Читать книгу «Доспехи нацистов» онлайн полностью📖 — Юрия Гаврюченкова — MyBook.

С маринкиными родителями мы ненавидели друг друга тихой ненавистью. Они считали меня «жуликом и тунеядцем», в чем однажды сумели убедить свою дочь, я же отвечал вполне естественной неприязнью. Так меня и игнорировали, даже когда мы с Маринкой снова расписались. Однако, после того, как я ухитрился поправить финансовое положение, родичи стали меня привечать, вызывая злорадство жалкими потугами к примирению. Сегодня был один из таких случаев, когда я торжествовал. Обычно я отказывался…

– Ну пожалуйста, – взмолилась Маринка и мне сделалось ее жаль.

– Даже не знаю, – по привычке стал отнекиваться я, но, поймав маринкин взгляд, понял, что придется отойти от этой пагубной практики. Сегодня был день принятия лестных предложений.

* * *

– Здорово, – сказал Слава, переступая порог.

– Ой, Славик, – растерялась Марина. – Здравствуй, Ксюша… А мы в гости сейчас идем.

– Вот именно, в гости и сейчас, – поддержал я, рассеивая последние сомнения.

– Привет, – Ксения ехидно улыбалась, засунув руки в карманы новенькой кожаной куртки. Слава любил побаловать супружницу шмотками.

– Мы жратвы, того, купили, – оповестил друган, – в машине лежит.

– Вот и хорошо, – я повернулся к Маринке. – Собирайся, дорогая, а то папа с мамой наверное заждались.

Марина все поняла и помрачнела.

А что мне еще оставалось? Идти на обед к родственничкам без группы поддержки – верный способ быть съеденным, вот я и прихватил с собой тяжелую артиллерию, чтобы не спасовать ненароком. Вот зубки-то они обломают, хе-хе!

– Чего так лыбишься? – спросил корефан.

– Как? – опомнившись, я с усилием разгладил мышцы лица.

– Хищно, – исчерпывающе определила Ксения, пока Слава подбирал соответствующее словцо.

– Пойду приоденусь, – поспешно сказал я, увиливая от ответа, и двинулся вслед за Маринкой.

– Мы ждем в машине, – известил Слава.

Хорошо иметь друзей, готовых придти на помощь в самых деликатных ситуациях.

Вскоре я с тайным злорадством наблюдал за реакцией тестя и тещи. Сначала было недоумение: приняли Славу за меня и прикидывали, как же сильно я возмужал. Потом сообразили, что это не прежний хахаль и посчитали за нового маринкиного ухажера, а тут уже заходила Ксения, путая все расчеты. И последним затерся я, уверенным хозяйским жестом пропустив вперед гостей.

Столько народу Анатолий Георгиевич с Валерией Львовной вряд ли ждали. Максимум, к чему они готовились – это Раздолбай Иванович в качестве дежурного блюда, которого можно будет приправить язвительными шпильками на десерт. Теща страсть как обожала колкости. А тут растерялась. Как же – сразу такое количество незнакомых лиц!

Скабрезно скалясь, я представил их друг другу и мы сели за стол. Появилась литровая бутылка «Столичной», извлеченная Славой из пакета. Анатолий Георгиевич откашлялся, украдкой поглядывая на жену. В традициях этой семейки обед планировался безалкогольный. Валерия Львовна беспомощно растягивала губы, стоя у стола как Наполеон в финале битвы при Ватерлоо. Маринка молча порхала вокруг, сервируя приборы на две лишние персоны. В неловкой тишине стыдливо позвякивала посуда. Криво улыбался Слава и нахально поглядывала Ксения, в которой мало что осталось от затюканной невзгодами медсестры с тех пор, как корефан встретил ее в коридоре Военно-медицинской академии. Как говорил апостол Павел: «Не все мы умрем, но все изменимся». За время бурной нашей со Славой совместной деятельности нам повезло уцелеть, но перемены были неизбежны. Родственнички конечно помнили меня не таким. То-то опешили, обнаружив, что схавать зятька оказалось ой как непросто. Да, Валерия Львовна, я хищная пища!

В знак примирения теща достала рюмки.

– Ну, чего? – кинул на меня вопрошающий взгляд Слава.

– Разливай, – разрешил я.

Закончив суету, Маринка опустилась на стул рядом со мною. Анатолий Георгиевич, облаченный по случаю приема гостей в строгий темный костюм, являл собою образец покорности судьбе. Теща тоже помалкивала, из чего я заключил, что тост следует произносить мне. Ну, коли захватил инициативу, не следует выпускать ее из рук.

– За нашу встречу, – благостно изрек я.

Закусили.

– Илья, – вкрадчиво завела беседу Валерия Львовна, – Мариша рассказывала, что вы заняты интересным делом.

– Археологией, – будто бы раньше, когда меня здесь дружно считали лентяем, я занимался чем-то иным. – Самая благородная из наук всегда была моим призванием.

– Мариша показывала прессу со статьями о вас, – любезно поведала Валерия Львовна. – Вы нашли какое-то эскимосское сокровище?

– Да, – с достоинством ответил я и кивнул на мечущего в пасть закусь корефана. – Вот, вместе со Славой и откопал.

Ксения зарделась. Приятно, когда хвалят мужа.

– Я всегда считал, что из вас выйдет толк, – осторожно вступил в разговор Анатолий Георгиевич, которому было интересно пообщаться со мной, и теперь он деликатно высказывал мнение относительно моей непутевой особы. – Археология замечательная профессия. При соответствующем навыке можно добиться потрясающих результатов. Разумеется, должно было пройти некоторое время, прежде чем вы научились проводить исследования с добросовестностью истинного ученого. Признаю, поначалу между нами возникали разногласия…

Только сейчас я понял, насколько мало мы знакомы.

– …Но теперь, когда вы совершили такое потрясающее открытие, у нас с мамой не осталось сомнений, что вы сумеете устроить судьбу нашей дочери.

В словах затюканного научного работника чувствовалась термоядерная тещина накачка.

– Ладно, папа, – охладила его Маринка.

Я подмигнул Славе.

– Наливай. Выпьем за родственные отношения.

Выпили. Потеплело на душе.

– Что касается судьбы дочери, – снисходительно пояснил я тестю, – то она могла быть устроена значительно раньше, если бы вы не считали меня лодырем и проходимцем каких не сыскать.

– Гм… это не совсем так, – глаза Анатолия Георгиевича забегали по пластмассовой зелени, украшающей гостиную.

С позапрошлого лета в квартире мало что переменилось. Те же фальшивые джунгли и запыленные головы животных на стенах – маринкин дед был таксидермистом.

– Не сердитесь на нас, Ильюша, пожалуйста, – мягко попросила Валерия Львовна. – Кто старое помянет… Мир, ладно?

– Идет, – уступил я.

Доброта, как ни странно, может являться следствием равнодушия. Когда люди тебе безразличны, необходимость пристрастного отношения к ним отпадает. Поэтому мы так часто ссоримся с близкими и остаемся вежливыми с малознакомыми людьми. К близкому человеку предъявляется больше требований. Маринкины же родители, я знал, были и останутся для меня чужими. С ними можно было и помириться. И столь же безболезненно поссориться. Их чувства не имели никакого значения.

Угадав момент, Слава наполнил рюмки.

– Давайте за мир, – предложила повеселевшая Валерия Львовна.

После третьей обстановка за столом разрядилась. Я увлекательно описал поиск клада на развалинах старинной часовни, затерянной в лесной глухомани псковской области. Случилось это вскоре после развода. За тот клад я отсидел трёшник, но по освобождении купил двухкомнатную квартиру, в которой сейчас и живу. Так что мой промысел мог быть весьма плодотворным. Все напряженно слушали занимательный рассказ о раскопках и были поражены перепетийями копательского бытия. За исключением разве что корефана. Слава за обе щеки уминал бутерброд с яйцом. Он был в курсе всех моих дел.

– Как я люблю подобные авантюры! – заворожено произнес Анатолий Георгиевич.

Надо заметить, что он был доктором физических наук, но после сокращения штатов в Технологическом институте оказался уволен с должности начальника лаборатории и последние годы кормился репетиторством, натаскивая по математике тупых абитуриентов. Неудивительно, что после таких пертурбаций в голове ученого стали роиться мечты о легком заработке. С голодухи станешь падким на любые аферы, а тут еще зять-археолог, сколотивший состояние на раскопках. Как не пойти на мировую с таким!

– Никто не лишен романтической жилки, – пожалел я тестя, распаленное воображение которого, судя по блестящим глазам, воссоздавало пленительную и пугающую богатством картину сказочных сокровищ, ждущих своего часа где-то глубоко под землей.

– Глупо спрашивать, но это правда, что археологам часто попадаются весьма ценные вещицы, которые они незаметно прибирают к рукам? – поинтересовался Анатолий Георгиевич.

Ксения фыркнула с таким пренебрежением, будто с раннего детства проводила дни на площадках.

– Нет, – серьезно заявил я. – Далеко не часто и далеко не всем.

Лаконичность моего ответа объяснялась отсутствием исчерпывающей информации о предмете дискуссии. Не так уж много я знал подобных случаев, чтобы поголовно шельмовать рабочих археологических партий.

Об одной утечке мне поведал ныне покойный антикварный барыга Гоша Марков, хвастаясь своим новым приобретением. Ему, в общем-то, было чем похвалиться. Буквально за бесценок Гоше достался полный набор женских серебряных украшений Х века, найденный в Гнездовских курганах: пузатые височные кольца, прикрепляемые к прическе модницами обитавших в пойме Днепра славянских племен, витые браслеты, сердоликовое ожерелье и тончайшей работы лунница – подвеска к ожерелью в форме полумесяца – главная гошина гордость. Организованная москвичами экспедиция в Смоленскую область была совершенно официальной, что и придавало сделке особую пикантность. Помнится, мы тогда здорово посмеялись над курганником, не отважившимся толкнуть краденную находку в родной столице. Надо полагать, украшения обрели достойного хозяина или хозяйку, потому что вскоре Гоша обзавелся новенькой белой «девяткой» и больше о гнездовских побрякушках не заикался.

– Вероятно таким же образом в тень уплыло множество подобных кладов, – предположил Анатолий Георгиевич, когда я поведал о смоленском леваке.

– Не исключено, – сдержанно отозвался я, с удовлетворением отмечая, что Маринка больше не выглядит как побитая собака. Отношения с родителями налаживались и она не чувствовала вины за нашу гоп-компанию.

– Давайте, мужественные мужчины, выпьем за вас, – поднялась Валерия Львовна, обводя нас испытующим взглядом.

Ждала, как отреагируем. Вели мы себя на редкость хорошо, что, видимо, настораживало.

Отреагировали положительно. Слава подтянул новую бутылку.

– Илья, – отставив рюмку, доверительно наклонился ко мне тесть. – Мариша рассказывала, что у вас в библиотеке есть много старинных книг…

Повеселевшие дамы заговорили о своем. Лишь Слава молчал, закусывая и делая вид, будто не интересуется их беседой. Сидел корефан слишком далеко от нас и привлечь его к разговору не представлялось возможным.

– Есть, а что? – прикинул я, чего Маринка вчера могла наболтать. Получалось много. И я приготовился отвечать на самые каверзные вопросы.

– Да вот, просто хотел узнать, в связи с этим вы ведь наверное увлекаетесь всякими древними учениями, например, каббалистикой?

– В какой-то мере, да, – изо всех сил избегая опрометчивых заявлений, отозвался я.

– Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, – похвастался Анатолий Георгиевич. – Вы имеете представление о нумерологии?

– В определенной степени.

– Наверное больше как гуманитарий?

– В некотором роде, – я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.

– Но немножечко в курсе?

– Так, самую малость.

В своих ответах я был сама осмотрительность.

– И как вы относитесь к каббализму имен?

– К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.

«Что мне твой физмат? – подумал я. Во мне проснулся историк. – Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».

– Вообще-то Каббала Каббале рознь, – продолжил я раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. – Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, но принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.

– Гм… – Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое и он безоглядно продолжил. – Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.

– Похвальная тема, – сказал я. – Каббала – точная наука.

– Я говорил о нумерологии, – с двухсот граммов во лбу тестя влекло в профессиональное русло. – Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А – один, бэ – два и так далее до десятой, а потом все сначала.

– Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, – догадался я. – В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырёхсот.

– Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, – согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.

«Вот тебе и гуманитарий, – мелькнула у меня самодовольная мысль, – что, съел?»

– Я всё-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы, – преподавательская спесь маринкиного отца быстро улетучивалась. – Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.

– Безусловно, – молвил я, когда мы viribus unitis[2] пришли к согласию.

– ? – глянул на меня Слава.

– Конечно, наливай, – позволил я, словно был хозяином за этим столом.

Дамы пропустили за исключением, разве что, Ксении, которая хлестала водку как лошадь – сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам, дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.

Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.

– Пифагор Самосский, – с важным видом воздел он указательный палец, – собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.

– Тетрактис, – вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. – Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.

– Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», – продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, – в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.

– Борн вообще был гений, – высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. – И фамилия у него весьма символическая: «born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.

– Как и Эйнштейна, – заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. – Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.

– Ему ли быть в печали? – усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами – характерный признак амбициозной заурядности. – Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет отроду. Они в фатерланде все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.

– Борн умер пятого января, – оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. – Смотрите, как раскладывается эта цифродата, – и он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.

– Верю без калькулятора, – сказал я.

– У меня самого голова не хуже счетной машины, – довольно изрек Анатолий Георгиевич. – Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.

– Девятка у многих народов считается цифрой смерти, – ввернул я.

– Ныне забытые великие умы жили по всей Земле, – неожиданно рассудительно заметил тесть. – То, до чего додумался один человек, могут додуматься другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании