта дотопать… Спасли, можно сказать. А ты говоришь – запах…

– Я не говорила! – возмутилась Кира и ужаснулась: «Неужели произнесла вслух?»

– У тебя на лице написано, – невозмутимо пояснил он. – В общем, уже здесь меня заштопали и бинтами заново так замотали, что мама, когда меня увидела, первое, что сказала: «Шариков…» Даже мама! Представляешь, как я выглядел?

«А про ногу ничего и не сказал… Это не связано с травмой? Или настолько серьезно, что не хочет рассказывать?»

Опустив глаза, чтобы не выдать любопытства, она осторожно спросила:

– А вы с Ларисой вдвоем живете?

– Почему? Еще бабушка с нами. Хочешь спросить, где мой рыжий папочка? Ушел в закат…

Она ахнула:

– Умер?

– Нет, живехонек. Удрал на Запад. Где-то в Германии сейчас вроде. Под немца косит. Они же бывают рыжими… Да ты не делай такие глаза, это сто лет назад было, еще в девяностые. Тогда все в Европу пытались просочиться. А теперь назад побежали. Многие наши немцы в Крыму строятся. Вон несколько деревень отгрохали.

– А там чем хуже?

– Угадай! У нас триста солнечных дней в году, а там – шестьдесят, что ли… Немцы же тоже люди.

Она подавилась смешком:

– Не сомневаюсь!

Оглянувшись, Антон состроил виноватое выражение:

– Очередь что-то не движется. Слушай, я выскочу ненадолго… Может, тебе принести чего-нибудь? Воды? Шоколадку?

– А ты куда? – забеспокоилась она.

– Да курить хочется…

– Ты куришь? – Это почему-то ее удивило.

– Никак не брошу, – признался он покаянно. – Мама мне мозг точит… У меня дед от рака легких умер, есть предпосылки.

– Да ну тебя! – Кира почувствовала, что испугалась всерьез. – Не надо думать о таком, а то притянешь еще…

Когда Антон вышел, несколько раз оглянувшись и помахав ей на пороге, грузная соседка прохрипела:

– Ишь, какой молоденький, а заботливый. Поди сыщи такого…

Кира не удержалась:

– А видно, что моложе?

– А как ты думаешь?

«А вот это обидно, – насупилась она. И спохватилась: – Да о чем я?! Кто мы друг другу?..»

Но слова проросли… Да так стремительно, что пока Антона не было, Кира покрылась гранитом, о который разбиваются даже самые настойчивые волны. Он вернулся вовремя: толстая соседка как раз уковыляла в кабинет врача, и никто еще не успел занять место рядом с Кирой.

Закинув длинную ногу на ногу, он оглядел коридор:

– Не поверишь, но я всегда последний в очереди. Передо мной – толпа, а за мной – никого.

– Ну, очередь-то я занимала… Ты не торопишься? Необязательно сидеть тут со мной. Я могу вызвать такси.

Он удивленно захлопал ресницами:

– Ты меня спроваживаешь?

– Нет, но…

– Значит, да. Я тебе надоел?

– Да нет же! – Ей стало неловко. – Я тебе страшно благодарна. Мне просто неудобно отнимать у тебя время.

От того, что его глаза перестали улыбаться, Кира чувствовала себя так, будто ни с того ни с сего пнула доброго пса. Он просто хотел быть рядом и ничего не требовал взамен, а получил под ребра…

Вдохнув всей грудью, она решительно накрыла его руку своей:

– Если можешь – останься. С тобой мне не так страшно.

– Квест только вечером, – ответил он. – У меня еще куча времени.

– Квест?

Его губы расползлись в улыбке удовольствия.

– «Кошки и книжки».

– Ух ты…

– Догадываешься, кто будет шустрым рыжим котом?

– Ты?

Он дурашливо захлопал в ладоши:

– Угадала! Угадала!

Подавившись смехом, Кира боязливо оглянулась на кабинет врача:

– Тише ты… Нас сейчас выгонят отсюда.

– Тогда я сам тебя заштопаю, – обнадежил он. – Думаешь, мне слабо?

Она прислушалась к себе и удивилась:

– Нет. Не думаю. Тебе, похоже, все нипочем. Ты – крутой пацан, да?

– Пацан?! Думаешь, я младше тебя?

– А то нет! Сколько тебе? Двадцать… два?

– Двадцать шесть.

– А мне тридцать. – Кира постаралась произнести это без уныния в голосе. – Юбилейный год.

– Подумаешь, разница-то…

Ответить она не успела. Дверь кабинета врача отворилась, и оттуда, охая и, кажется, матерясь вполголоса, выползла толстуха. Ее взгляд скользнул мимо Киры, но на лице Антона задержался:

– Подержи-ка…

Ее сумка плюхнулась ему в руки. Мгновенно скорчившись, как Квазимодо, он шепеляво пропищал:

– Что мне с этим делать, богиня? Прикажете поднести?

– Артист, что ли? – хмыкнула она. – Хорошенький… Ну-ка, доведи меня до машины, пока твою… барышню… обрабатывают.

«А вдруг он не вернется за мной?» – испуг обжег лишь на миг, но из кабинета потянуло лекарственным запахом и, как показалось Кире, запахом крови… Это отвлекло, и она не стала провожать взглядом Антона, даже не присевшего под весом «богини», облапившей его плечи.

– Что у вас? – спросил молодой врач, не отрываясь от записей.

– Колено, – отозвалась Кира с порога и похромала к стулу. – Упала с велосипеда.

Она не стала добавлять, что все произошло на пороге «Кошачьего царства».

– Полис с собой?

– Полис! – покаянно спохватилась она. – Он дома. Я могу привезти потом.

Травматолог вздохнул:

– Ладно. На кушетку.

Не сразу сообразив, что это было сказано ей, Кира медлила, и доктор наконец поднял глаза. И вдруг улыбнулся:

– Да что вы так боитесь?

– Заметно? – Она сконфуженно усмехнулась.

– Укольчик сделаю, больно не будет.

Раскладывавшая новые инструменты пожилая медсестра обернулась от изумления. Видно, обещания укольчика звучали здесь крайне редко.

– Спасибо, – проникновенно произнесла Кира. – А ходить я смогу?

Он насмешливо ухмыльнулся.

* * *

– Далековато от нас, – заметил Антон, остановив машину у одного из домиков, налепившихся друг на друга на склоне горы.

Здесь Кира сняла комнату у полной, одышливой пенсионерки с удивительно розовым лицом, увенчанным серебристым пушком. Каждое утро Киру будили ласковые причитания Людмилы Васильевны, разыскивавшей в саду своих кошек:

– Кысы-кысы-кысы, куда же вы спрятались? Кушать пора.

Бандитского вида тощие кошки держали Киру в страхе. Какая-нибудь из них обязательно сваливалась под ноги в самый неожиданный момент и жмурилась от удовольствия, наслаждаясь страхом навязанной им соседки. Как призраки ночи, кошки бесшумно передвигались по переплетеньям виноградных лоз, по металлической крыше, по ветвям старого инжира, возвышавшегося над домом. Они все видели, для них не оставалось секретов.

Однажды, проснувшись ночью, Кира вскрикнула от ужаса, увидев на открытом окне темную фигурку, наблюдавшую за ней. Желтые глаза светились тревожными маячками.

– Что тебе нужно? – прошипела Кира, надеясь напугать кошку. – Пш-шла вон!

Откровенно фыркнув, зверюга спрыгнула во двор и пропала в темноте. А Кира с тех пор на ночь закрывала окно, оставляя только небольшую щель. Хотя девушка не особенно удивилась бы, если б одна из кошек все равно сумела бы просочиться в комнату…

– Тебе помочь подняться? – спросил Антон, остановившись у тропинки, ведущей к калитке дома.

Оценив подъем, Кира вздохнула:

– Хорошо бы…

– Без вопросов!

– Но спросил же. Торопишься?

– Не настолько… Просто подумал, что тебе может быть неудобно. Ну, знаешь – некоторые хозяйки не любят, когда постояльцы водят гостей. Твоя как?

– Не знаю…

У Киры не появилось тут ни друзей, ни даже знакомых, она никого не приглашала в гости. Оказалось, одиночество в чужом городе завораживает, как новая книга. Каждый день Кира открывала новые переулки и скверы, дикие пляжи и маленькие кафе на окраине. Ее тянуло бродить по улицам, наблюдая за людьми, прислушиваясь к разговорам. И в каждом уголке города находить запах моря… Ни один аромат не несет в себе столько смысла и такой сонм историй и воспоминаний. Все они оседали в душе – и пришедшие на память, и придумавшиеся, ведь Кире не с кем было поговорить, кроме себя самой. Это было внове, но казалось ей не просто удивительным, но и прекрасным.

Последние года два Кира так часто представляла себе день, когда поселится на морском берегу, что, оказавшись здесь, погрузилась в состояние полусна, полубреда. В первый же день, выбежав за порог, поняла – вот такое утро ей виделось бессчетное количество раз: она скользит по еще сонной солнечной улочке, одетой в каменные изгороди, а счастье идет за ней по пятам. Они спускаются к морю, отыскивая его по голосу… Их встреча становится той самой – единственно важной, – ради которой она и прожила три десятка лет.

– Думаю, можно рискнуть, – ответила она Антону. – Если не пустит тебя, значит, не судьба.

Его широкие брови поползли вверх.

– Не судьба?! А ты веришь в судьбу?

Она пожала плечами:

– Я всю жизнь чувствовала, что должна жить у моря. Здесь мое место. И вот я тут. Разве это нельзя назвать судьбой?

– Нет. Ты просто взяла и приехала сюда. При чем тут судьба? Вот если б ты выиграла в лотерею дом у моря, это можно было бы назвать судьбой.

– Дома нет, – засмеялась она. – Только этот – кошкин дом…

– Крым вообще кошачий полуостров. Ты заметила?

– Да, они тут повсюду.

Он беззвучно рассмеялся:

– Больше только на Тасиро.

– Где?

– Ты не слышала про такой японский остров? Его еще называют Кошачий остров. Их там больше, чем людей.

– Не слышала… – озадаченно призналась Кира.

– Темноватенькая ты. – Он вдруг погладил пальцем ее щеку. – Но это не страшно. У тебя ведь теперь есть я – умный и красивый.

– Нахал! – рассмеялась она, ткнувшись лбом в его плечо. Оно было крепкое и теплое. – Ну что, пойдем?

Еще раз смерив взглядом расстояние до калитки, Антон демонстративно размял плечи:

– Прыгай на руки. Я тебя занесу, а то крутовато здесь. Еще швы разойдутся…

– Не должны. Доктор сказал, что я могу ходить. Но…

Она неуверенно обвила рукой его шею:

– Поехали?

Обезболивающее пока действовало, и другие ощущения, которых Кира не улавливала час назад, дали о себе знать. Ладони Антона были горячими. И напрасно он поворачивался так, что лицо его оказывалось чересчур близко: один неровный шаг, и уткнется губами ей в щеку…

– Да не напрягайся ты, – выдохнул он. – Я не собираюсь…

– Чего не собираешься?

– Ничего. Просто донесу тебя до комнаты и уйду.

Они с трудом справились с массивной металлической калиткой, чуть не застряли на маленькой веранде, столкнувшись с хозяйкой, привычно запричитавшей:

– Ой, да что это с вами приключилось, Кирочка? Чем вам помочь?

– Накормить и спать уложить, – вместо нее отозвался Антон. – Завтра будет как новенькая.

Кира возмутилась:

– Завтра?! Да мне только через неделю швы снимать!

– А-а, шалунья! – Он хитро прищурился. – Поболеть хочешь? Чтобы за тобой поухаживали?

– Так некому же, – ответила она в тон.

– А я на что?

– А при чем здесь ты?

Сказала – и куснула губу до боли: «Черт! Как я могла такое…»

На его месте она просто разжала бы руки – вались на пол, разбивай второе колено! И ушла бы, чтоб больше никогда не возвращаться. Нельзя прощать хамство, даже едва проклюнувшееся, иначе оно вымахает выше тебя, как крапива, сожжет до костей – и человека, угодившего в него, и тебя самого. Она знала это наверняка, вытерпев три года со Станиславом…

Но Антон не сделал ничего из того, что пришло ей на ум. Остановив хозяйку: «Не включайте свет! В глаза будет бить…» – он осторожно опустил Киру на постель в полутемной комнате и выпрямился. Мельком взглянул на Людмилу Васильевну, и – чудо! – она исчезла.

– Ты испепелил ее взглядом, – усмехнулась она. – Теперь за меня возьмешься?

На его лбу блестела испарина, и Кира с опозданием догадалась, как же Антону больно было тащить ее наверх, если с ногой у него что-то не так… Зачем надрывался? Уж она доковыляла бы как-нибудь…

Вытереть ему лоб Кира не решилась, пусть думает, будто она ничего не заметила. Ухватившись за деревянное, красиво изогнутое изголовье старой кровати, он слегка склонился, изучающе вглядываясь в ее лицо, точно пытался прочесть нечто важное. Кира замерла: «Поцелует?» Ее сердце громко отсчитывало секунды…

– Отдыхай, – шепнул Антон. – Если я понадоблюсь, вот визитка. Звони в любое время.

Положив карточку на подоконник, он постоял немного, постукивая по нему ладонью, и шагнул к порогу:

– Ну, пока!

– Без тебя здесь станет совсем темно.

Она проговорила это совсем тихо, но Антон услышал. И отозвался:

– Это то, что тебе сейчас нужно. Темнота. Покой. Сон. А завтра… Будет завтра!

Его смешок растаял за дверью, которая тут же снова скрипнула, впустив Людмилу Васильевну, державшую в руках потемневший от времени серебристый поднос, на котором кроме чашки с чаем стояли вазочка с печеньем и розетка с вареньем.

– Ну что вы, зачем? – вяло воспротивилась Кира.

– Покушайте, деточка, – проворковала хозяйка. – А потом спать, спать… Лучше сна лекарства еще не придумано.

Но сразу уснуть не получилось. Рановато было, хотя за окнами по-южному давно сгустилась тьма, монотонно звучащая голосами цикад. Почему-то они не убаюкивали, а завораживали, хотелось слушать и слушать их, лежа с открытыми глазами. Из темноты наплывали неяркие вспышки прошедшего дня: больница, велосипед на дороге, кротик…

«Телефон! – внезапно вспомнила Кира. – Я его не потеряла?»

Надо было всего лишь сползти с постели и взять сумку, брошенную на стуле у двери… Но оказалось – сделать это лень. Никуда же он не денется до утра, если еще там! Только сейчас Кире пришло в голову, что найденный в лесу телефон был потерян кем-то если не сегодня, то накануне, ведь заряд до сих пор не кончился. И, может быть, женщина, писавшая те полные отчаяния послания, пока жива…

У нее засаднило в душе: «Если б я не грохнулась с велика, могла бы найти ее! Остановить. Хоть через Илюшу этого…»

Правда, не очень верилось, что она решилась бы позвонить незнакомому человеку, да еще задать странный вопрос о женщине, даже имени которой не знала. О чем можно было спросить? «Та, которую вы разлюбили, еще жива?»

– Да он понятия не имеет, если бросил ее, – прошептала Кира в темноту. – Это так и бывает: человек уходит, и ты перестаешь для него существовать. Как им только удается стирать все воспоминания?

Отозвались лишь цикады – бесстрастно, как всегда. Способно ли что-нибудь взволновать этих уродливых, но прекрасных музыкантов? Кира вдруг засомневалась: с чего она взяла, что цикады уродливы? Она же ни разу не видела их… Откуда это знание? Может быть, ошибочное.

Вопросы мешали окончательно обмякнуть и незаметно уплыть из этой реальности. Почему ей не дают покоя иллюзорные люди, живущие в памяти телефона? Что ей до их проблем? Со своими бы разобраться…

Она попыталась подумать об Антоне, о том, не слишком ли груба была с ним, но этот большой, веселый человек ускользал из ее мыслей, вытесняемый маленьким телефоном. Кира вертелась в постели, каждый раз морщась от боли – анестезия перестала действовать. А что, если в эти минуты в женскую ладонь высыпалась целая горсть таблеток? Или пальцы стиснули острое лезвие? А может быть, та женщина решит уйти в море? Или такая смерть – табу для местных? Что угодно, только море не осквернять… Сама Кира не сделала бы этого ни за что, хотя родилась далеко от этого берега.

– Гадство! – вырвалось у нее.

Рывком отбросив покрывало, она села на постели, спустила на пол здоровую ногу, потом – осторожно! – больную. В колене дергало и ныло, но это было вполне терпимо. Наверное, начало работать обезболивающее, которое принесла Людмила Васильевна. По пути в туалет Кира позабавилась мыслью, как безропотно проглотила таблетку, принесенную ей хозяйкой. А в детективах часто такие милые старушки с розовыми лицами оказываются безжалостными убийцами.

На обратном пути Кира прихватила сумку и нашла в ней телефон. Рука нащупала его не сразу, и момент испуга она успела пережить: «Потерялся?!» Но телефон был тут и даже не разрядился окончательно. И все так же застенчиво улыбался со снимка Илья…

– Красивый, – прошептала она, глядя на тусклую фотографию. – Понятно, почему она сходит с ума по тебе…

Было около одиннадцати – поздновато для звонка, но вряд ли молодой парень уже лег спать. Набрав его номер на своем телефоне, Кира несколько мгновений боролась со страхом, оглушенная собственным сердцем, потом решительно нажала кнопку. От его голоса в трубке у нее свело в животе.

– Илья? – выдавила она.

– Да, – равнодушно ответил он. И добавил: – Слушаю вас.

– Простите за поздний звонок. У меня к вам срочное дело. Предложение…

– Съемка для портфолио или мероприятие?

На миг она замешкалась: «Какая съемка?!» Но тут же сообразила: да он – фотограф!

– Ме… Мероприятие.

– Детское? Свадьба?

– Детское. Мы можем с вами встретиться и… И все обсудить?

– Если только утром. В одиннадцать устроит? Потом у меня съемка. Где вам удобно?

Мысли панически заметались, и как-то само вырвалось:

– В «Кошачьем царстве». Это…

Послышалось нечто похожее то ли на смешок, то ли на сдавленный возглас удивления.

– Знаю, – откликнулся он. – До завтра.

И первым нажал «отбой». А Кира еще некоторое время сидела в оцепенении, прижимая трубку к уху, оглушенная совершенным. Затем тяжело откинулась на подушку и замерла. Дыхание срывалось, точно она пробежала стометровку – это у нее неплохо получалось в школе.

«Вот это я вляпалась, – пульсировало в голове. – Что я ему скажу?! Как можно вообще заговорить о таком?»

До утра надо что-то придумать, решила она, глядя на кипарис, смотревший на нее сквозь незавешенное окно. Утро рассыпало по резным ветвям солнечные искры, но сейчас дерево выглядело черной пирамидой – мрачным стражем ее сна.

«Если усну», – Кира попыталась слегка подвинуть ногу и замерла. Показалось – кожа лопается, а швы рвутся в лохмотья от каждого движения. Если б Станислав был рядом, он погладил бы ее по голове, промычал бы колыбельную без слов… Такие минуты бывали у них – они и удерживали Киру. А его не смогли. Если бы он снова оказался рядом, спел бы ей? Конечно, сфальшивил бы, как всегда, но это неважно – в песне. Он сфальшивил в главном – вот отчего и внутри ее все было в лохмотьях. С той девушкой, подогнавшей себя под желанный ему стандарт, счастлив?

Не давало покоя, почему только через три года открылось, что Кира не заслуживает его сердца? Нос у нее вздернутый… И форма бровей не модная. Да и грудь не помешало бы увеличить… Это могло бы сделать его счастливым? Почему, когда они встретились, Станислав не заметил всего этого? Ведь нос и тогда был не идеальным…

– Ты не захотела меняться ради меня, – бросил он, собирая вещи. – Любящие женщины на все готовы ради мужчин.

Это означало: нужно было ложиться под нож пластического хирурга снова и снова, потому что все в ее теле было несовершенно. Кира не могла поверить тому, что слышит – случалось, они вместе хохотали над «девушками-барби». Что должно было случиться, чтоб ему стали нравиться губы «уточкой»?

– Фу, какой примитив, – поморщилась мама, когда Кира выплакала горе ей в плечо. – И ты потратила на него три года своей жизни? Плюнь и забудь.

Кира кивала, вытирая слезы. И была согласна в душе с тем, что лишь последний кретин может требовать от любимого человека подобного. Но почему-то ей никак не удавалось изгнать этого кретина из своих мыслей и из души…

Ночь обещала быть длинной.

* * *

Вернулся Антон сам не свой. Лариса угадала это сразу и внутренне сжалась от понимания: произошло то, чего она так ждала и боялась – ее сын влюбился. Так, как была способна и она сама, – только чиркнув взглядом.

Потом наступало время открытий, не всегда приятных, влекущих разочарование… Пора отторжения и расставания, иногда затягивавшегося на месяцы, если не на годы. Но когда все ее существо было околдовано кем-то еще загадочным и от того безупречно-прекрасным, Лариса теряла голову и готова была шагнуть в любой омут – лишь бы с ним. За ним…

Вот почему первой ее реакцией, когда она увидела искрящийся туман в глазах Антона, был страх. Она боялась за него всегда. Панически, безотчетно… И жизнь показала, что инстинкт не обманывал – бояться стоило. Еще как.